Фауст - Лео Руикби

За Франкфуртом находился Спонхейм. Была пора цветения, и усталый монах наверняка возвращался мыслями в старый монастырь с огородами и садами, вспоминая перипетии своего неожиданного ухода. Возможно, продолжая идти по «Королевскому пути», он когда-нибудь вернётся туда, куда его однажды привёл сам Бог. Но куда идти теперь? Какие новые испытания ждут в будущем? До рождения легенды о Фаусте оставалось совсем немного.

Поскольку не сохранилось никаких исторических записей (во время войны пожар уничтожил городские архивы), нам остаётся полагаться на местные предания. По существующей версии, Тритемий остановился в Арнсбургер-Хоф на Лангассе, 41. Когда-то этот дом, полностью перестроенный в XVIII веке, занимал цистерцианский монастырь, в XIII веке основанный Клостером Арнсбургом неподалеку от Лича (в районе Гессе). Что касается Фауста, то он предположительно остановился через дорогу от Тритемия, в «Золотом льве», существующем в наши дни примерно под тем же наименованием (Zum Löwen). Тритемий благополучно устроился вместе с особами духовного звания, Фаусту же пришлось делить блох с путешествующими торговцами{67}.

Тритемий рассказал эту историю год спустя. По его словам, он получил письмо из Хассфурта от Иоганна Вирдунга, интересовавшегося сведениями о некоем Фаусте. Вирдунг с нетерпением ожидал прибытия этого человека и хотел узнать, что о нём думает Тритемий. Своим письмом он, сам того не желая, развеял карьеру Фауста по ветру. Ответ Тритемия, написанный в 1507 году, стал первым письменным отзывом о Фаусте, причём далеко не хвалебного свойства.

«Человек, о котором ты мне пишешь, этот Георгий Сабелликус, имеющий дерзость называть себя главой некромантов, – бродяга, пустослов и мошенник. Его следовало бы высечь розгами, дабы впредь он не осмеливался публично учить нечестивым и враждебным святой церкви делам»{68} (здесь и далее перевод С.А. Акулянц. – Примеч. пер. ).

С самого начала письма Тритемий принимается очернять Фауста; он бросает издёвки, одну за другой, едва успев назвать имя. Эти резкие слова дают отличное представление о карьере Фауста, хотя, в отличие от Тритемия, мы не можем судить о характере Фауста на основании одной этой информации. Видно, что Тритемий относился к Фаусту излишне предвзято.

«Ибо о чем ином свидетельствуют звания, которые он себе присваивает, как не о невежестве и безумии его. Поистине они показывают, что он глупец, а не философ. Так, он придумал себе подходящее на его взгляд звание: “Магистр Георгий Сабелликус, Фауст-младший, кладезь некромантии, астролог, преуспевающий маг, хиромант, аэромант, пиромант и преуспевающий гидромант”. Посуди сам, сколь глуп и дерзок этот человек! Не безумие ли столь самонадеянно называть себя кладезем некромантии? Тому, кто ничего не смыслит в настоящих науках, более приличествовало бы именоваться невеждой, чем магистром»{69}.

Хотя сегодня эти титулы могут показаться нелепыми, в эпоху Возрождения гадание не считали абсурдным занятием, хотя любые практики такого рода так или иначе осуждались как нехристианские. Кстати, письмо Тритемия было адресовано астрологу. С его стороны было не слишком вежливо обвинять астролога в «невежестве и безумии». Тритемий старался повлиять на мнение Вирдунга, но он мог так же испытать действие его авторитета. Замечание кажется ещё более странным потому, что Тритемий сам пробовал определять будущее по звёздам. В 1508 году он составил для Максимилиана I астрологическую историю мира. Кроме того, Тритемий приписал влиянию Сатурна несчастный случай, происшедший с женой Максимилиана, разбившейся при падении с лошади во время соколиной охоты. Тритемий полагал, что его астрология вполне отвечает христианскому вероучению, – и резко выступал против других астрологов, особенно против тех, кто определял будущее по движению планет, или интуитивных астрологов. Позиция Тритемия выглядела до крайности своекорыстной. Он считал, что таким астрологам помогают демоны, а потому они (а также все предсказатели будущего) выступают как «подражатели и приспешники Сатаны»{70}.

Судя по тому, что писал Тацит уже в I веке н. э., жители Германии применяли некоторые способы предсказания – в частности, жребий. В XV веке популярность этого и других, более сложных видов предсказаний была столь высока, что богемский поэт Иоганн фон Тепль (ок. 1350 – ок. 1415) привёл в своём «Богемском пахаре» (1401) 11 различных способов гадания. В 1456 году баварский врач, писатель и дипломат Иоганн Хартлиб (ок. 1400–1468) опубликовал работу, в которой сократил это число до 7 «запретных искусств» – вероятно, желая провести аналогию с «семью свободными искусствами», изучавшимися в университетах. В 1537–1538 годах подобную систематическую классификацию использовал Парацельс. Знаменитое руководство 1486 года Malleus Maleficarum («Молот ведьм») Крамера и Шпренгера насчитывает 15 видов гадания. Не желая казаться побеждённым, Тритемий в 1508 году составил ошеломляющий каталог из 44 видов гадания и в дальнейшем расширил этот список.

Возможность предсказания основывалась на физике Аристотеля. Исидор Севильский (560–636) определил ставшую классической схему предсказания судьбы на основе 4 элементов, то есть аэромантии, геомантии, гидромантии и пиромантии. Герман Хью из церкви Святого Виктора (1078–1141) добавил к схеме Исидора пятую форму – некромантию.

Хуже всего, что Фауст был не только «подражателем и приспешником Сатаны», но и принципиально заявлял, что является fons necromanticorum, то есть буквально «кладезью некромантии». Некромантия считалась опасной магией. Теологи отрицали, что путём некромантии действительно можно вызывать души мёртвых, и заявляли, что их место занимали демоны, выдававшие себя за ушедших. Таким образом, некромантия, по сути, являлась общением с демонами и, соответственно, могла определяться как чёрная магия, или нигромантия. Это обстоятельство приводило к смешению двух терминов, часто имевших равноправное хождение. Это означает, что Фауст занимался не только общением с душами мёртвых и предсказаниями будущего. Это означает, что Фауста должны были считать мастером, владевшим искусством демонической магии.

Хартлиб не оставил сложных аргументов против некромантии. Он лишь настаивал, что это занятие неминуемо связано с дьяволом: «Всякий, кто желает заниматься этим искусством, неминуемо делает разнообразные приношения дьяволу… даёт ему обет и вступает в союз с ним»{71}. Это требовало пожертвовать собственной душой, представлявшейся большой ценностью во времена, когда земная жизнь большинства была грязной, жестокой и короткой, а жизнь после смерти выглядела бесконечной.

Как раз во времена Фауста тёмное искусство некромантии в сходных тонах описывал Агриппа, говоривший об «адских заклинаниях» и «ужасных жертвах»{72}. По сравнению с Хартлибом Агриппа более конкретно рассматривал стоявшие за этим искусством принципы. Он щедро украсил описание цитатами из классических и библейских источников, а также упоминаниями о таких персонажах, как Одиссей и Цирцея, Саул и волшебница из Аэндора, и других. Среди оккультистов и демонологов была особенно популярна драматическая история Саула, царя Израильского, обратившегося к волшебнице из Аэндора, чтобы та вызвала дух пророка Самуила. Эта история доказывала возможность некромантии и одновременно служила примером её запрета. В отличие от Хартлиба и теологов, Агриппа исповедовал классический подход. Казалось, он верил в то, что души мёртвых действительно могут отвечать на вопросы мага.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});