Сколько раз приходит любовь - Серж Жонкур

Но в одно прекрасное утро мои тапочки оказались у моей кровати, санитар вытащил их из шкафа еще вечером и поставил на тот случай, если мне захочется пройти в ванную. Это было очень жестоко по отношению к тебе, я сразу как бы отстранился от тебя, но в твоих глазах в тот день было только глубокое удовлетворение и поддержка. Я предпочел бы быть к тебе спиной, не вставать прямо перед тобой, но нет, ты улыбался, ты смотрел на меня, как отец на своего малыша, делающего первые шаги, или как сын, который поднимает своего отца на ноги, я не знаю, во всяком случае, в этот момент я увидел столько любви в твоем взгляде, я ощутил силу, которая меня подталкивала, нежность, это был, конечно, самый трогательный в моей жизни взгляд.

Сейчас я пришел сюда как посетитель. Я смотрю на тебя — похоже, что тебе уже все равно, ты уже не здесь. Твоя семья… Ты о ней не рассказывал, а я не очень расспрашивал, мы избегали это ворошить, ты только говорил, что они есть, но у тебя нет желания их видеть, во всяком случае, в таком состоянии. И я не знаю, надеялись ли они, что ты вернешься. Что до меня, я живу один. И результат тот же. По крайней мере, я никого не беспокою. В этом есть преимущество. Жить одному — это никого не беспокоить. Сегодня четверг, ты знаешь, я приходил во вторник, вчера я не смог, правда, и добираться сюда не очень удобно, дорога занимает час пятнадцать, это далеко отовсюду. Во вторник я поставил тебе тапочки с этой стороны, хотя обычно ставлю их к двери, слева от тебя, с другой стороны кровати. Сегодня, конечно, их уже нет, но не волнуйся, я снова поставлю их тебе перед уходом — на этот раз с правой стороны, с той, которая принесла мне удачу, потому что я на ногах. После моего ухода моя кровать осталась пустой, они, очевидно, не собирались на нее кого-то класть, она отодвинута к окну, матрас накрыт клеенкой, подушки нет, тумбочки нет, ничего нет. Они считают, наверное, что никто не должен тебя беспокоить. Уже две недели поговаривают, что тебя переведут в другую палату, но нет, ты здесь, у нас, так хотя бы не создается впечатление, что нас уже выбросили на свалку. Твои тапочки, я каждый раз достаю их, и каждый раз их снова ставят в шкаф. Перед уходом я, конечно, снова их достану, но мне так хотелось бы быть здесь, когда ты встанешь, так хотелось бы это увидеть, это так обрадовало бы меня, но в общем-то неважно, что меня здесь не будет, главное, чтобы стояли твои тапочки. Как ты говорил поздно ночью, когда чувствовал, что уже надо спать, но был риск не сомкнуть глаз и остаться каждому со своими мыслями, — Mangi dem. Я не очень знал, означает ли это До свидания или Я ухожу. Кажется, это на языке волоф. Потом я узнал, что это и то, и другое.

Значит, ты можешь выбрать.

Какой вложить смысл.

Mangi dem.

Завтра мы будем молодыми

Да, поскольку сегодня вечером мы об этом говорим, поскольку сегодня вечером ты меня об этом спрашиваешь без обиняков, я готов пойди на это, сделать это для тебя, ведь тебе так этого хочется, тебе это так важно, и если это может доставить тебе удовольствие, то я не буду противиться, я сделаю то, что ты скажешь. Ты тоже обязуешься изменить две-три вещи, обещаешь мне это, хотя, по правде говоря, я тебя ни о чем не просил, наша жизнь меня вполне устраивала. Вообще-то, чем мы рискуем? Ничем, конечно. Только больше будем любить друг друга. Ведь для этого все и делается. Можно попробовать, посмотрим — если вспомнить, мы и не такое переживали, ты и я.

Конечно, это предполагает, что мы изменимся, я хочу сказать по-настоящему, но, если подумать, это может выглядеть и как отказ от себя, разве нет? Я не знаю, время, конечно, меняет нас.

С другой стороны, нам не на что особенно жаловаться, тебе и мне, нельзя сказать, что время так уж нас изменило, мы справляемся с ним, хотя разрушения больше заметны у других, всегда видишь, как изменились другие, сам же не меняешься, только иногда вечером, когда окажешься перед зеркалом в ванной комнате и задержишься немного перед ним.

Если я правильно понимаю, ты хочешь, после тридцати лет совместной жизни, чтобы мы еще нравились друг другу, почему вдруг это стало таким важным для тебя? До сих пор ты никогда открыто не говорила со мной об этом, хотя возраст уже давно начал сказываться на мне, я имею в виду волосы. Незаметно, изо дня в день, от обеда к обеду, от путешествия к путешествию, от вечера к вечеру, от раздражения к раздражению, от огорчения к огорчению, мои волосы тихо падали один за другим, процесс шел скрыто, ты ничего не говорила, но сердилась на меня за это, это точно, ты сердилась, что постепенно разрушается еще относительно молодой мужчина, неплохо сложенный, которого ты однажды полюбила. В какой-то мере я предавал тебя тем, что так ветшал, что так изменился. И что же изо дня в день говорило мне зеркало? В слабом от недостающих лампочек свете оно смеялось надо мной, застигало врасплох, с иронией обвиняло в том, что я все меньше и меньше смотрелся в него. Когда-то я тебе понравился, а потом, в общем, больше и не старался нравиться, так больше не стоял вопрос. Если есть иллюзия, которую теряешь, как волосы, так это иллюзия нравиться. Какое-то время она срабатывает, ты этим как-то озабочен, думаешь — надо же что-то делать, подтянуть подбородок, похудеть. Но день сменяется днем, и уже ни о чем не думаешь. Напрасно меня соблазняли глянцевые журналы, распинались телевизионные передачи — это на меня не действовало, это как курить и пить, как заниматься спортом, все это для других. Это не моя вина, не мой выбор, но действительно, мало-помалу я терял интерес к тому образу, который подразумевал меня самого.

На тебя я тоже смотрел меньше, но когда все же смотрел, отмечал маленькие изменения, усталость, потерю блеска; сначала я приписывал это всяким обстоятельствам, беременностям и всем тем заботам, которые припасает для нас жизнь, хандре, недомоганиям… Каждый раз мы думали, что все вернется, через полгода все будет в порядке — форма, молодость, стройность, платья в талию, и действительно, каждый раз это возвращалось, особенно после отпуска, — тебя находили похорошевшей, цветущей, да-да, каждый раз еще более красивой и цветущей… Потом, с годами, мы стали немного фаталистами и больше не видели по-настоящему наших тел — мы не ездили на море и постепенно становились «одетыми туристами».

Мы говорили о старении — и друг с другом, и с друзьями. Впрочем, мы относились к этому легко, даже насмешливо, просто время от времени эта тема возникала в разговорах. Со стороны мужчин чувствовалась небрежность, они в основном связывали старение с естественным ходом событий — так идет жизнь, с возрастом приходит солидность, мы набираем массу, это процесс, с которым не борются, возраст придает мужчине вес, на смену силе приходит объем. У женщин все по-другому, у них были всяческие рецепты, чтобы сдерживать досадные проявления, как если бы все зависело только от тебя и надо просто следить за собой, — но надо сказать, что именно они первыми били тревогу. Каждый раз, когда об этом заговаривали за столом, среди друзей, все в едином порыве хотели принять какое-то решение, чтобы поддерживать себя в форме; мы обещали следить друг за другом, чтобы избежать полного развала, как будто основная проблема — в полноте, в морщинах, но не в возрасте.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});