Харли Мерлин и Первый ритуал (ЛП) - Форрест Белла

— Почему ты считаешь, что имеешь право диктовать мне, что я делать, а что нет? Я знаю, что ты мой отец, но это не значит, что ты ведешь себя по-отечески большую часть времени. Я почти всегда чувствую себя твоим сотрудником, а не дочерью. — Я попыталась запихнуть свои горькие слова обратно, но было поздно. — Дело в том, что ты не имеешь права решать, с кем я буду встречаться, ты последний человек, от которого кто-либо должен принимать романтические советы. — Я сделала паузу, чтобы перевести дух. — До Изабеллы твой послужной список отношений был не слишком велик. Ты не можешь помешать людям жить своей жизнью или совершать свои собственные ошибки. Жизнь случается. И я хочу, чтобы моя тоже.

Он устало вздохнул.

— Я знаю, что совершил несколько ошибок и не слишком долго проработал в отделе романтики, но я никогда не представлял реальной опасности для кого-либо. Гарретт вполне может быть таким.

— Но это не так! — крикнула я, закрывая рот руками, чтобы остановить слова, вырвавшиеся так резко.

— Астрид, я…

— Все, о чем я прошу, это чтобы ты смотрел на вещи с моей стороны, — перебила я его. — Гарретт не сделал ничего такого, что заслуживало бы такого рода подозрений. Он честен и предан, и он доказал это на поле боя. Твоя подстава должна быть единственной вещью, которая показывает тебе, что он невиновен. У тебя же все это есть на пленке, ради бога.

Элтон пожал плечами.

— Может быть, ему велели притвориться?

— А теперь ты ведешь себя совершенно глупо. — Я натянуто рассмеялась. — Ты не получил желаемых результатов, поэтому теперь пытаешься найти недостатки, которых не существует. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, убери камеры с оборотней. Не ради меня, а ради всех, чье доверие ты нарушил. Ты обещал им, что не будешь раскрывать их личности, и все же пошел и ударил по ним камерами. Ты ставишь на них мишени, отец. Они поверили в тебя, а ты их подвел.

— Я уже потерял счет тому, сколько раз говорил тебе это, Астрид, но если Гарретту нечего скрывать, то он не должен так уж сильно возражать против камер, — парировал он. — А тебе не кажется, что это хоть немного подозрительно?

— Нет. Я вижу группу обиженных людей, которые потеряли к тебе доверие. Ты выделил их, конечно, они будут сопротивляться этому.

— Вот почему эти отношения так сильно меня беспокоят. Они ослепили тебя. Другие оборотни не произнесли ни слова жалобы на камеры. Они понимают эту необходимость. И все же Гарретт продолжает ворчать по этому поводу. Почему только у него есть проблемы?

Я пожала плечами.

— Ну, не знаю. Может быть, это потому, что они боятся противостоять тебе, а Гарретт — нет? — Я прищурилась, глядя на отца. — Может быть, это ты что-то скрываешь, раз уж тебе так не терпится переложить вину и подозрения на кого-то другого. Какие тайны ты хранишь, отец?

— А теперь это ты ведешь себя нелепо.

— Я? — Во внезапном порыве нехарактерного для него импульса я подошла к его столу и начала рыться в бумагах, делая вид, что поднимаю все его документы и роюсь в папках. Я выдвинула все ящики и вывалила папки на стол, драматично перелистывая их. Он поспешно обошел меня и встал между мной и столом, преграждая мне путь.

— Довольно! — сказал он холодным тоном. — Ты выше такого ребяческого поведения.

— По-видимому, нет, поскольку мне нужно, чтобы меня нянчили через камеру. Ты ненавидишь то, что потерял контроль надо мной, вот и все.

Он тяжело вздохнул и повернулся ко мне спиной, закрывая мне обзор. Напрягшись, чтобы получше рассмотреть, я заметила, как что-то блеснуло под его рукой, когда он смахнул это со стола в верхний ящик. К нему прилагалось сложенное письмо. Я нахмурилась при виде этого зрелища. Зачем он это сделал? Почему он положил в ящик два предмета, а остальные нет? Я сказала это в мстительной шутке, но теперь у меня было тревожное чувство, что он что-то скрывает от меня.

