Соки земли - Кнут Гамсун

Он входит из хлева, идет в конюшню и считает лошадь, оттуда направляется к дому, пойдет домой и скажет! Но Олина то, должно быть, заметила кое-что из окошка, она тихонько выходит из дверей, в руках у нее лоханка, она направляется в хлев.

– Куда ты девала лопоухую суягную овцу? – спрашивает Исаак.

– Суягную овцу? – переспрашивает Олина.

– Будь она здесь, у нее было бы теперь два ягненка, куда ты их девала?

Она всегда приносила по два ягненка. Стало быть, я из-за тебя потерял трех овец, понимаешь ты это!

Олина совершенно поражена, уничтожена обвинением, она качает головой, и ноги точно тают под ней, так что она того гляди упадет и расшибется» Голова ее все время работает, изворотливость всегда выручала ее, всегда приносила ей барыш, не изменит она ей и теперь.

– Я краду коз, и я краду овец, – тихо говорит она. – Не знаю вот только, что я с ними делаю? Разве, что съедаю.

– Да уж, черт тебя знает, что ты с ними делаешь.

– Так. Стало быть, ты так плохо кормил меня, Исаак, что мне приходилось красть? Но я и за глаза тебе скажу, что за все эти годы мне не было нужды красть.

– Ладно уж. Куда ты девала овцу? Отдала Ос-Андерсу, что ли?

– Ос-Андерсу! – Олина ставит на земь лоханку и молитвенно складывает руки.

– Да спаси меня Господь от греха! О какой овце с ягненком ты толкуешь? Не о яловой ли козе, еще лопоухая такая?

– Тварь! – говорит Исаак и поворачивается уходить.

– Ну не чудак ли ты, Исаак! Всего-то у тебя вдоволь, и скотины во дворе, что звезд на небе, а тебе все мало! Почем я знаю, какую овцу и каких двух ягнят ты с меня спрашиваешь? Благодарил бы лучше бога за его милосердие до тысячного колена. Вот пройдет лето да самая малость зимы, и опять овцы пойдут ягниться, и у тебя станет втрое больше, чем сейчас!

Ох, уж эта Олина!

Исаак уходит, рыча, словно медведь. – И болван же я был, что не убил ее в первый же день! – думал он, всячески ругая себя. – Вот простофиля-то, дурак!

Ну, да и сейчас не поздно, подожди, пойди только в хлев! Нынче вечером, пожалуй, уж не стоит с ней возиться, зато завтра посмотрим. Три овцы пропали! Говорит – кофею!

Глава X

Следующий день принес крупное событие: на хутор пришли гости, пришел Гейслер. Болота еще не просохли, но Гейслер не обращал внимания на дорогу, он пришел пешком, в богатейших сапогах с длинными голенищами и широкими лакированными отворотами; перчатки на нем были желтые; страсть, какой нарядный; человек из села нес его багаж.

Пришел он собственно за тем, чтоб купить у Исаака участок скалы, медную жилу, – какую им назначить за нее цену? А кстати, принес и поклон от Ингер – молодец баба, все ее там полюбили; он приехал из Тронгейма и сам говорил с ней.

– Ну, Исаак, много же ты здесь наработал!

– Да не без того. Так вы говорили с Ингер?

– Что это там такое? Ты поставил мельницу, сам мелешь себе муку?

Великолепно. И много поднял целины с тех пор, что я здесь был.

– Так что с ней благополучно?

– Да, благополучно. С твоей женой-то? Да, да, вот послушай! Пойдем в клеть.

– Нет, там не прибрано! – говорит Олина, желая их устранить оттуда по многим причинам.

Они вошли в клеть и затворили за собой дверь, Олина осталась в горнице и ничего не слышала.

Ленсман Гейслер сел, хлопнул себя изо всех сил по коленкам и стал решать судьбу Исаака.

– Надеюсь, ты еще не продал свою медную скалу? – спросил он.

– Нет.

– Отлично. Так я покупаю ее. Да, я говорил с Ингер, и не с ней одной. Ее, наверное, скоро освободят, дело сейчас у короля.

– У короля!

– У короля. Я был у твоей жены, разумеется, меня пустили без всяких затруднений, мы долго разговаривали:

– Ну, Ингер, ведь ты хорошо поживаешь, совсем хорошо?

– Да, пожаловаться не на что.

– А по дому скучаешь?

– Да уж не без того.

– Ты скоро попадешь домой, – сказал я. И вот что я скажу тебе, Исаак, она молодец баба, никаких слез, наоборот, она улыбалась, кстати, ей сделали операцию и зашили теперь рот, как следует. Прощай, сказал я ей, ты здесь недолго останешься, вот тебе мое слово!

