Итоги № 53 (2011) - Итоги Итоги

— Может, человек не сумел пережить вашего взлета?

— Александр уехал из страны, потом вернулся, успешно развивал здесь собственное дело. Не знаю, глупо гадать… С откровенной завистью я почти не сталкивался. Повезло: меня всегда окружали успешные, состоявшиеся люди. Взять хотя бы тех, кто за последние десять лет вышел из «Норникеля». В плюс к экс-гендиректору Александру Хлопонину, не нуждающемуся в дополнительных аттестациях. Финдиректор Игорь Комаров — ныне глава «АВТОВАЗа», мэр Норильска Олег Бударгин — глава ФСК ЕЭС, наш главный финансист Александр Новак — замминистра финансов России, первый замгендиректора Лев Кузнецов — губернатор Красноярского края, отвечавшая за социальные вопросы Ольга Голодец — заместитель мэра Москвы… Я работал как headhunter, собирая яркую команду, каждый член которой был бы сильнее меня в своей области. Все они обладали потенциалом первого номера, что, собственно, и подтвердило дальнейшее. Управлять сильными людьми с задатками лидеров, поверьте, задача непростая, тем не менее нам удавались большие истории, мне есть кого и что предъявить. Сегодня мы независимы друг от друга, но сохраняем хорошие человеческие отношения.

— Никто не выпал из обоймы?

— Пожалуй, нет. По крайней мере, из начинавших в банке. Там работал крепкий в профессиональном отношении коллектив. А еще раньше, в институте, я попал в очень сильную 222-ю группу. Из сорока человек тридцать получили дипломы с отличием, полгруппы за время учебы вступило в КПСС, что тоже служило признаком селекции. Я написал заявление в партию в 1987 году и сделал это исключительно по карьерным соображениям, поскольку оканчивал международное отделение, а членство в КПСС являлось в советское время серьезным конкурентным преимуществом. Но билет я не сдавал и не сжигал, до сих пор храню его. И комсомольский тоже. Могу показать, если интересно. Кстати, в партию мы вступили в один день с Сашей Хлопониным… Этому предшествовала забавная история. После возвращения из армии я стал несдержан на язык, отпускал двусмысленные шуточки на собраниях, хохмил не в меру. Серьезные товарищи из числа молодых коммунистов решили не включать студента Прохорова в партийный резерв для последующего приема в ряды КПСС. Мол, очень уж легковесен и несолиден. А я отвечал за спортивную работу в институте. Пошел в партком и рассказал, что члены КПСС мало занимаются физкультурой, предложил устранить недостаток. С тех пор на все выходные назначал кроссы, эстафеты, марафоны, марш-броски… С утра пораньше. И строго следил, чтобы усомнившиеся в моей политической зрелости не уклонялись от обязательного моциона. После двух месяцев пробежек и заплывов их мнение обо мне изменилось в лучшую сторону…

— Мы успели вскользь коснуться разрыва с Потаниным, но историю вашего знакомства из виду упустили. Восполним пробел?

— Историческая встреча произошла 31 марта 1991 года. Саша Хлопонин, который в тот момент работал ведущим специалистом Внешэкономбанка, позвонил и сказал, что наш товарищ, учившийся в Финансовом институте курсом старше, просит открыть в МБЭС счет для знакомого по фамилии Потанин. Так мы с Владимиром и познакомились. Что удивительно, изначально заявленная тема в разговоре даже не возникла. В течение пяти часов обсуждали ситуацию в стране и свои шаги в связи с этим. К тому моменту у меня созрела куча идей, было четкое понимание, как создать банк. Я же видел рост других, приходивших в МБЭС поучиться и попрактиковаться под моим чутким руководством… Шли ведь не только экономисты и финансисты, а вчерашние врачи, инженеры, учителя. Сначала над ними посмеивались, но шутки поутихли, когда эти люди спустя полгода стали приезжать к нам на иномарках с водителями и в дорогих костюмах. За короткое время они смогли подняться, нажить деньжат. На их фоне я объективно обладал большим ресурсом в силу специфики ежедневной работы. Словом, морально созрел, чтобы двинуться в эту сторону, но с трудом представлял, как применить накопленные знания, куда сунуться с ними. Знакомство с Потаниным случилось в нужный момент. Он тогда занимался внешнеэкономической ассоциацией «Интеррос». Оказалось, у нас много общих стратегических интересов, хотя трудно найти более внешне и внутренне непохожих людей. Зато для бизнеса мы были идеально совместимы. Так сложился тандем.

— Наверное, все же дуэт. В тандеме кто-то сидит спереди, а педали крутят оба.

