Серпантин - Инга Гиннер

бросит его сейчас, он уже никогда не вернется.

На этот раз под ватник набросила вязаный кардиган в пол — чей-то подарок матери. На ноги напялила шерстяные носки с пришитыми подошвами — вроде домашних тапочек. И выскользнула на улицу.

Макс сидел на нижней ступени крыльца, из-за спины его сочился в небо перистый дым. Вика молча уселась рядом, скрестив руки на коленях. Вид у нее, конечно, был чудовищный — растрепанная со сна, в дурацком ватнике, из-под которого свисают красные полы грубой вязки.

— Ну спроси, — велел Макс, впрочем, не пытаясь ни сбежать, ни прогнать пойманную шпионку. — Спроси, что я здесь делаю. Не хочешь? А я отвечу — сам не знаю.

— Пытаешься усидеть на двух стульях, — подсказала Вика, не успев прикусить язык.

Макс задумался. Вике больше всего хотелось исчезнуть, отмотать время и встать с кровати на десять минут позже. Чтобы не знать, чтобы растянуть ощущение мимолетного счастья еще на один день, покуда правда все равно не резанула бы ножом поперек глаз.

— А ты права, — признал Макс зло. — Именно так я и делаю. Но не думай, что мне в кайф.

— Я и не думаю.

— На твой взгляд, я — изверг?

— Ты — честный, — возразила Вика и даже выдавила жалкую улыбку.

— Да, и это вечно выходит мне боком.

Вика поежилась. Следы лихорадки еще ощущались в слабости и легком ознобе, но она предпочитала их не замечать.

— Лучше так, — заметила Вика негромко, — чем увязнуть во вранье и не знать, как выбраться.

— Большой опыт? — приподнял одну бровь Макс. Сигарета его истлела до самого фильтра, и он неохотно затушил ее в сырой земле.

— Кое-какой, — пожала Вика плечами. — С тех пор только честность.

— Ты или тебя?

— Меня. Но это в прошлом. Просто иногда не ожидаешь, что человек под блестящей оберткой окажется куском слизи.

— Ну-ка, давай поподробнее.

— Ничего интересного. Ездил один, обещал жениться, потом исчез. Вместе с деньгами и материнской золотой цепочкой.

— Подлец, — серьезно кивнул Макс, явно заинтересовавшись.

— Подлецом он стал, когда вернулся и стал просить на дозу, — Вику передернуло. — Жалкий, грязный, тощий. Страшно было — не знала, что люди могут так быстро усыхать живьём. Всего трясло, думала — ветром сдует с крыльца. Только глаза на лице и остались. А ведь когда-то за эти глаза… — она отвернулась, сжав зубы.

Макс молчал. Вика неизбежно начала корить себя за откровенность — зачем ему знать? Своих проблем хватает. Хотела объяснить, что он — не худший вариант? А кому — ему или себе?

— И что ты сделала? — спросил вдруг Макс каким-то надтреснутым голосом.

Вика поморщилась. Она не планировала воскрешать те дни из памяти. Но теперь они сами лезли на поверхность, слепые, но упорные, как черви после дождя.

— Пустила, — ответила она, собравшись с силами. — Ломка у него была дикая, скорую вызывала. Они же клинику и посоветовали. Согласился, руки мне целовал за то, что не бросила его. Оплатила полгода вперед, из сбережений на Машкину операцию. Тогда время еще терпело. А он через три месяца сбежал, только тапочки мои и оставил. Больше не возвращался, правда, ещё через полгода письмо прислал.

— О чем? — Макс повернулся к ней и смотрел с болезненным волнением.

— Каялся. Говорил, что совсем скатился на дно, но уже вот-вот всплывет. Что «чистый» четвертый месяц к ряду, живет в приюте при церкви какой-то, молится за меня каждый день. Что хотел бы вернуться, но знает, что таких не прощают.

— Он прав, — признал Макс. — Прощать нельзя.

— Я простила, — выдохнула Вика. — Это Бог может не простить. А я кто, чтобы судить?

— Так, не продолжай. Мне эти религиозные загоны не близки и даже совсем наоборот.

Вика в кои-то веки послушалась и не стала настаивать. От нахлынувших воспоминаний стало жарко, и она распахнула телогрейку. Макс отрешенно разглядывал будто обгоревшие остовы яблонь в саду.

— Извини, — вдруг извинился он. — Грубо вышло.

— Нормально, — Вика покачала головой. — Мы же выяснили, что честность — твое достоинство.

— Просто из-за таких вот… — он прервался, глотая грубости одну за другой. — Святых, как ты, слабые и подыхают. Нельзя прощать. Нельзя говорить, что и такой сойдет. Не сойдет. Должен взять себя за шкирку и вытащить из дерьма. А иначе пусть захлебнется, не жалко.

Он говорил с такой страстью, с такой ненавистью и яростью, что Вике стало не по себе. Она нащупала его локоть, которым он упирался в верхнюю ступень, и осторожно взяла за руку. Он не стал возражать.

— У тебя тоже кто-то?..

— Да, — отрывисто кивнул Макс. — Но я не хочу вспоминать. Не сейчас.

— Ладно, — безропотно согласилась Вика.

Он попытался обнять ее за плечи, но Вика не смогла уступить: в болезненной пустоте в ее голове еще звенел незнакомый отчаявшийся женский голос. И сколько бы ей ни хотелось прижаться к Максу, как тогда, посреди дороги, облегчения бы это не принесло.

— Ну скажи, — потребовал он, уязвлённый отказом. — Скажи, что я бессовестная сволочь.

— По-моему, ты просто устал, — ответила Вика без колебаний.

— Эх, Вика, — он укоризненно покачал головой. — Не то ты говоришь. Не то.

Вика пожала плечами — сказала, что думала, не больше. Жалость к нему мешалась с глупой ревностью, как ключевая вода с кипятком, отчего в итоге становилось тепло. И хоть и надо было его прогнать, обезопасив себя и детей, предстояло собрать все внутренние вооруженные силы перед этим последним боем.

— Любишь ее? — решила она подтолкнуть свои войска вперёд.

Макс запрокинул голову, подставив лицо танцующим в морозном воздухе снежинкам. Погибая, они оседали на стёклах его очков крохотными алмазами.

— Не знаю, — протянул он. — Спроси, что полегче.

— А меня? — ляпнула Вика и испуганно замолчала.

Макс несколько секунд хмурился, а потом, все взвесив, ответил:

— А без тебя я бы уже давно сдох.

Они помолчали, каждый в своей тоске. Вика подумала, что нужно обязательно уйти с крыльца первой. Толком не понимала, почему, но интуитивно чувствовала — само ее присутствие здесь, не говоря о ненужной, отчасти даже пошлой откровенности, ей вредит.

И отыскала в себе скудные остатки решимости на то, чтобы подобрать полы кардигана, встать и, сжав на прощание плечо Макса, отправиться в дом. Он попытался перехватить ее ладонь, но она ускользнула. Тогда он обернулся, и на лице его Вика без труда прочла смятение.

— Обиделась? — спросил он сухо, будто потратив все важные слова.

— На что? — Вика вскинула брови. — Холодно. Ты тоже не засиживайся.

— Я такси заказал, через пять минут будет. Поехали вместе?

Казалось бы, что такого особенного было в его невинном, почти дружеском