Один коп, одна рука, один сын - Аманда Линд

— Это для Наташиных родителей. Она говорила, что им нужен сервиз.

— Нет проблем. Я скажу Бенни.

— Отлично.

— Хочешь еще глинтвейна?

— Да, давай.

— Сейчас принесу.

Крошка Мари отправилась на кухню. Тут зазвонил телефон Фрэнси. Это был Пер.

— Здесь голова! — орал он в трубку. — Отрезанная голова, твою мать!

Оказалось, что это голова Оливера, отрубленная одним ударом, в каждую ноздрю было засунуто по крупному бриллианту, а рот набит золотыми цепочками.

На листочке, приклеенном к голове Оливера, написали: С Рождеством! От Зака.

«Кто такой Зак?» — думала Фрэнси, сидя на полу прихожей с коробкой на коленях, из которой на нее неподвижно смотрели глаза Оливера. Она не плакала — не получалось. Только тяжело дышала, пытаясь вернуть способность мыслить стратегически. Но способность не возвращалась. Ее выбил из колеи кто-то неизвестный, желавший ей зла, к тому же пронюхавший, где она живет, и сумевший преодолеть все ее охранные барьеры. Посылку положили перед входной дверью, и ее успело припорошить искрящимся снегом.

«Это связано с Ренманом», — размышляла Фрэнси. Должно быть, Ренман снюхался с этим таинственным Заком. Возможно, именно этот Зак и сбил ее с ног в туалете универмага «ЭнКо». Или кто-то из его дружков. Если таковые имеются, хотя она почти не сомневалась, что он действует не один.

Отнюдь не один.

— Я могу что-то сделать? — спросила приехавшая с ней вместе Крошка Мари.

— Забери это, — попросила Фрэнси и протянула ей жуткую посылку.

— Что мне с этим делать?

— Понятия не имею.

— Может, Джейн отвезти…

— Не знаю!

— О’кей. Прости. Я поехала. Созвонимся.

И Крошка Мари ушла. Фрэнси осталась одна сидеть на полу в прихожей, так и не сняв верхнюю одежду и обувь. Где-то в доме Пер, Адриан и Наташа сидели вместе и пытались помочь друг другу пережить полученный шок. Бэлль спала в кроватке в счастливом неведении о жутком подарке.

Фрэнси бродила по заснеженному саду. Небо было в дымке и какого-то неприятного серого цвета. У нее замерзли ноги, несмотря на белые дутые сапоги. Пуховик на ней тоже был белого цвета. И белая шапочка. Казалось, она хотела превратиться в ангела в надежде, что все черти испугаются и разбегутся при виде ее… или на худой конец обратятся в правильную веру.

Ей было страшно. Страшно до жути. Ей казалось, что голова Оливера, словно пушечное ядро, пробивает в ней дыры то там, то тут.

В следующий раз они нападут на кого-нибудь из ее близких. Возможно, на Пера или на детей.

Фрэнси справилась с рвотным рефлексом, но ей пришлось сесть на корточки и опереться руками о землю. Мысли о смерти страшно ее пугали. Пустота. Ничто. Ее, Фрэнси, больше нет. Ни мыслей, ни чувств, ни воспоминаний… ничего. Разумом этого было не объять. Самое страшное, что можно себе представить. И никто, ни одна живая душа не смогла бы ее успокоить или убедить, что нечего бояться. Мама говорила, что хотела бы умереть и посмотреть, что будет потом. Но Грейс верила в Царствие Небесное. Она верила всем библейским сказкам про зеленые луга, пастырей и агнцев. В ее мире все было так просто. Бог добр и справедлив. Душа бессмертна. Убийства — зло. Богатые — эгоисты. Бедных жалко. Алкашей и наркоманов — жалко. Безработным просто не повезло. Никто из живущих на пособие не обманывает государство. Шлюхи несчастны: их подвергали сексуальной эксплуатации еще в детстве. И все в таком роде.

Фрэнси очень любила мать, но ее тошнило от ее двойной морали. Если она всерьез думает так, как говорит, то давно уже должна были съехать с шикарной квартиры на площади Карлаплан и поселиться среди городских бездомных.

— О господи… — тяжело задышала Фрэнси, когда почувствовала новый приступ смертельного страха.

Как будто у нее внутри проворачивали толстый болт.

Ужас!

Она открыла глаза. Воздуха не хватало. Вцепилась руками в снег. Искала спасения.

Послышались шаги.

Юсеф прошел через охраняемую калитку и направлялся к ней. Фрэнси встала и стала ждать. Когда он наконец-то подошел, она обхватила отца руками и прижалась головой к его груди. Больше не было сильной и могущественной Фрэнси. Осталась девчушка, по-прежнему зависящая от отца. И она этого не стеснялась. А здесь и сейчас отбросила весь свой стыд и позволила, чтобы отец о ней позаботился, а он был только рад вмешаться.

