Фальшивые червонцы - Ариф Васильевич Сапаров

Александрович?

— Полагаю, что отказываться не будет, — сказал комбриг Зуев. — Он у нас дядя с твердыми взглядами. И Кутепова знает как облупленного, — служил у него в батальоне...

— Обидели его, к сожалению. Нашлись в отделе кадров сверхбдительные деятели...

— Я в курсе дела, — подтвердил комбриг Зуев. — Между прочим, недавно беседовали об этом, обменивались мнениями. Назарий Александрович трагедии из своего увольнения не строит. Рассуждения у него здравые и по-своему убедительные: в мирное, мол, время комбаты из дворянского сословия являются излишней роскошью для армии. Пора, мол, рабоче-крестьянской власти выращивать собственные командные кадры, созрели для этого все необходимые условия...

Назарий Александрович Муравьев и впрямь был личностью примечательной во многих отношениях. Блестящий гвардейский офицер, командир роты Преображенского полка, он осенью 1918 года волею судеб оказался в рядах молодой Красной Армии. Службу нес исправно, из рядовых красноармейцев-обозников выдвинулся в командиры стрелкового батальона, принимал участие в разгроме Юденича под стенами Петрограда.

Свое неожиданное и не совсем справедливое увольнение в запас Назарий Александрович воспринял по-мужски, без истерики. Получил выходное пособие по демобилизации, зарегистрировался, как положено, на Бирже труда и спустя месяц начал работать инструктором допризывной подготовки в трудовой семилетней школе на Выборгской стороне.

— Мы могли бы возбудить ходатайство о вашем возвращении на строевую службу, — сказал Петр Адамович под конец их длительной беседы. Сказал и тут же сообразил, что не следовало говорить этих слов.

— Благодарствую, товарищ Карусь, — вежливо отказался Назарий Александрович. — С малых лет приучали меня обходиться главным образом собственными силами, так что нет теперь резона переучиваться. Да и должностью своей весьма доволен. Увлекательная, знаете ли, работенка, с молодежью. От нее и сам как-то молодеешь...

Съездить в Германию Назарий Александрович взялся без малейших колебаний. Сказал, что не пробовал сроду быть разведчиком, но понимает всю необходимость такой поездки. Еще сказал, что давно ощущает чудовищную глубину пропасти, в которую скатилась белая эмиграция.

И, спасибо ему, труднейшую свою миссию выполнил находчиво, не дрогнул перед трудными испытаниями в Висбадене. Хладнокровно вел себя, с должной выдержкой, не грех поучиться у него многим товарищам.

Мессинг был прав, опасаясь, что известие об аресте на советской земле Бориса Савинкова должно насторожить главарей белогвардейщины. Могло оно и вообще свести к нулю все достигнутые результаты. Больно уж близкими по срокам оказались оба эти события: не успел уехать домой Назарий Александрович, как грянул гром среди ясного неба и всколыхнулось вонючее эмигрантское болото, оплакивая попавшего в беду «великого террориста».

Но обедня стоила свеч. Достаточно было почитать собственноручные показания Бориса Викторовича Савинкова, и сразу становилось ясным, что лагерю контрреволюции нанесен сокрушительный удар. А Кутепов, если ему желательно, пусть затевает новую перепроверку, это его право.

В душе Карусь исключал неудачу. Не говорил об этом даже близким своим товарищам, но про себя крепко надеялся на азартный характер генерала. Скажется он, обязательно должен сказаться. Провал Савинкова, разумеется, удвоит подозрения Кутепова. Тем не менее игру он ведет свою, вполне самостоятельную. «Великий террорист» в его глазах всего лишь ловкий конкурент, сломал себе шею — туда ему и дорога. К тому же и политическая обстановка в эмиграции заставляет искать эффективных «встрясок».

Опять надо было запастись терпеньем.

Ничего другого изобрести нельзя, поскольку сделано все необходимое и инициатива на какое-то время перешла к твоему противнику. Сиди и, как говорят, не рыпайся, жди своего часа. Для очистки совести можешь проверить готовность всех участников комбинации. Это не важно, что в каждом ты полностью уверен, все равно проверь. Поразмысли также о коварных сюрпризах и неожиданностях, которые частенько сбивают с толку и которые надо оборачивать в свою пользу. А главным образом, сиди и дожидайся. Таковы правила игры.

Кутепов впрочем не собирался ждать.

Через две недели после возвращения Назария Александровича из Висбадена пожаловал в Ленинград генеральский курьер. С шифрованным посланием для Дим-Дима, с тяжелой пачкой отпечатанных на тонкой бумаге листовок и, что предвещало немалые хлопоты, с ненасытной жаждой террористических действий, которая распирала этого офицерика еще сильнее, чем в свое время чернобородого.

Один из участников комбинации, молодой еще чекист, по условиям игры должен был принимать этого курьера на специально подготовленной явочной квартире.

Задание есть задание, и никого не должно беспокоить, нравится оно исполнителю или совсем не нравится. В соответствии с инструкцией молодому товарищу полагалось тонко и психологически безошибочно разыграть перед курьером роль нижестоящего члена монархической офицерской организации. Помнить о законах гостеприимства, любезно угощать зарубежного коллегу водкой и с сочувственным выражением лица выслушивать несусветно пошлую антисоветчину, когда оплевываются и смешиваются с грязью все самые дорогие для тебя человеческие святыни. Даже поддакивать время от времени, понимающе кивая головой.

Мучительное было задание. До смерти хотелось сгрести в охапку этого захмелевшего самодовольного гуся, намять ему бока, призвать к порядку.

— Бешеный он какой-то, весь насквозь пропитан ненавистью, — жаловался молодой чекист, рассказывая Петру Адамовичу Карусю о своих наблюдениях. — Два у него револьвера на вооружении, бельгийский маузер и «стейер» прямого боя, совершенно новенький. За поясом охотничий кинжал, а в кармане маленькая зеленая склянка с плотно притертой пробочкой. Думаю, что в ней сильнодействующее ядовитое вещество. Очень он с ней осторожен, видно, и сам побаивается. Опасаюсь я, товарищ Карусь, не натворил бы у нас безобразий этот прохвост. Не вернее ли будет изолировать его от греха подальше?

— Нет, дорогой товарищ, не вернее, — покачал головой Петр Адамович и невольно усмехнулся, вспомнив чекистскую свою молодость: первые задания и ему казались тогда неслыханно трудными, почти невыполнимыми. — Изолировать курьера проще пареной репы. Выписал ордер на арест, посадил в одиночку и пиши обвинительное заключение. Большого ума для этого не требуется, а вот убежден ли ты, что не останешься в накладе?

— Затрудняюсь сказать, товарищ Карусь...

— Вот и я, брат, затрудняюсь, а действовать вслепую не в моем духе. Так что потерпи и старайся ничем себя не выдать. А безобразничать мы ему не разрешим. Ни в коем разе не должны разрешить. Иначе нас с тобой надо гнать отсюда за дармоедство...

— Еще я забыл доложить, товарищ Карусь: страшно он заботится о листовках своих, которые притащил в брезентовом мешке, Я, говорит, на горбу их пер, через болото, с опасностью для жизни, вы, говорит, с ними поаккуратнее...

— Учтем его просьбу, дорогой товарищ. С листовками все будет в полном ажуре...

Кутеповское послание, адресованное комбригу Зуеву, удалось быстро расшифровать. Послание в общем-то было ерундовское. С весьма наивным и