Перстень Рыболова - Анна Сеничева

– Неужели его светлость ни разу вас не навестил?

– Как можно осуждать его? Тамошний престол всегда был не из легких, и у Расина дел невпроворот. Но… я писал ему. Надеюсь, он откликнется и приедет.

«Старый дурак! Только этого еще не хватало!»

– Когда, ваше величество?

– Может статься, скоро. Боюсь, не доживу.

«Ах, хорошо бы! Да только ты, чего доброго, еще меня похоронить успеешь…»

– Вы пили лекарства?

– Нет, мой мальчик. От них раскалывается голова, и тянет в сон.

– Вы губите себя.

– Тихо! – король прижал палец к губам. – Тихо, Лоран! – Аларих поднял голову, прислушиваясь к чему-то. Тонкая мелодия плыла по залу. – Ты слышишь?

– Слышу – что?

– Музыку, – Аларих, подняв брови, смотрел на него, и в его взгляде светилась надежда. Теперь он впрямь напоминал безумца. – Музыку. Я узнаю ее – любимая песня Серена. Она звучит, звучит, только совсем тихо. Нет, теперь меня никто не обманет! Это «Речная струна». – Аларих озирался по сторонам, ища источник, который бы уверил его, что на этот раз музыка настоящая. – Лоран! Неужели не слышишь?

Асфеллот опустил глаза, притворяясь смущенным.

– Ваше величество… Здесь только мы с вами.

– Слышишь?

– Нет. Здесь тихо.

Аларих встал, бестолково оглядываясь вокруг себя. Он двинулся в одну сторону, в другую. Асфеллот, напрягшись, следил, не подошел бы он к шкафу, но тут музыка стихла – у шкатулки кончился завод. Лоран подавил вздох облегчения. Король замер, прислушиваясь.

– Мой король…

Аларих обернулся.

– Мне нужно поговорить с вами. – Лоран приблизился к нему. – Я не знаю, что делать.

– Что такое?

– Сегодня мы поймали одного из грабителей со Старых верфей.

– Так, так, говори!

– Он едва не проломил голову одному из моих людей, а мы не могли ничего сделать. Его схватили на месте преступления, но он бежал, а если бы… – он заставил себя говорить медленнее, словно сдерживаясь. – А если бы у меня было…

– Ах, ты опять об этом, – Аларих досадливо поморщился. – Я не хочу даже слушать!

– Но, ваше величество!

– Нет! Знаю! Ты опять просишь полной власти над городом! – король махнул рукой. – Нет, мой мальчик, твое желание невыполнимо. Пока я хозяин в Лафии, творить суд ты не будешь.

– Но разве вы можете за всем уследить! – почти крикнул Лоран, начиная выходить из себя. – Город огромен! А Леккаду где успеть?! Он ведь уже…

– Стар, ты хочешь сказать? – Аларих выпрямился. Лоран закусил язык.

– Не молод, – глядя в пол, произнес он в ответ.

– Не молод, ты прав. Мой первый помощник – глава охраны уже много лет. Я доверяю ему во всем. Ну? – Аларих властно смотрел на него, овладев собой. – Я жду.

– Прошу прощения, – выдавил из себя Асфеллот.

– Вот так, Лоран. Помни, с кем говоришь. Это все, зачем ты хотел меня видеть?

Асфеллот кивнул.

– Тогда иди. Твоему королю нужен покой.

Лоран поклонился и направился к дверям. Выйдя из Арсенала, он остановился, ища взглядом, на чем бы сорвать злость. Затем быстро двинулся по ближайшей тропе, сбивая носком ботфорта цветы. Выждав немного, следом за ним направились двое друзей.

Подумать было о чем.

Часть вторая Лафия бунташная

I

Днем пришло письмо из Лафии:

« Здравствуй, дорогой племянник!  – читал Расин прямой, немного старомодный почерк короля Алариха. – Я обращаюсь к тебе именно так, потому что вправду желаю, чтобы его светлость князь Расин Ланелит здравствовал: не так много нас осталось в Светломорье.

Пошел восьмой год, как мы расстались. Я уже почти забыл, как выглядит мой племянник, да и ты навряд ли меня узнаешь. Твой дядя сильно постарел и мало похож на того короля Алариха, которого знал ты в детстве.

Должно быть, и ты изменился. Если бы я только смог тебя увидеть, знаю, многие хвори отступили бы. Надеюсь, ты не откажешь мне в этой просьбе. Как знать, может, это будет последний раз, когда мы с тобой встретимся… »

Письмо выскользнуло из рук. Расин сидел у окна, глядя на широкую долину Люмиона. Река вздыбилась, потемнела. Над Пятью колокольнями стояли тяжелые, налитые тучи, тревожно озаренные по краям солнцем. Неспокойно и грустно было на сердце.

