Дело по обвинению - Эд Макбейн

– Как это странно, правда? – вдруг сказала она. – Вот два человека, которые так хорошо знали друг друга когда-то, встречаются словно чужие. – Она невесело усмехнулась и повторила:

– Странно!

– Да, – сказал он.

– Я... я очень рада, что ты пришел сегодня, Хэнк.

– Я пришел сказать тебе...

– Мне хочется поверить, что люди, которые значили что-то друг для друга когда-то... что... если бы я знала кого-нибудь очень хорошо... – Она не сумела найти нужных слов: – Ты так много значил для меня, Хэнк!

– Я рад узнать это.

– Когда мы были детьми, ты... ты оказал мне неоценимую услугу.

– Я?

– Да. Видишь ли, я всегда считала себя безобразной, очень, пока...

– Безобразной? Ты?

– Да. А потом появился ты. Ты думал, что я красавица, и постоянно говорил мне об этом, пока... пока я не поверила тебе. Я всегда буду благодарна тебе за это, Хэнк.

– Мери, уж кому-кому, но не тебе было сомневаться в своей красоте.

– Нет, я действительно не верила, что я красива.

Теперь в их разговоре появилась легкость, исчезла скованность. Наконец был переброшен мост через пропасть прожитых лет, и осталась лишь былая непринужденность, с которой они некогда обсуждали самые важные проблемы, всегда возникающие перед очень юными. Проблемы большие, малые и мирового масштаба. Хэнк вспомнил прошлое и вдруг почувствовал нежность к тем двум детям, которые, крепко держась за руки, поверяли друг другу шепотом свои сокровенные тайны. Люди, которые сидели теперь в гарлемской гостиной, были совсем не похожи на ту пару, оставшуюся в далеком прошлом и все-таки он узнавал их и чувствовал, как его охватывает приятное тепло. На мгновение он забыл, зачем пришел к ней. На мгновение ему показалось, что достаточно уже и того, что они снова могут разговаривать друг с другом, как прежде.

– Ты тоже сделала для меня очень много, – сказал он.

– Я хотела бы надеяться на это, Хэнк. – Она помолчала. – Я хочу рассказать тебе о том, что случилось, потому что мне всегда было немного жаль, что я отправила тебе то письмо. Всегда было немного стыдно, что я трусливо убежала от нашего чувства. Ты знаешь, ты понимаешь – мне так хочется этому верить! – что я любила тебя?

– Да, я так думал. Но твое письмо...

– Я лежала по ночам без сна и думала о том, что ты теперь делаешь. Вдруг сейчас в тебя стреляют? Вдруг тебя ранили? Вдруг сбили твой самолет? И ты попадешь в плен, и тебя станут пытать? Я плакала по ночам. Как-то ко мне в комнату вошла мать и спросила: «Мери, что с тобой?», а я сказала: «Вдруг его убили!» И вот тогда она сказала: «Дура! Почему ты не вышла за него замуж? Не взяла любви, которую тебе предлагали? Любовь ведь так просто на улице не валяется!» А я снова заплакала и начала молиться. Я никогда не была особенно религиозной, хотя меня воспитывали в католической вере, – но я так горячо молилась за тебя, Хэнк! Я молилась, чтобы ты остался цел и невредим, чтобы... чтобы ты вернулся ко мне. А потом я познакомилась с Джонни.

– Ну и что же? – спросил он.

– Это может показаться глупым, но я не стала бы с ним встречаться, если бы не ты. Я бы не полюбила его, если бы до этого не полюбила сначала тебя. Именно твоя нежность и твоя любовь ко мне позволили мне полюбить другого человека. Вот почему то мое письмо было таким жестоким. Я не должна была писать этого письма. Я должна была вплавь добраться до Англии, ползком добраться до тебя и поблагодарить тебя, поцеловать тебе руки, Хэнк. Я не должна была посылать тебе того письма.

– Мери, ты...

– Тогда, у тебя в кабинете, я была ужасно несправедлива к человеку, который был справедлив всю свою жизнь. Я знаю, что ты должен выполнить свой долг. Знаю, что ты выполнишь его так, как он должен быть выполнен. Я уважаю тебя за это. Как всегда уважала. Если бы ты был другим, то я никогда не смогла бы полюбить тебя так беззаветно. А я не думаю, чтобы ты очень изменился. Ты все тот же, Хэнк.

– Нет, Мери, я очень изменился.

– Внешне? – Ну, конечно, ты уже больше не тот неловкий молодой человек, который сорвал для меня однажды цветы в городском парке. Но ведь и я уже больше не та тощая рыжая девчонка...

– Ты никогда не была тощей, – запротестовал он.

– ...которая так смущенно приняла эти цветы. Но я думаю, что в главном мы остались прежними, Хэнк. Я думаю, что, когда мы снимаем маски, мы опять становимся двумя глупыми младенцами, считающими, что в мире полно драконов и блистательных белых рыцарей. – Она помолчала. – Не правда ли?

