К черту всё! Берись и делай! Полная версия - Ричард Брэнсон

Сразу после Рождества я вылетел на остров Некер, чтобы присоединиться к семье и друзьям. Однако, когда я вошел в Большой дом, в нем никого не оказалось. Это было сюрреалистическое зрелище – огромный и абсолютно пустой дом. Я нашел всех на самом дальнем краю острова – именно в том месте, которое указал в своем завещании. Днем раньше, когда был уверен, что погибну, я просил похоронить меня именно здесь, чтобы мою могилу окружали те, кого любил в этой жизни более всего. Это было очень странное ощущение: быть среди них и думать: Боже, а ведь наша встреча могла быть совсем другой.

Пережитое ни в коей мере не охладило мою страсть к опасным приключениям. Я влюблен в воздушные шары, и даже купил один для себя. Это небольшой шар с плетеной корзиной – такой же, как в «Вокруг света за восемьдесят дней». На нем можно покатать родных и друзей. Небо умиротворяет меня. Ты плывешь в полной тишине, вдали от мирской суеты – и чувствуешь свое единство с природой. До тебя не дозвониться, тебя не остановить. Ты свободен. Ты смотришь вниз на города, на поля и на людей, не знающих, что ты здесь, наверху. Ты можешь пролететь рядом с диким лебедем и услышать, как он бьет крыльями. Ты можешь взглянуть в глаза орла.

Летая на воздушных шарах, я научился предаваться размышлениям. На земле моя жизнь проходит в ошеломительном темпе, где каждая секунда заполнена до отказа. Иногда я выдыхаюсь. Каждому из нас необходимо уединение. Время от времени полезно остановиться и поразмышлять, зарядить тело и ум новой энергией. Я часто думаю о рыбаках, за которыми наблюдал в Японии. Постоянное стремление к чему-то заложено в нашей природе, и я думал: а чего же они ищут в жизни, чего от нее хотят? Рыбаки выглядели вполне довольными тем, что ловят рыбу и могут прокормить свои семьи. Они не рвались к тому, чтобы основывать империи по изготовлению рыбных консервов. Насколько я знал, они не жаждали пересечь Тихий океан на воздушном шаре или покорить Эверест. Приходил новый день – и они встречали его. Они жили мгновением, и, пожалуй, именно это давало им душевный покой.

Моя бабушка, Дороти Хантли-Флиндт, прожила жизнь, наполненную до краев. Когда ей было восемьдесят девять, она стала самым старым человеком в Британии, сдавшим практический экзамен повышенной сложности по латиноамериканским танцам. Ей было девяносто, когда она стала самым старым игроком в гольф, загнавшим мячик в лунку с одного удара. Бабушка не переставала учиться. В девяносто пять она прочитала «Краткую историю времени» (А Brief History of Time) Стивена Хокинга, став одной из немногих, кто осилил эту книгу от начала и до конца. Незадолго до смерти (она умерла в девяносто девять лет) бабушка отправилась в кругосветный круиз. Она смеялась от души, когда ее случайно оставили на Ямайке в одном купальнике. Ее позиция была четкой: жизнь дается один раз, и этим шансом надо воспользоваться по максимуму.

Мои родители потихоньку стареют, и сейчас им уже за восемьдесят. Как и бабушка, они перепрыгивают с самолета на самолет, путешествуя по планете. Они всегда присутствовали при начале и завершении всех моих приключений, ободряя и поддерживая меня и придавая мне сил. Они даже отправились разыскивать нас с Пером, когда наш монгольфьер попал в пургу над Канадой и мы затерялись в бескрайних ледяных просторах Севера. Их пример учит меня, как радоваться жизни.

В 1999 году с мамой и отцом мы купили Улусабу, частный охотничий заказник в Южной Африке, расположенный на десяти тысячах акров девственной земли посреди заказника Саби Сэндс, граничащего с гигантским национальным парком Крюгера. Там мы выстроили красивый дом, в котором собираемся всей семьей. Время, которое я провожу с родными, для меня настолько драгоценно, что, когда мы собираемся вместе, отвожу на деловую активность только пятнадцать минут в день. Я редко пользуюсь современными техническими штучками вроде электронной почты или мобильных телефонов, но в Африке научился пользоваться спутниковым телефоном для того, чтобы поддерживать контакт с офисом. Когда мы располагаемся лагерем у реки в Серенгети или наблюдаем, как вечером животные собираются у водопоя, я потихоньку делаю несколько звонков, а потом присоединяюсь к семье. Эти два мира настолько несовместимы, что любая деловая активность здесь совершенно неуместна. Многие большие шишки, проводящие в своих кабинетах сутки напролет, не могут этого понять. Они спрашивают:

– Как ты можешь управиться со всеми делами за пятнадцать минут?

Я отвечаю:

– Это просто. Нельзя терять ни единой секунды.

Это правило справедливо по отношению и к моему бизнесу, и к моей личной жизни.

Сейчас, когда я стал старше и, возможно, чуточку мудрее, могу это сказать. Однако так было не всегда. Мою первую жену Кристен очень раздражало то, что я постоянно висел на телефоне. Она говорила, что я трачу на бизнес всю свою жизнь и не могу провести границу между работой и домом. Она была права. Проблема отчасти заключалась в том, что я работал из дома. Я не мог удержаться от искушения снять трубку, если звонил телефон, – а он практически не умолкал. Конечно, хорошо было бы не брать трубку – но вдруг за очередным звонком скрывается интересная сделка?

