Она была актрисою - Александра Авророва

— А, вы об этом! — старательно засмеялась Вика. — Я и думать не думала. Вы не знаете театра, Игорь Витальевич. Подобных происшествий там пруд пруди, я и внимания на них не обращаю.

Она не понимала толком, почему ей так хочется скрыть правду, но ужасно хотелось. Не его это дело, хитрого двуличного мента, выпытывать подноготную честных людей и вмешиваться в их личную жизнь. Ишь, явился, будто просто так, а сам вынюхивает! Обсудить все с Маринкой — это одно, а с ним — совсем другое. Даже если предположить, что среди членов студии затаился убийца, почему из-за него должны страдать остальные? Только скорее всего, никакого убийцы нет.

— Значит, покушения на ваших артистов происходят постоянно? Вот где, оказывается, требуется стационарный милицейский пост, а мы-то, наивные, караулим на районных дискотеках!

— Ну, какие покушения, Игорь Витальевич, побойтесь бога! Сразу видно, что вы плохо знали Евгения Борисовича. Вы ведь его плохо знали? — уточнила Вика, памятуя о Марининых инсинуациях по данному поводу. Но вредный тип снова выкрутился, неопределенно осведомившись:

— Что вы имеете в виду, Виктория Павловна?

— Да то, что он был большой фантазер и любил привлекать к себе внимание. Такой уж у него был характер! Если б мы принимали всерьез все его заявления, с ума бы посходили. Я лично привыкла его успокаивать, а сама даже не вникать в причину. Вот теперь я действительно вспомнила, что-то такое было. А кто вам рассказал?

— И замечательно, что вспомнили, — обрадовался Талызин. — Расскажите, пожалуйста, теперь вы, и в подробностях.

— Ну, какие подробности! Случайно остался открытый люк, вот и все. А Евгений Борисович увидел и закатил скандал, якобы он мог туда упасть. Так не упал же! Если уж на то пошло, скорее мог упасть Кирилл, именно он должен был первым идти из левой кулисы, а случайно вышел справа.

— Да?

— Ну, да. Только Кириллу и в голову не пришло придавать этому эпизоду какое-то значение, он понимал, что это случайность. Кирилл, он нормальный, а Евгений Борисович… О мертвых ничего, кроме хорошего, но он был человек неадекватный, это вам всякий скажет.

— И тем не менее в данном случае оказался прав, — задумчиво заметил следователь.

— В каком смысле?

— На следующий день он все-таки погиб из-за аналогичного эпизода.

— Ну, — смутилась Вика, — случайное совпадение… бывает…

— В одно случайное совпадение я поверю, — словно процитировал Марину Талызин, — а два уже наводят на размышления.

— На какие размышления? — двинулась напролом Виктория Павловна.

— Размышления о сомнении в их случайности, — витиевато ответил Игорь Витальевич.

— А разве… разве есть основания?

— Некоторые — есть. По крайней мере, нет должной определенности.

— Вы хотите сказать, что кто-то нарочно скинул ему на голову блок, а до этого нарочно открыл люк? И вы это серьезно?

— Не стану утверждать наверняка, Виктория Павловна, но отметать данное предположение нет причин. Итак, мы с вами вспомнили, что в пятницу был оставлен открытым люк. Евгений Борисович не обвинял в этом никого конкретно?

«Если знает, так чего спрашивает? Из вредности?» — пронеслось в голове у Вики. В нее словно вселился бес противоречия, и она с вызовом заявила:

— Не помню. Я не вслушивалась.

Ей вдруг показалось, что поведение ее весьма Талызина веселит. По крайней мере, глаза его подозрительно блестели. Впрочем, голос был серьезен.

— Ясно, ясно. А необычных происшествий, случившихся в субботу, вы тоже не помните? Кроме премьеры и смерти, разумеется. Например, связанных с Наташей Бехтеревой?

— Наташа мандражировала перед премьерой, но ничего необычного в этом нет, — сухо пояснила Вика.

— Вы даже приезжали к ней домой.

— Конечно. Я была заинтересована в ее выходе на сцену.

— И что она вам рассказывала?

— Не помню, — закусив удила, повторила Вика. — Я ее успокаивала, а сама не слушала.

— У вас редкостный талант! — поразился следователь. — Никто из ваших собеседников даже не догадывается, что вы ничего не слушаете, так ловко вы с ними управляетесь.

— Потому что я — Маккиавелли наших дней, — неожиданно вырвалось у Виктории Павловны.

Последней реплики Игорь Витальевич уже не выдержал, громко расхохотавшись.

— И кто ж вам такое выдал? — полюбопытствовал он, совладав с собой.

— Марина. Автор пьесы.

— А, Марина Лазарева. Кстати, вы хорошо ее знаете?

— Да, а что?

— И какого вы о ней мнения?

— Хорошего.

