Салам тебе, Далгат! (сборник) - Алиса Ганиева

Поле, вода в издревле земледельческом Дагестане – сакральные понятия. Только женщина имеет право работать в поле (перевод одного из аварских женских имен звучит как «ухо поля»), носить воду. В горах есть места, где мужчины до сих пор ходят за водой тайком, часто – ночью, чтобы никто не заметил.

Как ни парадоксально, советская власть в Дагестане освободила не женщину, а мужчину. Раньше дочь получала от родителей самое дорогое – землю (именно для того, чтобы земля не уходила чужакам, приняты были браки внутри одного села, общества). Сын получал только дом. После национализации земли женщины остались с утварью да матрасами и сильно проиграли мужчинам.

О том, что кавказский мужчина воинственен, – знают все. Но он еще и общителен. Он обожает зрелища. Стоит случиться какому-нибудь происшествию, так сразу, откуда ни возьмись, стекается огромная толпа. Даже если это не авария, не драка, а сущий пустяк. Как-то наш махачкалинский сосед, начинающий водитель, купил автомобиль. Управлял он им довольно неуверенно. И каждый вечер, когда приходила пора загонять машину в гараж, во дворе собирался целый рой советников. Одни махали руками, другие подсказывали, третьи просто комментировали. Зато на Кавказе не страшно остаться на дороге без бензина или застрять в незнакомом селе с поломанным карбюратором. Тут же соберется все мужское население и бесплатно все починит.

Основная форма досуга сельских мужчин – сидение на годекане[83], эдаком традиционном клубе и месте сбора. С одной стороны сидят старики и женатые, с другой – молодежь. Обсуждают политику, происшествия, последние новости, рассказывают байки и предания, учат детей метать камни. Метание камней – один из исконных видов спорта, уже полузабытых. Обычно неподалеку от села находится источник, так что мужчины постоянно наблюдают за женщинами, идущими за водой. Когда женщина проходит мимо, сидящие на годекане специально повышают голос, чтобы та слышала, о чем идет речь и понимала, что о ней никто не судачит.

Правда, негласным правилам следуют всё меньше. В городе одинокой девушке невозможно спокойно пройти по улице, а уж тем более посидеть в парке. Молодые люди пристают не только к приезжим, но и к своим. Реплики раздаются самые разные. Моя двоюродная сестра передвигается по Махачкале очень быстро. Скабрезностей при таком темпе не услышишь, но кое-что выкрикнуть успеют. Один молодой человек как-то бросил ей вслед (видимо, намекая на ее стройность): «Э, ракета, в дождь между каплями пробежишь!»

Чем откровеннее женский наряд, тем оскорбительней шутки. Впрочем, бурную реакцию может вызвать и нарочитая скромность. В общем, девушкам по городу удобнее ходить группами. Хотя и к толпе девушек легко может пристать какой-нибудь лихач на тюнингованном автомобиле. Так что лучше ходить с сопровождающим.

Увлечение последних лет – домашние порноролики на мобильных телефонах. Знакомишься с девушкой, обещаешь жениться, соблазняешь, снимаешь это на видео, а потом распространяешь по bluetooth среди знакомых. Таким образом ты как бы даешь им понять, что героиня ролика безнравственна и ее нельзя брать в жены. Для девушки начинается настоящий ад. Ей не дают прохода, она вынуждена ублажать многочисленных шантажистов или уехать из города. Один мой знакомый показал мне самый приличный ролик – там какая-то известная ему девушка сидит в чужой квартире на кровати, тщетно пытается закрыть лицо и тело, а оператор произносит зловеще: «Теперь ты попала». Все это – совсем новые пороки, появившиеся после резкой смены многовекового консервативного уклада жизни. Своеобразный сдвиг менталитета.

Кстати, одна хорошенькая московская визажистка, узнав, что я с Кавказа, предположила, что там, наверное, очень хорошие женихи. Потому что богатые. И я подумала: а действительно, проедешься по Махачкале, и в глазах рябит от роскошных частных домов, пышных свадеб, дорогих автомобилей. Молодые люди чего только ни делают, чтобы их авто смотрелись шикарно. Раскрашивают, низко сажают бампер, а потом выделывают виражи и опять-таки снимают на мобильные телефоны.

В действительности население Дагестана в подавляющем большинстве своем – бедное. Но каждый мужчина считает своим долгом во что бы то ни стало выглядеть эффектно. Главное дело жизни – в поте лица отстроить собственный дом. Стройка может мучительно длиться годами, но это никого не останавливает, к тому же сказывается засевший в генетической памяти культ дома.

