Под сенью проклятия - Екатерина Фёдорова

На следующее утро мы выехали в Чистоград.

Глава пятая. Кремль на восемь теремов

Встать в это утро пришлось до рассвета, чтобы забрать с сенника заготовленные травы. Небо уже наполовину просветлело, но солнце ещё не показало своего края из-за леса. Рогора на лестнице не оказалось, и это хорошо — надо же и норвину хоть раз поспать подольше, не все ему бегать за мной, как клушка за цыпленком.

И без него не заблужусь.

Дом был тих, однако окна поварни уже светились — баба Котря готовила всем утренничать и собирала корзины на дорогу. На тропинке, что шла от коровника, оказалось темнее, чем у дома. Но утоптанная земля оставалась черной даже в сумрачном полусвете, а заросли отсвечивали, превращая тропу в ленту мрака на серебряном шитье трав.

До поляны я дошла как по ниточке, а там забралась в темный, наполненный мышиным писком и шуршанием сенник. Собрала на ощупь пучки где засохшей, где поувядшей травы, сложила их в корзину.

Теперь можно было отправляться в дорогу. А если по приезду чего-то недостанет, так наберу на месте. Уж лес-то под Чистоградом найдется. В столице, как говаривала Мирона, все есть.

Пока я возилась с травами, времени прошло самую малость, но и этого хватило, чтобы поместье проснулось. Возвратившись с сенника, перед домом я наткнулась на Сокуга, или Скъёга. У него за спиной потряхивали длинными гривами два гнедых жеребчика. Поодаль один тутеш — звали его Четверой, как я успела узнать — держал под уздцы ещё одну пару лошадей, уже саврасых, крупных, груженных тюками.

— Подобру вам, дяденьки. — Поздоровалась я с мужиками.

И уже было хотела ступить на лестницу, но замерла. Двери распахнулись, из дома выступили господин Эреш и его молодой помощник, неспешно спустились — господин спереди, Барыс сзади. Сегодня оба были одеты иначе. И вооружены по-другому.

На олгарах побрякивали темно-серые рубахи, тяжелые и текучие, словно из железа сотканные. От запястий руки закрывали намотанные в несколько витков ремни с железными бляхами, самую малость не доходившие до локтей. Крупные пластины, гнутые по телу, поблескивали на груди и плечах. На наборных поясах висели тесаки поболе вчерашних, широкие и прямые. Уж потом я узнала, что они зовутся мечами. А тогда смотрела, разинув рот и застыв прямо на пути у олгаров.

Те шли ровно, глядели равнодушно, вроде как сквозь меня. В руках оба держали странные шапки, смахивающие на чугунные котелки, вытянутые сверху каплей, с длинными штырями в навершии. По краям шапок тянулась меховая опушка — у старого олгара серебристо-черная, у молодого белая.

— Подобру тебе, господин Эреш! — Поклон у меня вышел неглубокий, потому что в руках опять была корзина.

— Счастлив день. — Звучно ответил муж моей матушки. И повел темным оком, словно только сейчас меня заметил. — Белого пути и тебе, и мне, травница Триша.

Барыс, шедший следом, тоже пробормотал что-то. Невнятно, словно мучился от заложенного носа. Приветствует, поняла я. Однако глаза у парня упорно смотрели в сторону леса, что темнел за огороженным выпасом.

В свете разгорающегося дня видно стало, что молодой олгар не больно хорош собой. Нос изломан, по скуле рваный шрам, угол рта провис — что-то острое рассекло когда-то щеку до самой кости.

А ведь скажи я «да» прошлым вечером, сейчас провожала бы жениха. Эта думка вспыхнула и угасла, потому что на смену ей пришла другая — а куда едут олгары? Навряд ли в Чистоград, потому что ни Морисланы, ни Арании на ступеньках не было видно. Судя по тишине в доме, они обе ещё спали.

Мое любопытство оказалось до того сильным, что я замерла на месте, разглядывая во все глаза, как олгары вскакивают на гнедых и принимают от тутеша поводья саврасых, груженных поклажей. Кони тронулись, неспешно порысили к лесу по ту сторону выпаса. Сокуг быстро ушел за дом, но тутеш задержался, поскреб по груди ногтями, зевнул, глядя вслед уезжавшим. Я подошла поближе, спросила:

— А куда они едут?

— Да к пристани. — Звучно ответил тот. — Сейчас сядут на баржу по Дольже-реке, и доедут в два дня до Касопы-моря. А там на конях домчатся до границы с Урсаимом. Два-три месяца на ней послужат, и опять домой, на роздых.

— Послужат? А как? — У меня прямо язык чесался, так хотелось все выспросить. К примеру, что такое граница? А Урсаим? А Касопа-море?

Тутеш повернулся ко мне, хмыкнул.

— Что, не знаешь? Дык ты ж травница, и многознающая притом, как наши бабы судачат. Такого да не знать?

Он глянул на меня горделиво, но мне чужое величание было не в обиду. Пусть его. Так что я перекинула корзину с больной руки на здоровую и умильно сказала:

— Дядька Четвёра, я ж из лесу. Мы в своем селе медведей чаще видим, чем путников с новостями.

Имечко значило, что у мамки он уродился четвертым. И, видать, перебрал родительской ласки, раз захотелось ему почваниться перед травницей. Пусть его. Мне не ссориться надо было, а разузнать.

— Уважь, сделай милость, дядька Четвёра. Расскажи про Урсаим этот, про границу, про Касопу-море.

Четвёра закинул руки на ремешок, что прихватывал рубаху.

— И как такого не знать? Урсаим — то у нас соседняя страна, лежит далеко-далеко отсюда, на югах. Нет там ни снега, ни льдов, а есть только сады, в которых лето непрестанное, а от того богачество. — Он скинул одну руку с ремешка, назидательно воздел палец. — И живут там люди-урсаимы. Злые, ровно волки оголодавшие, на Положье наше, что ни день, покушаются. А ещё есть в тех краях колдуны абульхарисы, молниями кидаются, по воздуху гуляют, как по земле. Вот господин Эреш туда и ездит. И Барыс с ним на пару. Там они с другими земельными ведьм охраняют, что с абульхарисами перехлестываются. И границу все вместе доглядывают.

— Границу? — Я моргнула, глянула ещё умильней.

— Межу-то хоть знаешь? — С насмешкой в голосе спросил Четвёра.

Я быстро кивнула.

— Так граница та же межа. Только идет она не меж наделами, а меж странами. Пограничье, или граница.

Узорочье новостей раскидывалось передо мной, и оказалось оно таким занятным, что дух захватывало. О странах мне говорила Мирона — это земли, где живут другие народы, не тутеши, не норвины с олгарами, а незнамо кто. Значит, здешний земельный Эреш ездит и охраняет межу всего Положья? А за ней, за межой-границей, в стране по имени Урсаим, живут абульхарисы?

Я вдруг припомнила нашего земельного Оняту. У нас в Шатроке он бывал только раз в году, когда приезжал за податями на Зимнепроводы. Или сразу после праздника, по-всякому бывало. Может, и наш земельный ездит на ту границу? Потому и видим мы его раз в году, не больше?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});