40 лет Санкт-Петербургской типологической школе - В. Храковский

В случае с ine/ena встает вопрос, идет ли речь об одной морфеме или о нескольких омонимичных морфемах, как чукотск. — ra- (ср. (17)) или ительменск. — aj- (18). Я полагаю, что это одна морфема. Специфика ее состоит в том, что, имея своим планом содержания общее указание («имеет отношение к»), эта морфема маркирует те категориальные значения, которые характерны для данной позиции в линейной цепочке словоформы.

4.1. В заключение суммируем основные понятия позиционной грамматики.

Максимальная модель словоформы — полная дистрибутивная развертка элементарных знаков, составляющих линейную цепочку сложного знака. Обычно это словоформа финитного глагола, но возможно и построение максимальных моделей для именных словоформ [Алпаров 1927; Володин 1976; Werner 1997].

Минимальная модель словоформы — модель, состоящая из обязательных элементов данной системы.

Квазипорядок элемента — позиция элемента в словоформе, данная в непосредственном наблюдении, величина переменная относительно точки отсчета.

Порядок элемента — позиция элемента в словоформе, установленная в результате дистрибутивного анализа и маркированная цифровым индексом, величина постоянная относительно точки отсчета.

Подпорядок элемента — ситуация, в которой элементы, занимающие в модели словоформы один порядок, представляют разные (обычно семантически близкие) категориальные значения (примеры см. в 1.4).

Нулевой порядок — позиция элемента, принимаемого за точку отсчета в максимальной модели; это не обязательно позиция корневого элемента, ср. 1.3.2,1.3.3.

Обобщенная модель словоформы — способ представления линейной организации словоформы, учитывающий распределение информации относительно корневого элемента и границ словоформы либо с учетом только деления на корни и аффиксы (примеры предельно обобщенных моделей: (1–4), либо с учетом всех категориальных позиций, примеры (7), (8), (21)).

Термины «позиция» и «порядок» синонимичны не вполне. Словоупотребление «порядок» предполагает упоминание точного числа, присвоенного месту элемента в максимальной модели; для словоупотребления «позиция» это не обязательно.

Литература

Алпаров Г. Об агглютинативной особенности татарского языка // Вестник научного общества татароведения. 1927. № 7.

Алпатов В. М. Проблемы морфемы и слова в современном японском языке: Автореф. дис…. докт. филол. наук. М., 1983.

Асиновский А. С., Володин А. П., Головко Е. В. О соотношении экспонента морфемы и ее позиции в словоформе (к постановке вопроса) // Вопр. языкознания. 1987. № 5.

Буторин С. С. Описание морфологической структуры финитной глагольной словоформы кетского языка с использованием методики порядкового членения: Автореф. дис… канд. филол. наук. Новосибирск, 1995.

Володин А. П. Глагол в ительменском языке: Автореф. дис… канд. филол. наук. Л., 1966.

Володин А. П. Ительменский язык. Л., 1976.

Володин А. П. Общие принципы развития грамматической системы чукотско-корякских языков // Язык и речевая деятельность. СПб., 2000а. Т. 3.

Володин А. П. О «блуждающей морфеме» INE/ENA в чукотско-коряк-ских языках (опыт диахронической интерпретации) // Вопр. языкознания. 2000б. № 6.

Володин А. П. Мысли о палеоазиатской проблеме // Вопр. языкознания 2001. № 4.

Глисон Г. Введение в дескриптивную лингвистику. М., 1959.

Головко Е. В. Морфология глагола алеутского языка: Автореф. дис… канд. филол. наук. Л., 1984.

Дмитренко С. Ю. Глагольная группа в языках Юго-Восточной Азии (на материале кхмерского и лаосского языков): Автореф. дис…. канд. филол. наук. СПб., 1998.

Дьяконов И. М. Языки древней Передней Азии. М., 1967.

Кибрик А. Е. Иерархии, роли, нули, маркированность и «аномальная» упаковка грамматической семантики // Вопр. языкознания. 1997. № 4.

Максунова 3. В. Словосложение в кетском языке в сравнительно-историческом освещении: Автореф. дис…. канд. филол. наук. Томск, 2002.

Мальцева А. А. Морфология глагола в алюторском языке: финитные формы (с применением методики порядкового членения): Автореф. дис…. канд. филол. наук. Новосибирск, 1994.

Мельчук И. А. О «внутренней флексии» в индоевропейских и семитских языках // Вопр. языкознания. 1963. № 4.

Недялков И. В. Залог, вид, время в тунгусо-маньчжурских языках: Автореф. дис…. докт. филол. наук. СПб., 1992.

Полинская М. С. Язык ниуэ. М., 1995.

Ревзин И. И., Юлдашева Г. Д. Грамматика порядков и ее использование // Вопр. языкознания. 1969. № 1.

Реформатский А. А. Агглютинация и фузия как две тенденции грамматического строения слова // Морфологическая типология и проблема классификации языков. М.; Л., 1965.

Сорокина И. П. Морфология глагола в энецком языке: Автореф. дис… канд. филол. наук. Л., 1975.

Стегний В. А. Морфологическая структура глагола в языке кламат: Автореф. дис…. канд. филол. наук. М., 1983.

Сэпир Э. Язык. М., 1934.

Яковлев Н. Ф. Ашхамаф Д. Грамматика адыгейского литературного языка. М.; Л., 1941.