Юсеф скучал по тем временам, когда дочки были маленькими и нуждались в нем.

Теперь обе были самостоятельными деловыми женщинами, которые все реже ему звонили и просили совета. Но нынче Фрэнси нуждалась в его помощи, и она ее получит.

— Что мне делать? — спросила она, слегка успокоившись.

Отец ответил не сразу.

— Собирай свое войско, — ответил он, — усиль защиту семьи. Не подавай виду, что боишься, не выдавай своих чувств, не знай пощады к тем, кто окажется твоим врагом. Медовый месяц прошел. Началась война.

7

Солдаты Фрэнси

Сидевший напротив Крошки Мари тип только что спросил, чем она занимается. Они ужинали в «Хард Рок Кафе» на улице Свеавэген (его любимом заведении, где он зависал еще в восьмидесятые, со стрижкой «пудель», в пиджаке с широкими плечами и бордовых кожаных штанах, безответно влюбленный в певицу Каролу), и к тому моменту он уже заглотил третий по счету гамбургер.

— Вопросами безопасности, — ответила Крошка Мари, которой вопреки обыкновению совсем не хотелось предаваться чревоугодию.

— Круто, — отреагировал визави. — А где именно?

Звали его Эрьян. С именем родители явно промахнулись, потому что он совсем не походил на бледного очкастого ботаника, каковым, с точки зрения Крошки Мари, должен быть человек, которого зовут Эрьян. Этот был похож на Шварценеггера — до того, как тот стал губернатором и отрастил брюшко. На Терминатора. В его присутствии Крошка Мари почувствовала себя изящной и женственной. Даже красоткой.

— К сожалению, не могу об этом рассказывать, — ответила она, рассмотрев, что глаза у него синие, как океан.

Вообще-то он оказался очень милым, и она даже удивилась. Она ожидала, что он ей покажется такой же свиньей, как и все остальные мужики, с которыми она встречалась. Это была травма, полученная еще тогда, когда она была проституткой. Она четко усвоила, что мужчинам нельзя доверять. Попадались, конечно, исключения, но очень мало. Например, Джим, в которого ей хотелось бы влюбиться, но это было совершенно немыслимо, это были дружеские отношения, если не братские.

— А… гриф «секретно»! — воскликнул Эрьян и как следует полил кетчупом лежавшую перед ним гору картофеля фри.

— Возможно, — сказала Крошка Мари.

— В СЭПО,[2] что ли?

— Я же сказала, что…

— Извини. Не буду. Но если ты работаешь на легавых, как ты познакомилась с Джимом и Луизой? Я хочу сказать, они-то не очень с ними ладят.

Крошка Мари не ответила и начала раздраженно тыкать вилкой в свой картофель фри. «Если он знает, что она из криминальных кругов, зачем тогда спрашивает, чем она занимается? Ее работа не работа в прямом смысле слова, а образ жизни».

— А сам ты чем занимаешься? — спросила Крошка Мари, ковыряя лист салата, лежавший на ее тарелке.

Она не любила салат. И вообще овощи. Ими не наешься. Неудивительно, что Фрэнси, всегда заказывавшая салат, когда они ели в ресторане, потом целый день то и дело пила то чай, то кофе. Такая диета не отличалась эффективностью. Пара хороших стейков в день и никаких перекусов, вот тогда исчезнут наетые во время беременности килограммы.

— Я — свободный художник, — ответил Эрьян.

— А в чем художество? — уточнила Крошка Мари, хотя уже примерно знала.

— Ну, там… знаешь…

— Нет, не знаю.

И они уставились друг на друга. Рот Эрьяна был испачкан кетчупом. И она не удержалась — наклонилась и вытерла его бумажной салфеткой. Оба смутились и долго сидели, молча.

— Меня обычно зовут Машиной смерти, — наконец сказал Эрьян.

— Ой! — воскликнула Крошка Мари и заулыбалась. — Так это ты?

Он кивнул и потянулся. Да, это он положил семнадцать человек из группировки «Бандидос» в баре «Роза» пару лет назад. То, что никто из гражданских не пострадал, считалось чудом, но Эрьян не мог с этим согласиться, потому что был чертовски меток и стрелял прицельно, в том числе и из автомата.

— А ты не спросил, зачем их надо было пришить? — поинтересовалась Крошка Мари.

— Вопросы не входят в мои должностные обязанности, — ответил Эрьян. — Работодателей это бесит.

— А тебе не бывает страшно? Например, теперь, когда у «Бандидос» на тебя зуб?

— Если бы я боялся, то давно сменил бы работу. Хочу десерт, а ты?

Крошка Мари была впечатлена и хотела сладкого. Вскоре оба уже ели из стеклянных вазочек мороженое с карамельным сиропом, поглядывая друг на друга и улыбаясь. Крошка Мари чувствовала себя девочкой-подростком. Такой, как была до того, как связалась с тем плохим парнем.