— Суть не в терминах. Важнее, что осенью 1991 года мы с Потаниным начали создавать банк МФК, зарегистрированный, как сейчас помню, 22 апреля 92-го, в день рождения вождя мирового пролетариата. Учредителями стали МБЭС, ВТБ, Сбербанк и «Интеррос». Мы быстро набрали солидную клиентскую базу, получили большой объем привлеченных денежных средств. В новую структуру я взял половину сотрудников МБЭС. Собственно, мы и остались в том же здании на Маши Порываевой, где сидели. Сначала арендовали два этажа, потом заняли остальные. Через какое-то время почувствовали: не хватает капитала. Пригласили в акционеры крупные компании — «Сургутнефтегаз», «Союзпромэкспорт», «Техностройэкспорт» и ряд других. Возник банк ОНЭКСИМ.

— С ним и вышли на залоговые аукционы.

— Да, это «Норильский никель», Северо-Западное пароходство, «СИДАНКО», небольшой пакет акций Новолипецкого металлургического комбината… Те аукционы почему-то крепко увязывают с именем Потанина, ставшего после президентских выборов в 96-м первым вице-премьером в правительстве Черномырдина, хотя фактически решение принималось годом ранее. До сих пор живет и здравствует легенда, будто хитрые олигархи получили лакомые кусочки родины задарма. Ошибка участников залоговых аукционов в том, что они сразу включились в работу, не продемонстрировав критикам, в каком ужасающем состоянии достались им активы. Скажем, «Норникель» имел задолженность свыше двух миллиардов долларов, долги превышали годовой оборот компании, людям по шесть месяцев не платили зарплату, бюджет Красноярского края не получал от комбината ни копейки налогов. Руины, а не предприятие! Вернее, производственная часть — более-менее, а в остальном — сущий банкрот. Все считали, комбинат вот-вот закроется.

— За какую сумму он вам достался?

— Стартовый залог — 170 миллионов долларов. Когда выкупали, доплатили 250 миллионов плюс еще триста миллионов по инвестдоговору, которые реально вложили в норильскую инфраструктуру. В основном в Пеляткинское газовое месторождение.

— Банк «Российский кредит» тоже претендовал на комбинат и даже предлагал солидную сумму, однако куш достался вам. Кто первым встал, того и тапки?

— Нет-нет, дело не в этом. На словах наши конкуренты говорили о четырехстах миллионах, но это был ничем не обеспеченный фуфел. Замечу, что и мы долго искали партнера под аукцион, хотели зайти в Норильск на условия фифти-фифти. Встретились с огромным количеством инвесторов — и российских, и зарубежных. Никто не согласился. Ни один! В ответ на предложение лишь пальцем у виска крутили: «Вы чего, ребята, обалдели?!» Люди не верили, что предприятие можно спасти. Чтобы внести первую сумму, мы взяли кредиты, влезли в долги, история была предельно рискованная. Сегодня легко рассуждать о выгодных вложениях, когда все в шоколаде и «Норникель» стоит под пятьдесят миллиардов долларов. А тогда на комбинате нас ждала натуральная жуть… Да, у народа осталось неприятное послевкусие по итогам приватизации, но надо понимать: при любом раскладе этот процесс не мог быть справедлив сразу для всех. У одних стало больше, у других — меньше, и от этого никуда не деться. Тем не менее, убежден, залоговые аукционы сыграли минимум две важные роли: во-первых, удалось сохранить предприятия, во-вторых, в России возникла национальная буржуазия, чего не случилось ни в одной из стран постсоциалистического пространства. Это стратегически важное преимущество нашей экономики.

— Первую поездку в Норильск помните?

— Ноябрь 97-го года. Гендиректором тогда был Хлопонин. Саша сделал большое дело. Люди ему поверили. Голодный и разъяренный народ пошел за московским мальчиком, пообещавшим, что разрулит ситуацию и вернет долги по зарплате. Чтобы Хлопонин сдержал слово, мне пришлось единственный раз в жизни выдать кредит лично и без гарантий. Саша приехал и говорит: «Нужно пятьдесят миллионов долларов. Не факт, что быстро отдам, но в Норильске полный коллапс. Если вернусь без денег — трындец. Надо проплатить хоть что-нибудь». Мы долго тогда просидели, не закончили разговор в кабинете, продолжили за ужином. По сути, я совершил преступление, приняв важное бизнес-решение исключительно на основании человеческого фактора. Не делал подобного ни до, ни после. Без всякого покрытия выдал Саше сумму, которую он просил. Можно сказать, в никуда! Зато Хлопонин возвратился на комбинат не пустой, привез зарплату… К моменту моего приезда в Норильск ситуацию удалось взять под контроль, хотя проблем хватало. А после дефолта 98-го года на «Норникель» пролился золотой дождь: внутренние долги ведь считались в рублях, они обесценились в пять раз из-за падения курса национальной валюты, сырье же подорожало вдвое. Сказка! Вот для меня, руководившего ОНЭКСИМом, август 98-го стал кошмаром наяву. Еще в пятницу вечером я возглавлял преуспевающий банк с подушкой кэша почти в миллиард долларов, а в понедельник превратился в банкрота с долгом миллиарда в полтора…