Без покаяния. Книга первая - Эстер Росмэн

— Нет, сэр.

Моник и Фэрренс не могли быть темой их обсуждения, даже если бы Элиот того и захотел. Но это не значило, что мажордом пребывает в неведении. Рами знал больше, чем кто-либо еще в Дели. Когда Элиот отставил пустой стакан, Рами сделал знак официанту, и тот мгновенно принес новую порцию водки с тоником, что говорило о безупречно налаженном ведении домашнего хозяйства посла. В этот момент Рами, кивнув в сторону двери, сказал:

— Вы спрашивали о мистере Фэрренсе, сэр. Я вижу, он прибыл.

Элиот поднял глаза и увидел Роберта Фэрренса, остановившегося у входа и обозревающего публику. Их глаза встретились, и Фэрренс быстро отвел свои. Элиот продолжал следить за ним, чувствуя скорее презрение, чем ревность. Несмотря на мрачный, рассеянный от многих лет пьянства взгляд, Роберт Фэрренс внешне был привлекателен и даже изыскан. Этот человек любил все величественное и красивое и носил в себе свое страдание, как иные носят цветок в петлице. Некоторые женщины — и Моник в их числе — находили его весьма интересным. Элиот не понимал этого, но, впрочем, он ведь не женщина.

Среднего роста, темный шатен с темными проникновенными глазами, Фэрренс, чья подтянутость и ухоженность иногда сочетались с небрежностью, больше напоминал праздного богатея, чем дипломата. Сегодня, кстати, он явился на прием в несколько более встрепанном, чем обычно, виде. Элиоту показалось, что с той минуты, как появился Фэрренс, люди стали осторожно поглядывать в его сторону.

Элиот имел репутацию человека, подающего большие надежды в сфере дипломатических служб. Ему, несмотря на молодость, прочили должность посла. И вот он стал объектом насмешек. Моник определенно знала, чем его побольнее задеть. Кто-то из великих сказал, что характер закаляется трудностями. Теперь, видно, и для него наступил момент, когда трудности загнали его в угол и заставляют проявить характер.

Эдриэнн Вэлти заметила Элиота, стоящего в одиночестве, и жестом подозвала его к себе. Он подчинился, понимая, что не может весь вечер находиться в подвешенном состоянии. Натянув на лицо одну их своих наиболее обаятельных улыбок, он подошел к Эдриэнн и нескольким окружавшим ее женщинам. Они все встретили его весьма приветливо, но он чувствовал под этим всем радушием тщательно скрываемое сочувствие.

Слушая привычно бессодержательную светскую болтовню и привычно отвечая на реплики стандартными фразами, Элиот в то же время продолжал исступленно думать, как все же выйти из ситуации, созданной Моник. Развод казался неизбежным. Тем более что это последнее прибежище рогоносца…

Через несколько минут беседы он решил проявить инициативу, увильнул от любезно-пустых дам и предпринял дипломатический круг по залу, из последних сил обмениваясь приветствиями и улыбками, пока не наткнулся на Фэрренса. Но в это время всех попросили к столу.

Эдриэнн усадила Бритт между Элиотом и послом. Гостей было много, и кучка молодых людей, вившихся вокруг нее весь вечер, оказалась оттесненной в патио, где было накрыто еще несколько столов.

Фэрренс с приема смылся. До того как пройти к столу, Элиот видел, как тот что-то говорил Эдриэнн, но не расслышал, что именно. Однако, судя по тому, что Эдриэнн попрощалась с ним, он объяснял причину своего ухода и приносил извинения…

Юджин Вэлти, находившийся сегодня в особом ударе, увлеченно излагал Бритт самые лучшие истории о своей дипломатической карьере. Та была прелестна, естественна, держалась вполне уверенно. Вэлти на минутку отвлекся, это дало Бритт возможность обратиться к Элиоту, чем она и воспользовалась.

— Элиот, со мной все в порядке? — шепотом спросила она. — Может, я слишком развязна или еще что?..

Абсолютно покоренный ее доверительной естественностью, он сказал:

— Вы все делаете правильно, детка, так держать!

— Я боялась совершить какой-нибудь промах, а мне так не хотелось бы хоть в чем-то уронить достоинство Энтони.

— Уверен, он будет вами гордиться.

* * *

Благодарение Небу, прием подошел к концу. Элиоту оставалось только проводить Бритт. Они попрощались с гостями и вышли на улицу к ожидавшему ее автомобилю. Шофер выскочил из машины, открыл дверь, но Элиот жестом попросил его вернуться на водительское место. Может быть, она захочет прогуляться?

— Здесь всегда такие прекрасные вечера? — после недолгого молчания спросила Бритт. — Почти как у меня дома в сумерки. Воздух такой ароматный.

Ее лицо в лунном свете светилось какой-то неземной красотой. Он не мог оторвать от нее взгляд. Ее губы, скулы, глаза, даже четкая линия подбородка — все полно счастья и такой чистоты, что он даже пальцем не посмел бы к ней прикоснуться. В ее радости светилась сама душа. Это было нечто им доселе невиданное.

Потом выражение ее лица вдруг переменилось.

— Я искренне сочувствую вам, — сказала она.

— Почему?

— Просто вижу, что вы страдаете. Мне кажется, Моник… Вы ведь расстроились из-за того, что она не пришла?

— Моник вольна делать что хочет.

Бритт в нерешительности молчала, но наконец спросила:

— Я могу вам чем-то помочь?

Элиот удивился и ответил тоже не сразу:

— Здесь ничего уже не поделаешь…

— Я могу хотя бы выслушать вас, от этого вам наверняка станет легче… Если, конечно, вы захотите рассказывать.

Элиот с минуту подумал, затем огляделся вокруг.

— Хотите немного пройтись? В Дели нет более спокойного уголка, чем здесь, в окрестностях посольства.

— Да, с удовольствием.

Элиот сказал шоферу, что они скоро вернутся, закрыл дверцу, и они пошли по тротуару. Невдалеке медленно двигалась группа гостей с приема, тоже, видно, решившая прогуляться в этот восхитительно свежий вечер. На стоянке оставалось несколько авто, в том числе машина, которая отвезет Бритт в отель.

— Какая экзотика, какая волшебная страна! — Бритт застенчиво взглянула на него. — О, конечно, к Африке это относится тоже. Простите за пафос, вам-то тут все, наверное, привычно.

— Индия и в самом деле сказочна, — сказал Элиот. — Одна из колыбелей цивилизации. Источник, из которого мы все вышли. Материнское млеко, которым вскормлено современное умопомешательство.

Она удивленно улыбнулась.

— Почему такая суровая оценка?

— И сам не знаю. Такое уж настроение. Простите меня. Не слушайте, что я говорю.

— Но вы хотели рассказать о себе. Скажите, что заставляет вас так страдать?

— Страдать?

— Вас выдают глаза, Элиот.

— Хм… Вообще говоря, может, идея прогуляться не так уж хороша.

— Я не хотела вас задеть или расстроить.