Сотпе В. Inverse verb forms in Siberia. Evidence from Chukchee, Koryak and Kamchadal // Folia linguistica historica. Acta societatis linguisticae European 1980.1/1.

Fortescue M. The origins of Chukotko-Kamchatkan verbal paradigms. MS, 1993.

Werner H. Die ketishce Sprache. Wiesbaden, 1997.

S. V. Voronin

Towards a phonosemantic typology of rl-multiplicatives (a case study of iconicity in grammar)

The universal functional-semantic category of plurality, or multiplicity [Xrakovskij 1989; cf. Dressier 1968; Maslov 1978] is expressed by a variety of lexical and grammatical means.

One of the best known among these is reduplication (alias doubling, duplication, repetition, multiplication), which has been studied at some length (see e. g. [Brandstetter 1917; Gonda 1959; Uhlenbeck 1953; Yelovkov 1977; Alieva 1980; Morev 1991]). Reduplication as an absolute language universal (cf. [Greenberg 1966]) has long been found to be iconic ([Sapir 1921; Gonda 1940; Makarenko 1970; Jakob-son 1971; Gazov-Ginzberg 1974; Long Seam 1975; Ogloblin 1980]).

There is, however, another universal (albeit, it seems, non-absolute) that, like reduplication, expresses plurality. This is what I call «RL-formatives» [Voronin 1980]: (inter alia) the frequentative English end formatives — er, — le, or Bashkir — yr, — yl, or Indonesian infixal — er-, -el-.

I contend that RL-formatives are, in origin, iconic (cf. [Voronin 1982: 118]). I term multiplicative verbs with RL-formatives «RL-multiplicatives».

The workings of iconicity in lexis and text (especially in poetry) have been studied in extense, whereas its workings in grammar can claim only a limited number of studies. Few grammarians, aware of the importance of iconicity, have accorded the problem its due. Of these few, mention should be made here of A. A. Xolodovič [Xolodovič 1954: 19If], conductive to launching G. A. Pak's dissertation [Pak 1958] on Korean onomatopes and sound-symbolic words, V. S. Xrakovskij [Xrakovskij 1989: 26, 28 n. 19—cf. 1997: 28, 63 n. 19], citing some of the findings of phonosemantics, D. M. Nasilov [Nasilov 1989: 129–133], discussing Turkic aspectology and iconic verbs, and I. B. Dolinina [Dolinina 1989, 1997]. Generally the none-too-numerous attempts to pick up the unorthodox hot potatoes of ico-nicity in grammar were met with hostility, suspicion and inept criticism or were high-handedly bypassed in silence.

Special research has shown, however, that cases of iconicity in grammar are numerous, and they deserve serious consideration. It is no freak of fate that when the issue of «natural classification» (i. a. in grammar) arises, the issue of iconism would be lurking there, waiting to be dealt with. So in the «natural classification» of the system of meanings belonging to the universal functional/semantic category of plurality — a classification evolved by V. S. Xrakovskij and his colleagues in the ground-breaking monograph «Typology of Iterative Constructions» (1989 — in Russian; 1997 — in English).

According to G. P. Melnikov [Melnikov 1989: 19], typological conceptions proclaiming the primate of solely formal or solely conten-sive characteristics are aspectuative, and it is approaches aiming at uncovering the laws of «matching», of interdependance, implicative relations in the system that are conducive to synthesis of newly discovered and earlier amassed knowledge. I hold that ignoring possible iconicity we basically ignore implicative relations, we ignore casuality. Exclude probing iconicity — and you largely exclude in-depth understanding, the cognitive retrospective (casuality) and the cognitive perspective (heuristics).

RL-multiplicatives (i. e. iterative verbs with r or / as for-matives) are a graphic illustration of iconism in grammar [Jespersen 1928; Gonda 1940; Gazov-Ginzberg 1965]. In Modem English, for instance, almost three fourths of its RL-verbs are in origin onomatopoeic or sound-symbolic, and — er, — le are not (contrary to the standard opinion) dead suffixes — they are living suffixes, still fairly productive: witness N. Bartko [2001]. As V. S. Xrakovskij [1997: 28] notes, «One of the universal features of lexical multiplicatives (and semelfac-tives)… is that they are predominantly, if not solely, onomatopoeic by origin…The authors approach this problem from grammatical point of view. Earlier I approached this from a general typological point of view [Voronin 1980; 1982], cf. [Voronin, Bartko 1999]. I now approach this specifically from the vantage point of phonosemantic typology.»

Literary sources usually point out the fact that these formatives are connected with the sphere of onomatopoeia and sound symbolism. Wilmanns [1896: 93,98], for instance, states that German verbs in — em chiefly denote repeated, rapid and brief movements, and aural and visual impressions of such movements, and «a large number of them are onomatopoeic formations [plätschem „splash“, stottem „stutter“, glitzem „glitter“)». Kluge [1913: 10] observes that Old Germanic verbs with the suffix — arôn (as in OHG flogarôn «flutter») always denote movement, noise and light.

The significant role of iconicity in RL-formatives is noted i. a. by Paul [1959: 119,121], Schmidt [1964: 122], Fleischer [1983: 321–322] for German, Hummelstedt [1939: 133], Wessén [Wessén 1970: 110] for Swedish, Rijpma, Schuringa [1971: 147] for Dutch. De Vooys [1967: 247], in his study of Dutch onomatopoeic and sound-symbolic expressivism, writes that «frequentatives» (iteratives) «could have been, from the very beginning… a product of what Paul called Uhrschöpfung».