— Камеры останутся, Астрид. Они здесь для всеобщего блага. Если небольшой группе приходится терпеть временный дискомфорт, то мы должны принять это как факт. Если у Гарретта и дальше будут проблемы, он может прийти и поговорить со мной сам, а не использовать тебя в качестве посредника.

— Я не перестану с ним встречаться.

Он резко повернулся ко мне лицом.

— Это мы еще посмотрим.

— И что это должно означать?

— Это значит… это значит, что я не перестану присматривать за тобой. Если ты пойдешь против моей воли, то это твоя прерогатива, но не думай, что я перестану пытаться защитить тебя от всего, что мне кажется опасным. Пока я не буду знать наверняка, что Гарретт не работает на Кэтрин, он подходит под эту категорию. Мне очень жаль, но так и должно быть.

— И я буду продолжать бороться за свое право жить своей жизнью, на своих собственных условиях.

— Как пожелаешь, Астрид. — Он прислонился спиной к столу, используя свое тело, чтобы прикрыть верхний ящик. — Тебе лучше уйти. У меня сегодня много дел.

Не говоря больше ни слова, я вышла из-за стола и пересекла комнату. У двери я обернулась и бросила на него разочарованный взгляд через плечо, прежде чем выйти в коридор.

Когда я возвращалась в свою комнату, мне в голову пришла одна мысль. Это было не то, на чем я хотела бы остановиться, но оно все равно всплыло, как это обычно бывает с мыслями: я задавалась вопросом, может ли когда-нибудь наступить время, когда я буду вынуждена выбирать сторону.

И если это случится… чью сторону я выберу?

Глава 8.

Харли

Когда я была на полпути через банкетный зал, чтобы встретиться с Джейкобом за ланчем, мой телефон завибрировал. Вытащив его из заднего кармана, я с удивлением взглянула на имя, появившееся на экране. Райанн? Я так давно не разговаривала с дочерью Смитов — моей сестрой по душам. Укол вины скрутил мой желудок. Миссис Смит просила меня как-нибудь позвонить Райанн, когда я в последний раз была у них дома, но все так вышло из-под контроля, что это совершенно вылетело у меня из головы. Часть меня не хотела, чтобы он зазвонил, учитывая, как мы были заняты, но я знала, что должна ответить. Я нажала кнопку ответа и поднесла телефон к уху.

— Да? — сказала я.

— Привет, незнакомка! — раздался веселый голос Райанн. Это вызвало мгновенную улыбку на моем лице. Боже, как же я была рада ее слышать! — Я решила позвонить тебе, чтобы убедиться, что ты все еще жива. — В ее тоне послышался намек на смех.

— Ага, все еще дышу, — ответила я. Еле-еле.

— Рада это слышать! Ну, как тебе новая шикарная работа? Они хорошо к тебе относятся? Какие-нибудь льготы?

— Очень много работы. Долгие часы, никаких перерывов, занята, занята, занята все время.

— Звучит ужасно. — Она усмехнулась. — Ты уверена, что не хочешь вернуться к жизни в казино?

Я улыбнулась.

— Нет, все не так уж плохо, если не считать всего этого. Люди хорошие, и я чувствую, что действительно делаю что-то стоящее, понимаешь? Сдавать грязных игроков за жульничество за столами было не совсем призванием.

— По крайней мере, скажи мне, что деньги хорошие?

— Это… э-э… прилично. — Даже не занимаясь своими сменами в архивах Научного Центра, я получала ту же зарплату. Я догадывалась, что беготня, рискуя жизнью, стоит столько же денег.

— Так оно и должно быть, — ответила она.

— Как дела в школе? Лос-Анджелес все еще хорошо к тебе относится?

Она застонала.

— Кстати, о слишком тяжелой работе и недостаточном веселье. Это нормально, но я думаю, что беру слишком много уроков. Серьезно, кто же знал, что колледж будет таким утомительным? Если я не выпью двенадцать чашек кофе в день, то вместо продвинутого экологического права попаду на курс «антропология 101», и тогда я не буду ужинать в библиотеке, чтобы почитать о праве и нарушениях прав человека.

Я рассмеялась.

— Тебе нужно почаще выходить на улицу.

— Это ты говоришь, — поддразнила она.

— Справедливое замечание. Так или иначе, маленькая птичка сказала мне, что на горизонте есть парень? Ты не можешь быть настолько занята своим правом, если есть какой-то восхитительный экземпляр, отнимающий твое время.