Ищу предка - Натан Эйдельман

Герт Тербланш, быстро поняв, чего от него хочет Брум, «достал четыре самых замечательных зуба, когда-либо виданные в мировой истории». Ученый быстро приобрел зубы, примерил их к челюсти, полученной от Барлоу, и испытал огромную радость, так как все сошлось.

Бруму очень нужен был мальчик для подробного разговора, но занятия кончались только через 2 часа, и тогда, к восторгу четырех учителей и 120 ребят, антрополог вместо оставшихся уроков прочитал импровизированный доклад о пещерах, каменоломнях, тайниках, ископаемых костях и тому подобных вещах, замечательных даже без того, чтобы ради них не отвечать уроки по двум предметам. Когда ученый кончил, время занятий истекло, и Герт повел целую армию на то место, где Брум уже успел побывать, открыл свой тайник и вытащил еще одну «прекрасную нижнюю челюсть с двумя зубами».

За несколько дней на этом холме, близ фермы Кромдраа, Брум «собрал» почти целого, очень мощного австралопитека, похожего и одновременно сильно отличающегося от двух предыдущих. Ему было присвоено звание «парантроп робустус» («мощный»). Окончание «антроп» говорило о том, что Брум считал существо скорее человеком, чем обезьяной. Впрочем, в своей книге ученый извиняется и объявляет, что он не причастен к заглавию, под которым сообщение о находке появилось в «Иллюстрированных лондонских новостях». Заглавие было такое: «Недостающее звено более не является недостающим!»

Затем последовали еще и еще открытия. Они уже теряли прелесть новизны, но каждое давало громадный материал для размышлений о судьбах рода человеческого.

Брум и его помощник Робинсон, а затем снова Дарт, не усидевший в кабинете, каждый год добывали покрытые белым налетом окаменевшие кости, недвижимо пролежавшие тысячи веков, но неминуемо попавшие бы в известковую печь, если бы не missing link.

Действие гениальной трилогии Фолкнера («Деревушка», «Город», «Особняк») происходит в одном из южных штатов, в вымышленном округе Йокнапатофа. Это труднопроизносимое название осталось от индейцев, владевших когда-то этими землями. Йокнапатофа звучит как индейский клич, похоже на «томагавк». В этом слове дикость, древность, воспоминание о другой цивилизации. В сочетании с Йокнапатофой странно звучат слова «губернатор», «банк», «шериф». Фолкнер, конечно, не случайно совместил столь разное. Это своеобразная символика — все переплелось, ничего не изменилось: современность, в которой снятие скальпа происходит без помощи лассо, томагавков, но такими куда более мощными видами оружия, как вексель, ипотека, судебное следствие, конституция.

Странно переплелись с современными научными проблемами и звучные разноязычные названия Южной Африки.

Залетное, британское — Таунгс.

Тяжеловесные, староголландские — Штеркфонтейн, Сворткранс.

Причудливые, негритянские — Кромдраа, Макапансгат…

Три языковых слоя — память о двух завоеваниях, о той кровавой трагедии, которая продолжается в Южной Африке уже больше столетия, словно напрашиваясь на печальный эпилог той всемирной драмы, которая началась именно здесь в незапамятные века.

Когда Дарт спустился в мрачные, извилистые коридоры пещеры Макапансгат, он обнаружил древние следы огня и решил, что открыл тех, кто сыграл для человечества роль Прометея, принесшего пламя. Найденные затем кости нового австралопитека дали повод для имени «австралопитек Прометен».

Но в той же пещере Дарт нашел и сравнительно свежие кости — память об отчаянном, безнадежном 25-дневном сопротивлении восставших туземцев против армии Трансвааля в XIX веке.

Смешение звериного и цивилизованного, новейшей науки со старейшими предрассудками, Йокнапатофы с холодильниками и пулеметами — все это присутствует при знакомстве с великими южноафриканскими антропологическими открытиями.

Подобные противоречия причудливо сочетались, например, в ныне покойном Роберте Бруме. Я не могу судить с достаточной полнотой о взглядах этого человека, но все же располагаю его собственными трудами и воспоминаниями современников.

Может быть, и среди читателей этой книги найдутся те, кто предполагает, будто ученые делятся на твердокаменных дарвинистов и кровожадных расистов. Как все было бы просто и понятно, если бы научный мир состоял только из этих двух племен!

Но мир, к сожалению, или, наоборот, к счастью, устроен чрезвычайно сложно. Кроме двух полюсов, «братство всех, независимо от цвета кожи» и «бей, режь, не допускай другой цвет!» — кроме двух полюсов, есть и такие географические широты:

— Ах, я понимаю, нужно равенство, но все же я не люблю этих черномазых!

