Твари империи (СИ) - Фомичёв Сергей Александрович

Волны ещё не достигли обычных для Сурового моря гигантских размеров. Пользуясь этим, Тайхар растопил в капитанской каюте небольшую чугунную печь и поставил кофейник греться. Паруса забирали весь ветер и тяга была отвратительной. Агаратский уголь и сам по себе горел плохо, давал много дыма. Но даже имея средства Тайхар никогда не топил деревом. В Киле это было сродни святотатству.

Дерево в Киле, как и по всему побережью, считалось редкостью. Несмотря на течения, идущие от Киеры, плавник редко выносило на берега Агарата. Всё что удавалось собрать, шло на строительство и ремонт домов, портовых сооружений, кораблей, изготовление мебели. Дерева всегда не хватало, поэтому обычным делом для моряков было привозить из Киеры доски, брус, даже обрезки, найденные на пустырях. Живые деревья тоже везли из портов Киеры, часто вместе с землей. Приживались они плохо и росли лишь во двориках частных домов и городском парке. Не возникло здесь за долгие годы ни лесов, ни рощиц.

Зато каменный уголь имелся в земле в достаточном для немногих поселений количестве. Его добывали сразу несколько паевых товариществ и продавали горожанам для отопления, а мастерам для выплавки чугуна и выделки железа. Руда здесь тоже имелась в достатке, что только и позволяло теплиться местной экономике, наряду с морскими промыслами. За сотни лет колонизации, люди далеко от берега не ушли. Предпочитали селиться небольшими общинами возле удобных бухт.

Только империя попыталась поставить дело на широкую ногу. В её колонии землю, животных, растения завозили огромными кораблями вместе с людьми. Это был чисто имперский проект — воткнуть знамя с драконом в новую территорию. Ведь в Халиаре, как назвали континент имперцы, не с кем было торговать, некого было завоевывать, а железную руду и уголь гораздо проще было доставлять из разведанных месторождений Киеры и Великой Тарсии.

Но даже империя смогла основать лишь дюжину колоний на самой кромке бесплодного континента. Дальше на запад по-прежнему простиралась бесконечная каменная пустыня и ни один натуралист не смог достигнуть её конца. Некоторые ученые предполагали, что Халиар соединен с Великой Тарсией, а значит и с Киерой. Но доказательств добыть не сумел никто. Многие так и остались вместе с мулами и слугами лежать на мёртвой земле нетленными телами, ибо если нет птиц и зверей, то нет и стервятников, и могильных червей, и прочего, что питается падалью.

Делегация явилась, когда капитан закончил заваривать кофе. Он принял матросов в своей каюте, демонстративно устроившись в плетеном кресле и прикрыв пледом ноги. В его руке была дорогая фарфоровая чашка, а набитая дорогим табаком трубка из бриара дымилась на специальной подставке в виде обнажённой женщины. Встречаясь с подчиненными, Тайхар всегда подчеркивал превосходство в статусе — дорогой вещью, умным словом, изящным жестом, хотя в обычной жизни никогда не стремился пустить пыль в глаза. Он как бы выстраивал дистанцию, обозначал, кто здесь хозяин, а кто может быть только просителем.

Заправлял недовольными матросами Хоб. Он и вошёл первым и, кажется, был на судне единственным, на кого демарш не произвел впечатление. Его товарищи потупили взгляды и многие из них наверняка уже подумывали, что зря влезли в дело.

Хоб нагло улыбался, ничуть не боясь капитана. Он ни во что не ставил его должность. Парень, выросший в хаосе портового района, с детства привык полагаться только на собственные силу и ловкость. И тем и другим природа Хоба не обделила. Обделила она его пониманием того, что без капитана любой корабль быстро пойдет ко дну. Впрочем и сила с ловкостью не были чрезмерными, Тайхар сразу решил, что сладит с Хобом даже голыми руками. А вот что его действительно озадачило, так это, откуда у такого головореза возникли альтруистические побуждения?

— Команде не нравится, капитан, то, чем вы занимаетесь. В городе…

— Вы знали обо всем, когда нанимались на судно, — оборвал зачинщика капитан. — Пикш разве не предупреждал вас?