– Возможно.

Она кивнула и задумалась, а потом сказала:

– Ты ведь пришел сюда не затем, чтобы разговаривать о Дэнни, правда?

– Да.

– Я рада. Потому что не хотела бы этого. Видишь ли, по-моему, мы стремимся к одному – к справедливости. И я не хочу примешивать к этому чувство. Я была очень неправа тогда у тебя в кабинете. Надеюсь, что ты меня простишь.

– Я давно простил тебя, – сказал Хэнк, и глаза их на мгновение встретились. Мери кивнула и, вздохнув, отхлебнула виски из своей рюмки. В квартире было очень тихо, а за окном стояла безмолвная летняя жара.

– Зачем же ты пришел, Хэнк?

– Ко мне сегодня приходил репортер по имени Майк Бартон.

– Да?

– Он сказал, что вчера разговаривал с тобой.

– Это правда.

– Что ты ему сказала?

– Что Дэнни невиновен.

– Да... но о нас?

– А!

– Значит, ты ему что-то сказала?

– Да. Я сказала, что мы знали друг друга в молодости.

– Почему ты об этом упомянула?

– Он спросил, знакома ли я с прокурором, который будет вести дело. Я сказала, что да, что мы были хорошо знакомы в молодости.

– И это все?

– Кажется. Да, все. А что?

– Он намекал... на другое.

– Другое? Ты хочешь сказать?..

– Он намекал, что мы были очень хорошо знакомы, что мы...

– Ах так! – Она помолчала. – Но ведь этого не было.

– Да, не было.

– И я очень об этом жалею.

– Мери, важно другое. Этот Бартон собирается написать статью. Бог знает, что там будет. Однако можно заранее поручиться, что ничего лестного для нас в ней не найдется. Конечно, он воздержится от прямых утверждений, за которые можно было бы подать в суд на него или на газету, но не поскупится на намеки, что мы с тобой были когда-то больше чем друзьями и что наши прошлые отношения могут повлиять на исход этого дела.

– Понимаю.

– Я подумал, что должен предупредить тебя.

– Спасибо, я очень ценю это, Хэнк.

– То есть я хочу сказать, что твой муж не должен...

– Не должен что?

– Иметь повод подумать, будто его жена...

Она удивленно посмотрела на него:

– Но я же рассказала Джонни про нас с тобой. Я даже сказала ему, как жалею, что мы с тобой никогда не были любовниками.

– Ты ему это сказала?

– Да.

– Ну а он... что он на это ответил?

– Он сказал... я очень хорошо это помню... – Она улыбнулась. – Он сказал, что для него это не имеет никакого значения, но для нас могло бы иметь огромное значение. Вот что он тогда сказал.

– Судя по этому, он замечательный человек!

– Думаю, что он тебе понравился бы.

– Значит, эта статья не доставит тебе никаких неприятностей?

– Совершенно никаких. Во всяком случае Джонни.

– Я очень рад это слышать.

– Так ты поэтому и пришел?

– Да.

– Но ты бы мог сказать это по телефону.

– Да, конечно, – сказал он.

– В таком случае, почему же ты все-таки пришел?

Он помолчал, а потом улыбнулся и сказал:

– Наверное, просто хотел убедиться, что был не таким уж дураком, когда влюбился в девушку по имени Мери О'Брайен.

Глава 7

Когда он вернулся домой, оказалось, что у них гости. Карин встретила его в дверях и сказала:

– У нас Джон и Фред. Думаю, что они пришли не просто так.

– А зачем же?

– Сам увидишь.

– Где Дженни?

– Обедает у какой-то приятельницы. Ее не будет дома до одиннадцати, – ответила Карин.

– Ты говоришь это так, как будто и сама ушла бы куда-нибудь.

– К сожалению, меня никуда не приглашали.

– Не верю, что моих женщин никто не приглашает. Ты уже приготовила мартини?

– Да.

– Хорошо. Я с удовольствием выпью.

– Я бы тоже с тобой выпила, но ведь в этом доме кому-то надо заниматься и обедом.

– Поставь заодно в холодильник вино.

– Боже! Чем вызван такой романтизм?

– Одним твоим видом, голубка.

Он подмигнул ей и вошел в гостиную.

– Чудесно, чудесно, – сказал он. – Здравствуйте, Джон, здравствуйте, Фред.

При его появлении гости встали. Джон Макнэлли был высокий, стройный человек лет тридцати, рано поседевший. Работал он в Йонкерсе, в химической лаборатории. Специальностью Фреда Пирса была реклама. Он заведовал художественным отделом в фирме, которая специализировалась на изготовлении рекламных проспектов. В противоположность Макнэлли он был невысок, толст и одевался с Небрежностью художника, принадлежащего к богеме. Они обменялись рукопожатием с Хэнком. Макнэлли сказал: