Волшебство и трудолюбие - Наталья Кончаловская

В чаше летом цветут настурции, а над могилой — большой куст жасмина. Береза за сорок лет вытянулась в высокое ветвистое дерево, и представляется мне, что она своими корнями, как мать руками, обвила останки воина. Это место стало для нас священным.

Тридцать лет тому назад Никита, мой семилетний сын, постоянно разглядывая иллюстрации в журнале «Огонек», решил непременно установить возле нашего памятника почетный караул. И часто днем можно видеть двух мальцов, Никиту и внука Отто Юльевича Шмидта — Федю, вытянувшихся в струнку и держащих у плеча самодельные деревянные ружья. Меня каждый раз это волновало. «Вот если б кто-нибудь из родных Сурменева мог видеть это!» — думалось мне, но родных было найти трудно; сколько я ни обращалась в местные военные организации, все было безуспешно, пока летом 1971 года не зашла к нам на дачу группа школьников-следопытов из 47-й школы Новосибирска. Эти сибирские ребята, ошеломленные впечатлениями от экскурсий по Кремлю и памятным местам Подмосковья, пришли в такой энтузиазм от моего рассказа о лейтенанте Сурменеве, что пообещали мне найти его родственников.

Уже в ноябре следопыты написали мне: «…И как велика была наша радость, когда пришел ответ от полковника Рязанова, который сообщил нам, что в Западно-Двинском районе есть деревня Плавенки. В указанной деревне проживают две сестры лейтенанта Сурменева Алексея Федоровича, погибшего в годы Великой Отечественной войны».

Следопыты разыскали адрес двух сестер и написали им письмо. И вот в феврале 1972 года как-то утром неожиданно открылась дверь и вошел пожилой плотный человек и, остановившись в передней, вдруг разрыдался.

— Вы — брат? — спросила я, догадавшись; он кивнул головой.

Он пробыл у нас недолго, уехал, но оставил мне фотографию Алексея, снятую перед отправкой на фронт. С фотографии смотрит на нас высокий, худой юноша в солдатской форме. Широкое крестьянское лицо его, с небольшим волевым ртом и сильным подбородком, с маленькими ушами и «ястребиным» взглядом, сурово и твердо. Фуражка, видимо, едва пришлась ему на крупную голову, а тужурка аккуратно расправлена, и сапоги начищены, на груди какой-то знак отличия. Левой рукой он осторожно опирается на садовый стульчик, а правая вытянута вдоль бедра, пальцы длинные, сильные, и в них обстоятельность…

Милые мои новосибирские друзья из 47-й школы на улице Мира! Кто они, эти теперь уже взрослые люди? Инженеры, учителя, агрономы или экономисты, а может быть, артисты или писатели? Наверное, сами уже — родители. Спасибо им за великое их рвение, за горячее, искреннее чувство долга перед теми, кто погиб ради того, чтоб они жили!..

… Как-то на лыжной прогулке Никита усмотрел в лесу неподалеку от нашей дачи холмик под сосной и на нем грубо сколоченный из двух бревен крест с яркой пятиконечной звездой посередине.

— Кто это?

— А это такая же могила, как у нас в саду. Только там один лейтенант похоронен, а здесь их несколько.

— А почему здесь только одна звездочка?

Вот это непроизвольное детское «почему» и положило начало дальнейшим событиям, которым я и посвящаю этот рассказ.

В самом деле, почему было не воздвигнуть на братской могиле настоящий памятник? И решено было привлечь к постройке памятника никологорских школьников.

Передо мной встала серьезная задача — организовать сбор средств на материалы для памятника. Нельзя забывать, что после военных лет многие члены дачного кооператива были не устроены. Деньги шли туго, но все же я набрала 700 рублей на покупку кирпича, цемента и на другие расходы. Но самое трудное было собрать и уговорить ребят пожертвовать частью своих летних каникул на трудную, изнурительную работу и заставить их «захотеть» построить памятник. А тут — купанье, футбол, влюбленности, ревности и просто летняя лень. Ежедневно с утра я начинала гоняться за своими строителями. Трудно было собрать их, бесполезно назначать часы, у всех были личные, дачные дела. И тут на помощь пришел Николай Семенович Селезнев, тогда преподаватель Московского института декоративного искусства. В тот год он часто бывал у нас, молодой художник с приветливым, мягким русским лицом, со светлой шевелюрой. Узнав о нашем проекте памятника, Коля Селезнев охотно предложил свою помощь в создании монумента. С ребятами он сошелся сразу, и я замечала его особенность в отношениях с ними, некоторую осторожность, пропущенную сквозь его искренность и сердечность. Он не панибратствовал, не снисходил, не командовал, но умел их убедить и доказать всю важность и серьезность дела, беседуя с ними ровным, мягким голосом, полным убежденности в собственной правоте. И они его слушались, хоть совершенно не стеснялись разговаривать при нем на своем, зачастую беспардонном языке.

Был у нас еще один солидный помощник, никологорец, архитектор Григорий Александрович Симонов, постоянно заходивший на строительство, чтобы проверить, посоветовать, одобрить или покритиковать и вообще посмотреть, что творилось в лесу.

А творилось нечто удивительное. Создавался не только памятник — создавалось в молодых умах понятие о чувстве долга, о необходимости принимать участие в общих делах, о воспитании воли и эстетическом воспитании вкуса. Памятник, русская долгая память.

Николай Семенович работал над моделью обелиска, учитывая каждую деталь. Надо было решать размеры обелиска, чтобы он был виден среди высоченных сосен, а в то же время мы не могли рассчитывать на крупный монумент. Помню, как мы втыкали в землю холма четырехметровый шест и потом, отходя, со всех сторон просматривали его видимость сквозь лес. А никологорский лес — это сосны и песчаная почва, редкие лиственные деревья, мало кустарника и потому мало птиц и мало грибов. Много мха, много воздуха и много тишины. Величие и покой.

Яму для фундамента рыли осторожно — поодаль от креста со звездочкой. Рыли на два с половиной метра глубиной, и комья земли и песка выбрасывали тоже по определенному плану. Эта насыпь должна была стать квадратным холмом вокруг памятника. Впоследствии девочки выкладывали его кусками дерна, закрепляли, и холм этот по сей день стоит зеленый и плотный.

Сначала собирали булыжник, а потом Николай Семенович, рыская по окрестностям в поисках материала, усмотрел странный черный грунт в воде возле моста; он влез в воду и к восторгу своему обнаружил крупные куски и осколки черного гранита. Когда-то при постройке санатория «Сосны» на берегу Москвы-реки, по соседству с Николиной Горой, с моста в реку опрокинулся грузовик с гранитным ломом для каких-то площадок. Лом этот не стали доставать из реки, а привезли новый. А этот так и остался лежать в воде вблизи от берега и пролежал два десятка лет. Вот на этот лом и налетел Николай Семенович. Он мигом вызвал ребят, шофера Василия Васильевича с грузовиком, и началась работа. Селезнев влез в воду по пояс, расставил ребят гуськом, они доставали куски гранита и передавали их по конвейеру. Селезнев, простояв полдня в воде, схватил жесточайший радикулит, но три тонны гранита были доставлены в лес, и цоколь выглядел на славу.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});