И даже сейчас, пребывая в состоянии полной расслабленности, я ни на секунду не прекращаю думать. Когда бодрствую, мой мозг работает все время, я обдумываю идеи. А поскольку Virgin стала глобальной компанией, мне приходится бодрствовать большую часть суток. К счастью, я овладел искусством спать урывками, по часу или по два. Из всего, чему я научился, именно эта способность для меня жизненно необходима. Скажем, в автобусе, едущем из Гонконга в Китай, делать особо нечего – и я сплю. А потом просыпаюсь – и полностью готов снова работать часами. Кроме всего прочего, это прекрасный способ отключаться. Уинстон Черчилль и Маргарет Тэтчер мастерски владели искусством спать урывками, и я следую их примеру.

У испанского художника Сальвадора Дали был свой уникальный способ наслаждаться мгновением. Когда его одолевала скука, он шел в свой сад на вершине скалы у берега моря. Срывал прекрасный персик, нагретый солнцем. Держал его на ладони, любуясь золотистой кожицей плода. Закрыв глаза, нюхал его. Теплый нежный запах обволакивал художника. Потом он откусывал один кусочек. Его рот наполнялся сладким соком. Он наслаждался им очень неспешно, смакуя, а потом выплевывал сок и швырял персик в море, плескавшееся внизу. Дали говорил, что этот единственный, так и не проглоченный им кусочек давал ему гораздо большее наслаждение, чем если бы он съел целую корзину персиков.

Сожаление о прошлом – как персик, который ты швырнул вниз. Персика больше нет, но ты полон раскаяния. Ты жалеешь о том, что выбросил его. Ты хотел бы его вернуть. Мне кажется, что лучший способ наслаждаться мгновением – не горевать о прошлом. Сожаления тянут тебя вниз, тащат обратно в прошлое, в то время как тебе нужно двигаться вперед.

Тяжело и неприятно проигрывать, но еще тяжелее и неприятнее страдать по этому поводу. Мы все совершаем поступки, о которых потом сожалеем. Иногда – обычно посреди бессонной ночи – они кажутся нам большими ошибками, но позднее, оглядываясь назад, мы видим, какими незначительными они были на самом деле. Сожаление, вызывающее грызущее чувство вины, может наградить вас разве что бессонницей. Но я убежден: прошлое есть прошлое. Его нельзя изменить. И даже если ты действительно сделал что-то не так, сожалеть уже поздно – надо идти вперед.

Хорошей иллюстрацией сказанного может быть случай, произошедший во время нашего с Кристен медового месяца в Мексике. Она специально выбрала для этого остров Косумель, где вообще не было телефонных линий и где со мной никто не мог связаться. Сначала я с трудом привыкал к мысли о том, что отрезан от мира, но вокруг было столько всего интересного, что постепенно я расслабился. Две недели спустя мы перебрались на полуостров Юкатан, где можно верхом или на джипе объезжать руины старых храмов майя. Однажды вечером в баре небольшого прибрежного городка я разговорился с парой каких-то туристов, утверждавших, что Юкатан – лучшее место в мире для ловли марлина и парусника. До тех пор я никогда не рыбачил в открытом море, и тут же загорелся новой идеей. Я расспросил местных и договорился с несколькими рыбаками о том, что они на следующий день возьмут нас с собой на своей яхте. Мы прибыли к причалу еще на рассвете, но, несмотря на ясное небо и яркое солнце, шкипер отказывался выходить в море, заявив, что позже может разразиться шторм.

Я подумал, что он хочет вытянуть из нас побольше денег. На следующий день мы должны были возвращаться домой, и это был наш последний шанс. Я завелся и заявил, что заплачу вдвое против обычной цены. Несколько туристов, которые еще в баре договорились выйти с нами в море, сказали, что тоже заплатят в два раза дороже, и капитан согласился. Туристы оказались правы – рыбалка была просто замечательная. Марлины и парусники, казалось, взлетали вверх специально для того, чтобы вцепиться в наши крючки, хотя вытаскивать их из воды оказалось совсем нелегкой работой. Мы все наслаждались великолепной рыбалкой, а я как раз пытался измотать очередного марлина, когда увидел, что все вокруг внезапно потемнело. Один из рыбаков тут же перерезал ножом мою леску, и марлин исчез в глубине. Мне стало немного не по себе. Всю пойманную нами рыбу мы отпускали, но мысль о том, что огромный марлин будет плавать в море с крючком и десятком метров лески во рту, мне не понравилась. Однако нам нужно было уходить от приближавшегося шторма – и я не стал спорить. Поднялся сильный ветер, резко похолодало. Команда запустила двигатель, чтобы идти домой, но тут выяснилось, что руль заклинило. Яхтой стало невозможно управлять, и она кружилась на одном месте как заведенная. Шторм усиливался, а море разбушевалось. Огромные волны перекатывались через палубу. Это был самый сильный шторм, который мне довелось видеть. Людей тошнило, Кристен дрожала от холода и страха, а судно содрогалось от ударов. Я был уверен, что оно не выдержит и мы пойдем ко дну.