– Я пошел к директору, еще бы недоставало, чтоб он меня не принял! У нас, говорю, есть тут одна женщина, которую надо выпустить и поскорее отправить домой, Ингер Селланро. – Ингер? – сказал он. – Да, она хорошая женщина, я, – говорит, – был бы рад оставить ее еще на двадцать лет. – Ну, из этого ничего не выйдет, – сказал я, – она и так пробыла у вас чересчур долго. – Чересчур долго? – спросил он. – Разве вы знаете ее дело? – Я знаю дело, как нельзя лучше, – отвечал я, – я был у них ленсманом. – Пожалуйста, садитесь, – сказал он тогда (еще бы!). – Да, мы стараемся сделать, что можно, для Ингер и для ее девочки, – сказал директор. – Так она, стало быть, из ваших мест? Мы помогли ей приобрести швейную машину, сделали помощницей заведующей мастерской и многому научили ее: домоводству, ткацкому ремеслу, красильному, шитью, кройке. Так вы говорите, что она пробыла здесь слишком долго? – У меня был готов на это ответ, но я решил подождать и сказал только: – Да, дело ее велось неправильно, оно должно быть пересмотрено; теперь, после пересмотра уголовного дела, ее, может быть, и совсем оправдали бы. Ей послали зайца, когда она была беременна. – Зайца? – спросил директор. – Зайца, – ответил я, – и ребенок родился с заячьей губой. – Директор улыбнулся и сказал: – Ага, вот что. И вы полагаете, что на этот момент было обращено недостаточно внимания? – Да, – сказал я, – об этом моменте совсем даже и не упоминалось.

– Но ведь это и не так уж важно? – Для нее это оказалось довольно важно.

– Неужели вы думаете, что заяц может творить чудеса? – спросил он. – Я отвечал: – Может ли заяц творить чудеса или нет, об этом я не стану спорить с господином директором. Вопрос в том, какое влияние мог оказать вид зайца при данных обстоятельствах на женщину с заячьей губой – на жертву.

Он подумал с минуту, потом сказал: – Да, да, но наше дело здесь только принять приговоренных, мы не проверяем приговор. Согласно приговору, Ингер пробыла здесь не дольше, чем полагалось.

Тут я заговорил, о чем следовало: – В самом приговоре о заключении Ингер Селланро допущена ошибка. – Ошибка? – Во-первых, ее не следовало увозить в том состоянии, в каком она находилась. – Директор удивленно посмотрел на меня. – Ах, так, – сказал он. – Однако, ведь не нам же, в тюрьме разбирать это.

Во-вторых, – сказал я, – она не должна была целых два месяца отбывать наказание в полной мере, пока тюремное начальство не обнаружило ее состояние. – Это попало в точку, директор молчал долго: – У вас есть доверенность на ведение дела этой женщины? – спросил он. – Да, сказал я. – Как я уже говорил, мы довольны Ингер и обращаемся с нею соответственно, – заговорил директор, и опять стал высчитывать, чему они ее научили, – мы, говорит, научили ее даже читать и писать. И дочку, ее тоже пристроили у кого-то и так далее. Я разъяснил, какова обстановка в семье Ингер; двое малышей, наемная работница для ухода за ними, и так далее. – У меня есть заявление от ее мужа, – сказал я, – оно будет приложено или к заявлению о пересмотре дела или к ходатайству о помиловании. – Покажите мне это заявление, – сказал директор. – Я принесу его завтра в присутственные часы, – ответил я.

Исаак сидел и слушал, это было поразительно, какое-то приключение в чужом краю. Он не отрывал глаз от губ Гейслера.

Гейслер продолжал рассказывать: – Я пошел к себе в гостиницу и написал заявление, писал как будто от тебя и подписался Исаак Селланро. Но ты не думай, что я написал хоть слово насчет того, что они неправильно поступили в тюрьме. Даже и не намекнул. На следующий день я отнес документ. – Пожалуйста, садитесь! – сейчас же сказал директор. – Прочитал мое заявление, изредка кивая головой, и, в конце концов, сказал: – Прекрасно. Но оно не годится для пересмотра дела. – Годится вместе с дополнительным заявлением, которое у меня тоже имеется, – сказал я и опять цопал в точку. Директор поспешно ответил:

– Я обдумывал это дело со вчерашнего дня и нахожу достаточные основания для возбуждения ходатайства за Ингер.

– Которое вы, господин директор, при случае, поддержите? – спросил я.

– Я дам отзыв, хороший отзыв. Тогда я поклонился и говорю:

– В таком случае, помилование обеспечено. Благодарю вас от имени несчастного мужа и покинутой семьи.

– Я думаю, нам незачем запрашивать дополнительные сведения с места ее родины, – спросил директор, – вы ведь все знаете?

Я отлично понимал, почему все должно было происходить, так сказать, втихомолку, и ответил:

– Сведения с места только затянут дело.

– Вот тебе и вся история, Исаак. – Гейслер посмотрел на часы. – А теперь к делу! Можешь ты проводить меня на медную скалу?

Исаак был камень и чурбан, он не мог так мгновенно менять тему, и весь полный мыслей и изумления принялся расспрашивать. Он услышал, что ходатайство направлено к королю и будет рассматриваться в одном из ближайших заседаний государственного совета.