— А поконкретнее?

— Она совсем не типичный автор — умная и без закидонов. И довольно симпатичная, хотя маловато красится.

Тылызин выжидающе помолчал, затем уточнил:

— Это все?

— А чего еще? — удивилась Вика.

— Ну, например, какие у нее были отношения с Преображенским?

— Да не было у них отношений! То есть, смотря в каком смысле вы интересуетесь. Нормальные отношения, хорошие.

— Его устраивала ее пьеса?

— Конечно, иначе он не стал бы в ней играть.

Следователь заметил:

— В небезызвестной статье Черновой имеется намек, что пьеса ему не нравилась.

— Потому что Маринка с Черновой поссорилась, — пояснила Виктория Павловна. — Маринка не умеет обращаться с журналистами. Наивная, как ребенок.

Игорь Витальевич несколько смутился:

— Извините за праздный вопрос, Виктория Павловна, но очень уж… В этой статье приведены ваши слова, и я был поражен… не то, чтобы поражен, но все же… Или так принято выражаться в присутствии журналистов?

— Больно даст мне Чернова выражаться в ее присутствии! — хмыкнула Вика. — Она сама все сочинила, а я даже читать не стала, подписала, не глядя. А то прочтешь, только расстроишься. Вон Маринка прочла, не подписала, и что теперь? Еще неизвестно, как ей это аукнется.

— Действительно подписали, не глядя? — весело уточнил Талызин. — Или настолько же не глядя, насколько не слушаете собеседников?

— Да нет, как раз тут совершенно честно, — вырвалось у Вики.

Милиционер, казалось, не заметил ее просчета.

— Значит, и Даша Корнилова тоже могла не читать? — осведомился он. — В том смысле, что реально там приведены вовсе не ее слова, а домыслы журналистки?

— Ой, да, Игорь Витальевич, тут я жутко виновата. Послала к ней эту Чернову и не предупредила, что с нею надо поосторожнее. Она задурила бедной Даше голову, та теперь сама не рада. Мы как раз вчера говорили об этом на поминках.

— А как по-вашему, Даша сильно обиделась на Галину Николаевну за вчерашнее?

— Ну, что вы! Конечно, расстроилась страшно, но совсем не обиделась. Даша, она вообще добрая душа. А Галину Николаевну тоже по-женски можно понять.

— Она ревнива?

— Да кто разберет! По-моему, так да, и очень.

Тут вдруг до Вики дошло, что она опять разговаривает с вынюхивающим милиционером, словно с обычным порядочным человеком, и она умолкла.

— Вернемся к Марине Лазаревой, — прервал паузу собеседник. — Вы давно с нею знакомы?

— Месяца два.

— И всего за два месяца сумели хорошо ее узнать?

— А мы тесно общались. Конечно, узнала, она вовсе не скрытная. Слушайте, — не выдержала Вика, — чего вы к ней прицепились? Уж она-то тут не с боку припека.

Талызин пожал плечами:

— Как знать. Перед премьерой они с Преображенским крупно поссорились. Мне не хочется ставить вас в неловкое положение, Виктория Павловна, поэтому открою карты. Я не советую вам отрицать тот факт, что вы и Евгений Борисович решили больше не иметь дело с пьесами Лазаревой и с нею самой. Об этом есть твердые свидетельства. От себя лично добавлю, что мне пьеса показалась интересной и необычной, однако вам, профессионалам, виднее. Как бы там ни было, перед премьерой между Преображенским и Лазаревой состоялась серьезная ссора. Более, чем серьезная. Этому тоже есть твердые свидетельства.

— Твердые свидетельства! — вспылила Вика, подсознательно радуясь, что отыскала, наконец-то, к этому повод. — Знаю я ваши твердые свидетельства! Сосновцев, да? Наша любимая сволочь Сосновцев!

— Он производит впечатление культурного и честного человека.

— Эта вечно скалящаяся обезьяна? Ха! Честный? Да у него один костюм стоит больше его годовой зарплаты! Культурный? Ну, разумеется, раз директор Дома культуры, значит, по-вашему, культурный, а то, что ему все равно, театр или биллиард, лишь бы деньги грести, это неважно! Между прочим, он сам с Преображенским был на ножах! Вы, небось, и не заметили, а Преображенский изобразил его в своем убийце, да к а к изобразил!

— Заметил, — спокойно кивнул следователь. — Да, изобразил гениально, хотя не уверен, что имел на это право. Впрочем, к актерам трудно подходить с обычными мерками. Надеюсь, Сосновцев это понимает и не был в обиде.

— А я не надеюсь! Нет, внешне, может, он и не показал, особенно в присутствии влиятельных лиц. С теми, от кого что-то зависит, он весь из себя белый и пушистый, а вы бы посмотрели, как орет на уборщицу! Женщина ему в матери годится, а он!