Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А вы говорили, Пастух, что на плоскости нет волшебства… — сказала наблюдавшая это Джума.
— Конечно же нет, телка, мыслящая проекционно и книжно… Разве возникновение огня из искры в потусторонней иллюзии является волшебством? — Пастух затянулся козой и выпустил облако дыма, в полном безветрии окружившее его самого и потянувшееся к лежащим коровам. — Вот так же и здесь: это просто способ добывания огня.
— Несмотря на газету, Пастух, чувствуется душистый табак, — сказала Джума и чихнула.
— Да, душистый, — подтвердила Елена, — как будто, Пастух, вы курите трубку.
— Да, табак здесь отменный, — согласился Пастух и откинулся спиной на траву, продолжая окуривать себя и коров. — Есть плантации табака, за которыми ухаживают свободные от пастьбы Пастухи, есть также табак из высушенного навоза — еще отменнее, особенно если коровы, подарившие нам этот навоз, выгуливались на хорошем, пахучем лугу, таком, как вот этот. Впрочем, пастух Николай давал мне курить проекционного табаку под названием махорка, — тоже хорош, но крепок. Я все же предпочитаю местный табак, а лучше — смесь табака и навоза.
— Пастух, опять же мое коровье тугодумие, — сказала Елена, перевалившись с одного на другой бок и удобно вытянув ноги, — из-за которого вопросы во мне развиваются медленно, но я хочу понять кое-что. Мне понятно, что наши проекции — просто примитивные, вымышленные фантомы по сравнению с нами — конкретными сущностями истинного, реального мира, но хочется знать, какое местоположение в общем пространстве всего мы, настоящие, занимаем относительно этих бессмысленных символов? Мы находимся выше их, ниже их или на одном уровне с ними? Я имею в виду, что, например, если взять за точку отсчета ту плоскость, в которой бездарно и краткосрочно пребывают наши потусторонние призраки, то по отношению к ним мы находимся на уровне неба, земли или чего-то другого?
— Скажу тебе так… — И Пастух выпустил облако дыма, от которого Джума и Елена разом чихнули, а худенькие тела их дернулись, как во сне. — Если взять ту точку отсчета, которую ты предлагаешь, то вы находитесь конечно же выше: где-то между землею и небом, на уровне облаков, — но это условно, и скажу в дополнение, что древние ваши проекции могли наблюдать ваши отображения действительно на уровне облаков, пока видение это не закрылось в силу определенных причин, которых мы коснемся в будущих разговорах… Да, но почему ты спросила про это? Не из чувства ли превосходства над несчастными призраками? Выше и ниже — не здешние категории, ты — Божественная корова, и тебе не следует опускаться до подобных сравнений и величин. Я, конечно, сказал, что на уровне облаков, но на самом-то деле в общей картине мира нет выше или ниже лежащего, но есть рядом стоящее, существующее реально или предполагаемое условно.
— Что вы, Пастух, совсем не то, — сказала Елена, — я и не собиралась бессмысленно возвыситься над нереальностью или получить доказательства своего превосходства над мертворожденной иллюзией, я, Пастух, подумала совсем про другое, я подумала про того, кто научил вас крутить и курить эти козы, про вашего друга по имени Николай… Вы ли спускаетесь к нему, или же он поднимается к вам для встреч и обсуждения пастушеских дел? И каким образом все это происходит, на какой… почве или поверхности? Кто из вас переходит из плоскости в плоскость?
— Вопрос интересный, Елена, требующий обстоятельного ответа. Мы, Пастухи Божественной плоскости, имеем возможность по собственному желанию, если таковое возникнет, уйти в проекционную нереальность, побыть там в своем истинном виде и возвратиться под свод. Так что прихожу к Николаю конечно же я. Но вместе с тем пастухи потустороннего мира, наделенные Божественной привилегией, которая больше не отпущена никому из миллионов проекций, в редких случаях и сами появляются здесь — в виде полупрозрачных, слабоокрашенных тел, по-проекционному: духов… Правда, бывая здесь, они лишены возможности какого бы то ни было действия и способны лишь наблюдать картины великого, безостановочного движения скотины, лишний раз утверждая в себе правильность своего пастушьего взгляда на жалкий, ничтожный, потусторонний, воображаемый мир, где только пастьба коров и других домашних животных напоминает о том, что существует где-то реальность, наполненная Божественным смыслом. Так, пастух Николай, иногда, вознесенный напитками опилочного происхождения до Божественного прозрения, возникает передо мной в образе свободной проекции, которую сущности, если такие случаются рядом, воспринимают как невиданное явление, посланное им сводом, не верят глазам своим и падают на колени как перед чем-то святым, а с некоторыми бывает и обморок, после которого они ищут к тому моменту уже исчезнувшего в никуда Николая, говоря, что хотят идти дальше с ним и за ним, поскольку я, в отличие от него, слишком прост и реален.
— А я, Пастух, думала по-другому, — призналась Джума, — я думала, что у земных пастухов — ваша, пастуховская сущность…
— Было бы просто, Елена, если бы свыше было установлено так… Но дело все в том, что мы, Пастухи великого стада, не являемся сущностями и не можем иметь проекций в силу того, что та субстанция, из которой мы состоим, не является истинной плотью и не способна давать теней… Мы часто и довольно подробно обсуждаем пастухов потусторонней иллюзии, к которым очень благоволим, считая их нашими сводными братьями, и в обсуждениях этих склоняемся к той мысли, что где-то все же на плоскости и под сводом скрывается пастушья сущность, которая нам неизвестна, но раз от разу порождает в потустороннем нигде несущностных пастухов, которые как появились впервые, так и не исчезают навечно, обладая кое-какими способностями, недоступными для всех остальных проекций нереального мира. Но где скрывается эта возможная сущность и каково обличье ее — мы не знаем. Бык, корова или баран и прочие не будут пасти друг друга, а другого здесь нет… Словом, Елена, дымя этими прекрасными козами, я всегда вспоминаю своего друга по имени Николай и чувствую, что когда я вспоминаю его, он вспоминает меня, и мы разговариваем, дымя
- Четыре четверти - Мара Винтер - Контркультура / Русская классическая проза
- Сам ты корова - Рудольф Ольшевский - Русская классическая проза
- Поступок - Юрий Евгеньевич Головин - Русская классическая проза
- Город Баранов - Николай Наседкин - Русская классическая проза
- Туалет Торжество ультракоммунизма - Александр Шленский - Русская классическая проза
- Быльки - Андрей Евгеньевич Скиба - Русская классическая проза
- Байки - Андрей Евгеньевич Скиба - Русская классическая проза
- Русский вопрос - Константин Симонов - Русская классическая проза
- Дорога в Нерюнгри - Владимир Евгеньевич Псарев - Русская классическая проза
- Гуманитарный бум - Леонид Евгеньевич Бежин - Советская классическая проза / Русская классическая проза