— Предупреждал, — ничуть не смутился зачинщик. — Но это не значит, что мы не можем исправить дело.

— Так вы собираетесь освободить детей, Хоб? — спросил Тайхар.

Он сделал паузу, чтобы глотнуть кофе. Матрос молчал. Его сообщники продолжали изучать палубные доски капитанской каюты.

— Может быть, вы видели оковы на их руках, замки на люках трюма? — продолжил капитан. — Может, заметили конвоиров или тюремщиков?

— Дети зачарованы, как пить дать, — ответил Хоб.

Похоже он не собирался уступать. Тайхар без спешки взял трубку и затянулся, выпустив в каюту облачко ароматного дыма. Женщина-подставка без трубки выглядела ещё более неприлично.

— Зачарованы? Допустим, — согласился Тайхар. — В этом есть смысл.

Он ещё отпил кофе, задумался, а затем резко спросил:

— Тогда может быть ты умеешь чаровать, Хоб? Можешь развеять чужое колдовство? Или может быть знаешь того, кто умеет?

— Нет, — матрос помотал головой. — Но мне всё равно не по душе ваше ремесло, господин капитан.

Он допустил ошибку, заменив "голос команды" личным мнением.

— Это моё ремесло, а ты занимайся своим, Хоб, — отрезал Тайхар.

— Все наверх! — заорал с палубы боцман и засвистел в дудку. — Все к парусам!

Матросы не поднимая глаз развернулись и выбежали вон. Лишь Хоб на лишнюю секунду задержал на капитане взгляд.

Глава 8. Имперская дорога

Альпрот во все времена жил самодостаточной жизнью. Многие его обитатели ни разу не выбирались за пределы города. В этом просто не было необходимости. Корабли привозили все нужное, остальное поставляли на рынок селяне. Город давал какую-никакую безопасность, предоставлял кров, работу, развлечения. Мало того, многие жители проводили всю жизнь не покидая пределов своего района. Даже капитаны, избороздившие половину известного мира, часто не видели ничего за пределами своей улицы и рыночной площади.

Когда компаньоны выбрались за город, то прежде всего их поразил воздух. Без запаха рыбы, корабельного вара, нечистот обводных каналов, сизого дыма от сгораемого в каминах дерева или торфа. Но и на морскую свежесть, знакомую каждому жителю Альпорта, загородный воздух был непохож. Здесь царили иные ароматы — навоз, грибы, прелые листья, мокрая солома.

— Осень, — сказал Оборн, единственный из них, кто по служебным делам выбирался за город довольно часто. — Весной пахнет иначе, а зимой… зимой пожалуй не пахнет никак. Или пахнет костром, если вы разведете костёр.

Покидали они Альпорт в большой спешке. В значительно большей спешке, чем обещал Вайхель. Уже на середине той памятной ночи, на них крепко насели. Доверенные люди Оборна доложили, что десятки подонков всех мастей (как принадлежащих различным бандам, так и свободных наёмников) вынюхивают в кабаках, притонах, тавернах, кто мог стоять за нападением на оплот Лейсона? Заведения к тому времени почти опустели, так что среди обычных горожан слухи могли расползтись только утром, что давало беглецам время уйти подальше. Не то чтобы они удачно распорядились этой возможностью. Шохальц уходить не спешил, тянул до последнего, точно надеясь на чудо, которое позволит сохранить привычную размеренную жизнь. Кроме того, им требовалось закончить ряд дел. А поскольку ночью обычным порядком дела не делались, пришлось импровизировать.

Хорошо, что рассвет в осеннюю пору начинался довольно поздно даже у них на юге, но всё равно времени едва хватило на всё.

Ювелира Н'тагу, что родом из оазиса Узу Карт, подняли с постели Дамматрик и Оборн. Полчаса темнокожий торговец приходил в себя, убеждаясь, что к нему ломились не грабители, а напротив люди достойные, предлагающие к тому же выгодную сделку. Единственное условие сделки — купить бриллианты немедленно. Проверив образец на подлинность, для чего ему пришлось запалить десяток свечей и достать самое крупное увеличительное стекло, Н'тага сообразил, что ночные клиенты пребывают в затруднительном положении. В результате им пришлось отдать хелтскому ювелиру двенадцать камней по цене восьми.