В последнее время стало модным молиться. Одного моего знакомого милиционера уволили после того, как он потерял табельное оружие. А все из-за того, что молился в туалете около своего поста, а пистолет положил на рукомойник и там забыл. Кавказские мужчины, по крайней мере дагестанцы, издавна были поверхностными мусульманами (а до этого – поверхностными христианами). Один мой предок, переводя Коран на аварский язык, напротив воззвания не пить алкогольные напитки на полях записал: «немножко можно». Шариат упорно вводил Шамиль в XIX веке, но тот так и не прижился: слишком сильны были местные адаты[84]. Сейчас история повторяется. Молодые люди, поучившись в Египте или просто наслушавшись правоверных мусульман, возмущаются «неправильным» исламом своих близких, героизируют лесных братьев.

Мой бывший одноклассник несколько раз участвовал в ваххабитских посиделках. Только «ради прикола». Но приятель его втянулся. Щеки впали, глаза потускнели, из веселого умного мальчика превратился в зомби. Растерял всех друзей, ушел в горы. Однажды появился ночью под окнами одноклассника, попросил бинт и снова исчез.

К счастью, жизнерадостных молодых людей пока больше. Они любят спорт и не пропускают ни один турник. Чемпион на чемпионе. Остро шутят. Не пьют. Как правило, знают несколько языков. Особенно это касается представителей крошечных дагестанских этносов, которые дома говорят на родном языке, в школе – на языках ближайших соседей и на русском, да к тому же учат иностранный.

Впрочем, всё больше и таких, которые не знают ни своего, ни русского, принимают наркотики, сидят в Махачкале вдоль тротуаров на альчиках[85], грызут семечки и общаются исключительно на жаргоне:

– Ле, че ты умняки кидаешь? Мага бувает жи? Я его с мыша нежданул, он соскочил сразу.

Вне дома, в Москве например, кавказцы тоже ведут себя по-разному. Большинство народов сплочаются в крепкие диаспоры. У дагестанцев с этим сложнее. В русскоязычном окружении они всегда говорят только на русском. Во-первых, дело в этике. Во-вторых, в Дагестане около ста народностей и единый язык найти сложно. Мама говорила, что когда она поселилась в аспирантском общежитии с двумя аварками из других районов, общения на родном языке между ними не вышло. Слишком большая разница между диалектами. Одна из них предложила помыть пол, а на языке другой это же слово означало – сходить в туалет. Хотя, казалось бы, один народ. Посмеялись и перешли на русский.

Так что придется признать, что за вычетом нескольких общих особенностей (таких, как гостеприимство) кавказцев мало что объединяет. Кто-то светловолос, голубоглаз и удал, кто-то курчав, чернобров и осторожен. Они даже лезгинку танцуют неодинаково. Проблема в том, что грести всех под одну гребенку гораздо удобнее, чем разбираться, в чем отличие между карачаевцем и кабардинцем.

Ну а если все-таки попытаться?

2010

Как ирландец дагестанских коров доил

Сейчас, когда говорят про Северный Кавказ, обязательно представляют себе взрывы. Ну если не взрывы, то на худой конец какого-нибудь омоновца с автоматом наперевес. И еще много женщин в платках и халатах. Обязательно в халатах и желательно с детьми. А когда говорят о Дагестане, то в первую очередь спрашивают, далеко ли это от Чечни, и произносят соболезнуя: «Вчера там опять какого-то милиционера взорвали». Фоном ко всем этим бедам воображение обыкновенного россиянина рисует абстрактные горы с абстрактными аулами, пастухами, усами, танцами в черкесках и шашлыком. Иностранцам вся эта картинка видится еще отстраненнее и подозрительнее. Сами подумайте: Россия, еще дикая, еще не стряхнувшая с себя шлейф темного коммунистического ада, вся занесена снегами и пропитана водкой, а где-то на задворках ее, в каменистых и зубчатых горах, ходят бородатые бандиты и рубят всем головы. Ужас, что и говорить!

Когда мой приятель Луи, женственный молодой человек, проходивший в Москве стажировку от Тринити-колледжа, решил отправиться в Дагестан, его папа-ирландец и мама-итальянка чуть не упали в обморок. Но Луи был слишком любознателен и поехал. Причем один. Он ведь, как любой ирландец, знал, что такое нестабильная обстановка и религиозная война.

Надо сказать, в Москве помимо учебы Луи занимался многими любопытными вещами. Позировал со своим другом-моделью для журналов, брал интервью у каких-то шеф-поваров для газеты “The Moscow Times” и даже ездил в Питер сниматься для передачи о досуге иностранных геев в России. Луи – это вообще, как все знают, сокращенное имя Людовик. Но здесь Людовик ни при чем. У Луи была бабушка Луиджина, поэтому его назвали Луи, сестру – Джина. А всего у него шесть или семь братьев и сестер.