И впрямь восьмой год… Неужели так скоро…

Они с королем вели переписку, но все урывками, по случаю. Каждый год собирался Расин съездить на родину, и всякий раз срочные дела оставляли его в Люмийском анклаве то на месяц, то на полгода. Сколько же всего пронеслось?

Смута, два неурожайных года, и долги, долги… Глухая нищета стояла в княжестве после старого правления. Последние мятежники сбивались в разбойные шайки и озорничали по лесам, народ теребили – совсем спасу не было. Жаловались окраины, прося защиты от притеснений Эрейского королевства. Ненасытная эта утроба иногда отходила от праздников и шумного безделья, вспоминала о былом величии и в голос заявляла о своих якобы правах на люмийский трон. Нынче королевство опять заегозило, чувствуя, что время в Светлых морях настало темное, и высшей справедливости искать было не у кого. Чувствовал это и Расин. По всему видать, не за горами новая война, быть может, пострашнее всех предыдущих…

В ту неспокойную пору Архипелаги друг другом интересовались мало: своих забот хватало. Но слухи о том, что король Аларих помешался, все же бродили, долетая даже до Люмийского анклава. Письма дяди, спокойные и сдержанные, сомневаться в его здравомыслии не позволяли, и все, что творилось в Светломорье, понимал он верно. Но теперь Расину сделалось не по себе. Припомнились и сплетни о странностях короля, и разговоры о беспорядках в Лафии, и то, как скоропостижно, а главное, загадочно ушли из жизни многие венценосные особы Светлых морей. Неужели это начало?..

– Как знать, может, это будет последний раз, когда мы с тобой встретимся, – повторил Расин. – Когда мы с тобой встретимся…

Он поднялся из-за стола и теперь стоя смотрел, как сгущались за окном грозовые облака. Сережка из горного хрусталя вспыхивала слезой, ловя солнечные лучи. В минуты раздумий, как сейчас, Расин теребил и дергал ее.

Кто-то взял его за руку.

– Сейчас ухо себе порвете, ваша светлость.

Князь обернулся.

– А, вы, Леронт…

– Вот почему вас не было за обедом, – Леронт поднял с пола лист бумаги и перевернул. – Из Лафии?

– Именно так.

– И что пишет ваш дядя?

– Да все то же. На востоке неспокойно, Светлые моря уже не те, и вообще, раньше и трава была зеленее, и солнце жарче… – князь улыбнулся. – Я пойду, прогуляюсь.

– Колдун утром говорил, что гроза будет.

– Вот и хорошо – землю смочит. А вы Лэма найдите. Вечером, часов в восемь, посидеть нужно. Разговор будет, – и он вышел из покоев.

Тучи пролились дождем над Пятью колокольнями.

Это была первая гроза в этом году, с оглушительным громом и ясными зарницами. В посвежевшем воздухе стоял запах молодой травы, сырой земли и медовый дух, что разливается после сильных гроз. Ребятня с визгом высыпала на улочки, чтобы повозиться в глине, возводя крепости и замки.

Расин улыбался, глядя на них, и приветливо кивал горожанам, снимавшим шапки. Когда-то и он так же лепил города из песка, представляя себя то королем, то воителем. И как все просто было в том песчаном городе! Если бы в жизни было хотя бы вполовину так же хорошо и понятно…

Князь стегнул коня и повернул в сторону зубчатой стены Государева леса.

Огоньки свечей теплились в граненом хрустале, брызгали разноцветными искрами. Светились золотые звездочки на корешках книг в сафьяновых переплетах. Сгущались за окном сумерки ранней весны. Пять колоколен отходили ко сну, а Расин все не возвращался.

Леронт встал задернуть бархатные гардины. Над зубцами крепостной стены, на сине-зеленом небе светился рожок месяца. Рядом с ним одиноко дрожала хрустальная звезда.

– Сквозь памяти глубокие туманы, – негромко начал граф, глядя на нее, – идя на зов стареющей луны… А вы помните, как дальше?

– Ищу я гавань в позабытых странах, – раздался сверху приятный голос, еле уловимо растягивавший слова на южный манер, – на вечных берегах моей весны. Знаете, кто писал?

– Князь Расин, кто же еще. Стихи почти десятилетней давности…

Послышался шелест ломких страниц, глухой стук книги, которую ставили на полку, и снова прозвучал южный акцент:

– А почему вы их вспомнили?

– Слезайте оттуда, Фиу, расшибетесь ненароком.

– Иду. Подержите-ка.

Леронт обернулся. Рядом с ним, на развернутой стремянке, стоял Фиу Лэм и вытаскивал фолиант с верхнего стеллажа, морщась от пыли. Граф принял тяжеленный том, и чародей спустился, подобрав полы мантии. Был он худощав, миловиден, а из-за вьющихся светлых волос и черного одеяния с белым воротником походил на молодую монахиню.