Воспоминания. Время. Люди. Власть. Книга 2 - Никита Хрущев

Через посольство мы получили запрос, что к нам хотел бы приехать Чжоу Эньлай: какова наша позиция? Мы сейчас же ответили, что будем очень рады принять его. Прилетел он. И какой же вопрос поставил перед нами? О тяжелом положении в китайской металлургии. Сказал, что Пекин просит нас прислать экономических советников. Там уже работали наши советники. Каких еще других советников можем мы дать, кроме тех, которые имелись? Туда уже были посланы квалифицированные люди, в том числе в области черной металлургии. А Чжоу попросил прислать еще более квалифицированных людей, которые изучили бы вместе с ними сложившееся положение и помогли сделать должные выводы. Мы посовещались и решили рекомендовать туда товарища Засядько[48], заместителя председателя Совета Министров СССР по проблемам металлургии и угледобычи. Сам он инженер-угольщик, из шахтеров. Я хорошо знал его по работе на Украине, где он руководил крупнейшим угольным управлением в Сталинской области. Очень хороший работник, но с одним недостатком: он сильно пил и, выпив, не владел собой.

Послали мы Засядько в Китай. Он, безусловно, принес там пользу, ибо был прямым и, можно сказать, даже резким человеком. Пробыл у них несколько недель. Вернувшись, докладывал о результатах поездки. Я спросил: «Что же вы там увидели, товарищ Засядько? И что рекомендовали китайским братьям?» – «Да что там рекомендовать (голос у него грубоватый был), товарищ Хрущев, они сами во всем виноваты, сами дезорганизовали деятельность всей черной металлургии. Приехал я на Аньшаньский[49] металлургический завод, все там запущено». И начал приводить конкретные примеры работы доменного, мартеновского и других цехов этого предприятия. «А кто там управляющий?» – «Управляющий такой-то. Я познакомился с ним, и оказалось, что это по образованию ветеринарный врач».

Когда я встретился с Чжоу Эньлаем, который попросил меня рассказать о сложившемся впечатлении, я его спросил: «Товарищ Чжоу Эньлай, где те инженеры-металлурги, которые учились у нас и окончили институты? Говорят, что они у вас работают на селе, проходят так называемую боевую закалку. А металлургическим заводом у вас управляет человек, который не имеет никакого понятия о металлургии. Если бы у вас не имелось специалистов, такое было бы понятно. У нас тоже в первые годы после революции случалось всякое. Но сейчас вы можете свободно подбирать людей, соответствующих по квалификации делу, на которое они назначаются». Чжоу ничего вразумительного не сумел ответить. Я видел, что он и сам понимает допущенную глупость. Но ведь не он ее выдумал и не он в силах ликвидировать ее.

В других отраслях китайской промышленности тоже создалась неразбериха. Наши специалисты и даже простые рабочие, которые посылались туда налаживать пусковые предприятия, построенные с нашей помощью, стали нам сообщать о невероятных вещах: приходим мы с работы домой, все наши вещи перевернуты, чемоданы подверглись обыску. Обращаемся за разъяснениями, нам заявляют, что такого просто не может быть, видимо, сами не заперли дверей, все отрицают. Ну, тут возникло уже не недоразумение, а недоверие. Что они искали? И что могли найти в чемоданах инженеров или рабочих? Что там могло лежать? Сами не знают, что искали.

Рассказали о таком случае. Наши инженеры помогали китайцам овладеть эксплуатацией ракет и собирали их для передачи китайцам, а по окончании сборки уходили домой. Назавтра видят, что ракета разобрана. Спрашивают: «Кто разобрал ее? Ее не должны были разбирать без нас. Это ведь наши ракеты, мы их сдаем вам». Никто ничего внятно объяснить не смог. Видимо, китайцы решили что-то проверить ночью, подсмотреть секреты (хотя неясно, для чего: ведь мы им передаем все эти ракеты) и для этого разобрали ракету. Однако у них не хватило знаний снова собрать ее[50]. Много еще возникло инцидентов, основанных на недоверии и неуважении к нашим специалистам. Потом начались грубые оскорбления, особенно со стороны выпивших китайцев.

