ВЕЧНЫЕ ВСАДНИКИ - Х.Байрамукова

Он пошел на конюшню, мальчика не было и там! Это уже не на шутку напугало отца. Он подошел к Тугану, жеребенок отпрянул. «Я не меньше твоего друга люблю тебя, дурачок!» – проворчал Абдул и уже собрался было уходить, как догадался заглянуть в ясли…

Он рассказал обо всем этом жене и добавил:

– С твоим сыном я поговорю завтра на языке ремня!

– Отец Солтана, прошу тебя, не надо мальчика бить!

Ведь ты его никогда не бьешь. И на этот раз поговори с ним по-хорошему, он все поймет… Ох, не доведет его до добра эта любовь к коням!

– То требуешь наказать мальчика, то берешься защищать его! – усмехнулся Абдул.

Интересные отношения были у родителей Солтана. Они жили дружно, а временами у них бывали словесные перепалки, просто так, для виду. Поводом чаще всего служил «проклятый» баран. Солтан думал, что мать затевает перепалки только от скуки. Ведь она всегда занята одними и теми же делами.

Правда, у матери в этих заботах были свои торжественные, минуты. Каждый день. Всегда, сколько помнит Солтан.

Вот она, не торопясь, снимала свой темный кашемировый платок, затем накрепко прилаживала его на голову так, чтобы из-под него не выглядывал ни один волосок.

Покончив с этим, наливала из бабушкиного медного казана воду в чугунный кумган, ставила его на жаркий огонь сосновых дров и затем торжественно снимала со стены до блеска полированное деревянное корыто. Доставала деревянный совок, похожий на тонкий, кремового цвета, фарфор. Наверно, это хлебное корыто и совок служили не одному поколению семейства. Мать отправлялась с совком в кладовую за мукой. Эта кладовая, дверь которой выходила сюда же, в летнюю комнату, была для Солтана заветным местом. Чего там только нет: кадки с домашним сыром, бараний сбой в сыворотке, кадки с тузлуком – соленым кислым молоком – для зимы, с потолка свисали сушеное мясо и домашняя колбаса, а в деревянных закромах хранилась пшеничная и кукурузная мука.

Мать набирала полный совок кукурузной муки и торжественно выходила из кладовой, идя так осторожно, чтобы ни одна крупинка не упала на пол. Высыпала муку в корыто, совок аккуратно вешала на место, затем закатывала рукава до локтей и, поливая из высокого медного кумгана, тщательно мыла руки с мылом, лишь после этого дотрагивалась рyкою до муки: сверху делала ямочку, наливала туда уже успевшую закипеть воду. Ее небольшие руки долго и ловко мяли горячее тесто, потому что, как она говорила, от этого зависит вкус испеченного гырджына.

В это время она ни с кем не разговаривала. Даже если бы случился пожар, она не крикнула бы «Караул!». Какая-то одухотворенная, она священнодействовала.

Заранее смазанная жиром сковородка тем временем калилась над огнем. Мать клала в нее тесто, ровняла его, а затем остроносым, работы кузнеца Идриса, ножом разрезала тесто на равные треугольники, чтобы была хорошая выпечка. Сковороду закрывала сверху другой и зарывала в сосновый жар.

Пока пекся хлеб, она успевала до блеска вычистить хлебное корыто, высушить и повесить его, а если в это время Солтан оказывался рядом, она велела ему накормить собаку, барана, ишака и петуха.

«Накорми этих», – кратко говорила она. Поскольку они всегда питались вместе, то Марзий их называла общим именем «эти».

Однажды Марзий с Солтаном, вернувшись домой из гостей, у себя во дворе увидели такую картину: Медный казан лежал, положив огненно-рыжую мохнатую голову на протянутые передние лапы, глядя почему-то злыми глазами; неподалеку дремал ишак, а между ними разлегся баран, поджав под себя все четыре ноги. Увидев хозяйку, баран вскочил и очертя голову помчался к ней, требуя гостинцев. Марзий хотела было достать из кармана что-то, но вовремя опомнилась и отняла другую руку от горбатой иссиня-черной головы барана. Дело в том, что Абдул был дома, а свою нежность к барану Марзий своему мужу не любит показывать.

– Опоганил мне руку, «проклятый»! – сказала она нарочно громко. – Ест с собачьего тебси, нос тычет в ее шерсть, водится с ишаком и после этого хочет еще, чтобы его угощали! Я тебя угощу, погоди! В пятницу, через два дня, твоя упрямая голова отделится наконец от твоего жирного тела…

– Клянусь хлебом-солью, баран, эта злая женщина выдумывает! Пока к тебе смерть сама не придет, ты вот так же будешь дружить и с Медным казаном, и с ишаком. И получать гостинцы от Марзий! Тебе обещаю это я – сын Лепшоковых! – Говоря так и улыбаясь, Абдул спускался с каменных ступенек крыльца.

– Назло сыну Лепшоковых ты, баран, умрешь не в пятницу, а сегодня, – пригрозила Марзий и, стройная, красивая, с гордой осанкой, но готовая прыснуть, прошла в дом мимо мужа.

Когда же Марзий оставалась одна и была уверена, что ее никто не видит и не слышит, она вовсю жалела барана. Несмотря на то что он был огромный, с теленка ростом, и жирный такой, что на его спине Солтан мог бы улечься, она разговаривала с «проклятым», как с ребенком: «Бедненький мой подкидыш! Умный мой, красивый мой малыш! Да никто и не виноват, что ты якшаешься с Медным казаном, одна я виновата: не хотела с тобой расставаться и потому не отпускала тебя в отару. Так что же тебе, несмышленышу, оставалось делать, как не взять себе в друзья «этих»?

При этом она гладила упрямую голову барана, а тот замирал, блаженно прикрыв веки, под ее теплыми руками. «Горе тому, -приговаривала она, – мой маленький, у кого единственный ребенок в доме да муж, только и думающий о лошадях…»

Если в такую минуту вдруг стукала калитка, она быстро снимала руки со лба барана, громко, сердито говорила: «Юс, юс [17], чтоб тебя…» – и отходила от него, а тот нерешительно шел за ней, не понимая, за что ни с того ни с сего рассердилась хозяйка.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Хорошо играть на морозе! Овчинные варежки Солтана торчат из-за пазухи, цветом лица он сейчас похож на румяный кукурузный хлеб, только что снятый со сковородки.

Ребята вдруг оставили игру, увидев, как по главной улице аула скачет верховой, вовсю пришпоривая коня и не переставая кричать:

– Солтану от Буденного! Солтану от Буденного!

То был Шайтан. Он подъехал, запыхавшись, и осадил коня. С трудом произнося слова, он сказал Солтану, которого уже окружили все ребята:

– Буденный прислал тебе шашку. Прислал директору, но это для тебя. Взбирайся ко мне, скорей, ну!

Солтан остолбенел. Это сон? Но Шайтан здесь, его лошадь тоже здесь, значит, не сон. И все же Солтан тихо подошел, тронул пальцем коня, уверяясь будто, что это действительно конь. Затем взобрался на круп коня и помчался с Шайтаном к заводу. Все мальчики бежали за ними, побросав свои сани и альчики и обгоняя друг друга, чтобы поскорее оказаться у дверей заводской конторы.