Москва – Испания – Колыма. Из жизни радиста и зэка - Лев Хургес

Записался в эту кавалерию и я. Щеголял в форме (правда, для того чтобы можно было узнать, что мы еще не кадровые военные, на наших фуражках вместо красной звездочки была прикреплена эмблема кавалерии – подковка), ходил заниматься в манеж, причем довольно быстро освоил это не очень-то хитрое дело, да и не только езду, но и вольтижировку (конечно, самую элементарную). Не очень успешно шла у меня рубка: если рубить струйку воды без брызг еще кое-как удавалось, то в глине шашка застревала безнадежно. А уж о том, чтобы на полном скаку обрубить лозинку, привязанную к столбикам по обе стороны пути следования лошади, не могло быть и речи: хорошо, если удавалось из двадцати лозинок срубить (точнее, сломать) две или три. Однажды в выходной день нас направили в казармы 62-го кавалерийского полка в Хамовниках для прохождения практики верховой езды не на манежных, а на настоящих военных лошадях. Прибыли мы туда в седьмом часу утра: весь плац уставлен лошадьми, которых красноармейцы усердно чистили. Ждем час – чистят, ждем два часа – чистят, три – тоже чистят. Спрашиваю у одного, неужели они столько времени каждый день чистят лошадей? Он отвечает: сегодня выходной, и поэтому чистка лошадей сокращена, так как все лошади работать не будут, а в обычные дни чистка раза в полтора дольше. Тут-то я и решил окончательно, что кавалерия мне не подходит: такая чистка мне явно не по характеру. На другой день я сдал свое обмундирование и заявил, что в кавалерию идти раздумал.

Вот так бесславно окончилась моя кавалерийская карьера, но тем не менее ездить на лошади я с грехом пополам научился. Комвзвода из Прохладной приказал оседлать для меня лошадку, и ранним погожим утром мы с ним потрусили под горку из долины Азау на турбазу Теченекли.

Эта турбаза находилась в очень живописном месте. Тут кончалась автомобильная дорога, а дальше, к Эльбрусу, шла тропа, по которой в некоторых местах даже верховой мог проехать с трудом. Доехали мы с комвзвода до Теченекли: он поехал по своим фуражным делам в деревню, а я остался с новыми друзьями, которые уже давно ждали меня в Теченекли. День мы провели очень хорошо: гуляли, ходили в сосновый бор собирать малину (несмотря на август, ягод в лесу было множество), жарили шашлык, пили сухое вино (о существовании которого я в Москве даже не подозревал, обходясь водкой), одним словом – время пролетело незаметно. Тут подъехал за мной наш комвзвода, но, поскольку было еще совсем светло, я не без труда уговорил его оставить меня с лошадью здесь еще на часок.

Когда солнце уже начало садиться, я распрощался с друзьями, простился отдельно с Валечкой, залез на лошадь и поехал к себе в Азау. Не успел я отъехать и двух километров, как уже стемнело (на Кавказе сумерек практически нет: зашло солнце за горы – и сразу ночь). Лошадь, привычная к поездкам в горах, дорогу чувствовала, я ей доверился, к тому же дорога была одна и сбиться было некуда. После шашлыков сильно хотелось пить, и я вспомнил, что рядом прямо из скалы бьет источник нарзана. Подъехав, я слез с лошади, напился сам и на всякий случай набрал воды в притороченную к седлу фляжку. Тут уж совсем стемнело – хоть глаз выколи.

Дорога привела меня к самому опасному месту – Баксанскому ущелью. Тут и днем-то жутковато двигаться, не то что ночью: узкая тропа, на которой два всадника местами и не разъедутся. Справа – отвесные скалы до километра в высоту, слева, в глубоком, тоже почти отвесном ущелье, бушует река Баксан. Я бросил поводья и положился на чутье лошади, которая осторожно, шаг за шагом, брела по этой опасной тропе, причем почти после каждого ее шага в пропасть падали камешки. Вот так, не спеша, я и еду, а на душе неспокойно, все мои чувства напряжены до предела. Тишина кругом полная, если не считать рева реки в пропасти. И вдруг – выстрел, да, как мне показалось, гулкий. От неожиданности я чуть с лошади не упал, но быстро овладел собою и стал соображать, что же делать дальше. Первым делом слез с лошади и спрятался за нее, встав спиной к горе, ведь стрелять-то, конечно, могли только со стороны ущелья, а не с горы надо мной. Тут на память пришли рассказы туристов о нападениях на них бандитов, прятавшихся в горах от раскулачивания (год-то на дворе был 1933-й). Хорошо вооруженные, отлично знающие горы, прекрасные стрелки, эти бандиты были практически неуловимы. И вот, по-видимому, я со своей лошадью стал объектом такого нападения. Ведь бандиты прекрасно знают, что абы кто здесь на лошадях не ездит: значит, это военный, возможно, из войск ОГПУ, а за «снятие» такого их бандитский бог зачтет им немало грехов. Все эти мысли роились в моей голове, когда, спрыгнув с лошади, я спрятался за нее. Раз бандит стрелял, значит он меня видел, ведь эти горцы, по рассказам бывалых людей, видят в темноте как кошки, а я в этой кромешной тьме не вижу даже хвоста своей лошади.

Жду второго, возможно последнего в моей жизни выстрела. Проходит минута, вторая, третья, все тихо. Неужели бандит потерял меня из виду? Что делать? Наверно, стоять на месте неподвижной мишенью нет смысла. Решил идти вперед. Прижавшись спиной к скале, держа за поводья впереди себя лошадь, начинаю медленно двигаться по ущелью. Никто больше не стреляет. Пройдя более половины пути, я окончательно осмелел, даже решился сесть в седло и вполне спокойно доехал до самого конца ущелья. Въехав в лес, я пришпорил лошадь, чтобы поскорее убраться из этого проклятого места.

Через некоторое время я почувствовал, что у меня что-то мокро в том месте брюк, которое обычно должно быть сухим.

Ну, думаю, храбрец: от первого выстрела – и так осрамился! Уже перед самым Азау мне опять захотелось пить. Вспомнил, что у меня во фляжке нарзан. Достаю фляжку – она пустая, только пробка висит на шнурке. Тут-то меня и осенило: никто в меня не стрелял, просто от сильного напора газа из фляжки выскочила пробка, а я с перепугу принял этот звук за выстрел! А когда я поехал по лесу рысью, остатки нарзана вылились мне на брюки. Мне бы смолчать, но в Азау я все это рассказал, и потом мои коллеги долго и от души надо мной потешались.

Вскоре полностью собрались все участники альпиниады, и начался решающий этап – коллективный штурм восточной вершины Эльбруса. Источники питания моей радиостанции окончательно «подсели», и я тоже смог принять участие в восхождении.

Поскольку до этого я почти месяц пробыл на Кругозоре и Приюте-11 (высота 3 200 и 4 200 метров над уровнем моря), то самое главное препятствие к восхождению – акклиматизация к разреженному воздуху – для меня уже не существовало, и на Эльбрус я поднялся безо всяких затруднений. Погода стояла чудесная, но на вершине дул довольно сильный и холодный ветер. Видимость была очень хорошей. Черное море было видно довольно отчетливо, а Каспийское вырисовывалось в виде смутной дымки. Все Кавказские горы были как на ладони. Наш кинооператор все время крутил свою машину, а все имевшие фотоаппараты (а таких в те времена было еще очень мало) непрерывно щелкали затворами. Водрузили на вершине красный флаг, оставили в положенном месте металлическую коробку с фамилиями и подписями и начали спуск, так как ветер становился все сильнее.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});