Они обвиняли наших людей, что те – «предельщики». Знакомая нам терминология! В былые годы, на каком-то этапе развития СССР, у нас тоже ходило такое ругательное слово. Не знаю, насколько оно вообще было разумным. Видимо, и у нас оно было необоснованным и отражало недоверие к инженерно-техническому персоналу. Тогда была сильно развита подозрительность в отношении буржуазных специалистов. Мы ломали их нормы, но не всегда разумно, хотя иной раз поступали правильно. Однако китайцам такого метода уже не рекомендовали. Они сами пришли к нему, повторяя нас. Это их дело. Но все-таки мы им говорили, что такое ведение дела не принесет хороших плодов.

Примерно тогда или немного раньше мы получили тревожную телеграмму от нашего посла из Пекина. В ней говорилось о резком недовольстве китайского руководства действиями Советского Союза. Послом там был Юдин. Сам он философ, и его послали в Китай с особым поручением. Он поехал туда именно как ученый, когда Мао Цзэдун обратился к Сталину с просьбой помочь ему привести в порядок его литературные труды: речи, статьи и пр., так как он хочет их издать. Пусть грамотный марксист просмотрит их и поможет в редактировании этих текстов, с тем чтобы не допустить каких-либо теоретических ошибок. Так и был послан Юдин. Мао всегда считал себя философом, очень любил философские темы и навязывал их всем смертным, с которыми беседовал. Поэтому Сталин решил послать Юдина, чтобы посол мог вести с Мао разговоры на общефилософские темы и одновременно оказался способен помочь ему в редактировании его трудов с подготовкой их к печати.

И при Сталине, и после смерти Сталина мы получали от Юдина телеграммы, в которых он восторженно сообщал о Мао: живут они душа в душу, причем даже не Юдин ездит к Мао, а Мао сам приезжает к Юдину и просиживает у него ночи напролет, занимаясь не столько редактированием, сколько ведя беседы на вольные темы. Юдин просто захлебывался от восторга, описывая эти беседы. Мы радовались этому, потому что чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало. Нам было приятно, что Мао наладил хорошие контакты с нашим послом. Мы считали, что это свидетельствует о взаимном доверии и способствует еще большему улучшению наших отношений.

В тот же период наши военные обратились в ЦК партии с предложением направить просьбу китайскому правительству разрешить Советскому Союзу построить на юге Китая радиостанцию, которая могла бы поддерживать связь с нашими подводными лодками, патрулирующими в Тихом океане. Мы обсудили вопрос и пришли к выводу, что это предложение окажется в общих интересах социалистического лагеря. Как раз тогда мы развернули большое строительство подводных лодок на дизельных двигателях и уже приступили к созданию лодок с атомными двигателями. Естественно, нам нужна была прочная связь с подводным флотом, который будет действовать в Тихом океане.

Военные, безусловно, были правы, выбрав подходящую точку, из которой можно было бы наладить такую связь. Но теперь я полагаю, что мы тогда погорячились, преувеличив интернациональные интересы коммунистических партий и социалистических стран. Мы-то считали, что и наш флот, и китайский, и вообще все военные средства социалистических стран служат одной цели: быть готовыми к отпору, если империализм навяжет нам войну. Подводные лодки должны были действовать не только в интересах СССР, но также в интересах Китая и всех братских стран. Поэтому мы полагали, что в строительстве радиостанции Китай заинтересован не меньше, чем мы.

Почему мы хотели сами строить радиостанцию? По тому времени китайцам трудно было бы построить сложное сооружение и в нужные сроки. Военные нажимали на нас, чтобы побыстрее начать строительство. Однако мы недоучли национальные чувства китайского руководства. Мао был задет нашим предложением, было затронуто его национальное чувство, затронут суверенитет Китая. Он считал, видимо, что таким способом мы как-то внедряемся в Китай, и очень бурно отреагировал на наше предложение, хотя сам раньше обращался к нам с просьбой помочь Китаю построить ракетные подводные лодки. СССР направил туда всю документацию. Китайцы выбрали нужную площадку и с помощью наших специалистов развернули строительство таких подлодок. Мы рассматривали это как само собой разумеющееся дело: в общих интересах надо создавать защитные средства и осуществлять эту работу общими усилиями.

Возникали и другие вопросы подобного же характера, когда мы вдруг получили от Юдина тревожную телеграмму. Мы посовещались, и Президиум ЦК КПСС решил, что я должен вылететь в Пекин. Мы известили китайских товарищей и получили от них ответ, что нас примут. Это было в июле 1958 года. Со мной полетели, кажется, маршал Малиновский, потому что должны были обсуждаться военные вопросы, и заместитель министра иностранных дел СССР Кузнецов[51]. Летели мы туда инкогнито, без объявления о поездке в печати.