— Ну ладно, а выдал бы ты свою дочь за негра?

— Вы знаете, в конце концов эти цветные сами во многом виноваты…

Доктор Роберт Брум был, очевидно, куда тоньше, умнее и, может быть, лучше всех перечисленных. «Гениальный ученый Южной Африки, оригинальный ум, всегда готовый к полемике», — вот как отзывается о Бруме другой замечательный ученый, Ральф Кенигсвальд.

Сам Роберт Брум с улыбкой рассказывает, например, следующий эпизод: в мае 1947 года в уже известном «месторождении» Штеркфонтейн он сделал замечательное и эффектное открытие — целый череп австралопитека, расколотый надвое, так что каждая половинка была вкраплена в известковую стену и можно было, не трогая находки, заглянуть в мозговую полость, обрамленную маленькими известковыми кристаллами. «Я видел много занятного в моей долгой жизни, — пишет Брум, — но это было самым потрясающим моим наблюдением».

Открытие описали газеты, а через несколько дней в каменоломню явился пастор и вступил в беседу с Даниэлем, туземным помощником Брума. Пастор спросил, правда ли, что найден целый череп. Даниэль ответил: «О да, я могу показать фотографии». Пастор рассмотрел фото и сказал, что все равно не верит в ископаемую обезьяну, близкую к человеку. «Я боюсь, — пишет Брум, — что мнение Даниэля об этом пасторе было не слишком высоким». Ученый поясняет при этом, что Даниэль около двадцати лет служил в Трансваальском музее, сделал массу находок в пещерах и как охотник за окаменелостями «ценился на вес золота».

Все эти разумные высказывания и положительные черты ученого, однако, благополучно соседствовали с иными.

Кажется странным, как такой крупный специалист может сочувственно цитировать размышления Уоллеса (1869 год) о загадочности происхождения человека, подтверждаемой тем, что, например, андаманцы и австралийцы по соображению не намного выше обезьян, а по физической структуре и объему мозга мало отличаются от цивилизованных людей.

Я убежден, что Бруму ничего не стоило привести тысячи фактов, доказывающих невероятно сложное, очень высокое, неизмеримо далекое от обезьян мышление и поведение самых отсталых племен. Их язык, охотничьи навыки, своеобразное искусство — разве не достаточно только этого? Если же Брум хотел сказать о том, что у людей с разными умственными способностями все же одинаково сложное строение тела и мозга, то, чем сравнивать белых с андаманцами, не лучше ли сопоставить глупого белого с умным белым, гениального негра с тупым негром, талантливого австралийца с бездарным?..

То, что позволено обывателю, не позволено специалисту. Обыватель не знает и не хочет знать. Специалист знает и хочет или не хочет помнить. Скрытая глубоко в душе «опухоль расизма» выходит наружу, дает метастазы.

Но пора вернуться к южноафриканским известковым пещерам.

Был период, 10–20 лет назад, когда австралопитеки находились, можно сказать, в расцвете. Брум, Дарт, затем их молодые последователи — Робинсон, Тобайяс, — каждый год разыскивали все новых и новых представителей этой интереснейшей группы. Вскоре их число перевалило за 100 и было разделено на пять, может быть, шесть видов (от маленьких «бэби из Таунгса» до мощных парантропов).

Парантроп

После синантропа в одном географическом районе никогда не открывали сразу так много «предков». Акции их, как представителей missing link, стояли высоко: по вычислениям самих первооткрывателей, их австралопитеки жили миллион лет назад даже раньше, то есть задолго до питекантропов. Мозг первых южноафриканцев исчислялся объемом в 600–800 кубических сантиметров: больше, чем у обезьян, и довольно близко к питекантропам. Затем Дарт сообщил о пепле, древнем костре австралопитека Прометея.

Наконец, в научной печати появились замечательные фотографии: все тот же постаревший, но неугомонный Раймонд Дарт сделал в Макапансгате целую серию находок. Главной сенсацией были черепа павианов, пробитые мощным ударом в левый висок. Не надо было обладать криминалистическими дарованиями, чтобы понять: обезьяны встречали смерть, кидаясь на преследующего врага, и получали смертельный удар слева, то есть, очевидно, нанесенный правой рукой нападавшего. Разящая рука доказывала, что преследователь мчался на двух ногах; бедра и другие кости также неоднократно подтверждали двуногость австралопитеков.