Русская революция, 1917 - Александр Фёдорович Керенский

лето 1914 года в разъездах по разным районам России в компании политических единомышленников, организуя и группируя общественные и политические силы, предвидя скорое общее выступление всех организаций и партий — буржуазных, либеральных, пролетарских, крестьянских — против царизма, за демократический парламентарный режим.

Я был твердо убежден, что революционное движение не замедлит развернуться. Массовые митинги, насчитывающие тысячи людей, тайные общества в провинциальных городах, пассивное отношение местных властей к манифестациям, открытое выражение народного мнения на бесчисленных митингах — все это ясно свидетельствовало о глубоком психологическом кризисе, неизменно предшествующем финальному акту революционного движения и радикальной смены высшей политической власти в стране.

Очень хорошо помню день, когда в Самару, крупный политический и торговый центр на Волге, где я в тот момент очутился, пришла новость об австрийском ультиматуме Сербии[8]. Возвращаясь поздно вечером с многолюдного митинга, я увидел город, охваченный необычным волнением. На следующее утро собирался отплыть на пароходе в губернский центр Саратов, где находился мой думский избирательный округ и готовились новые митинги. Меня сопровождали политические единомышленники, а до пристани нас провожала компания друзей. Мы по очереди обменивались последними впечатлениями о лихорадочно возбужденной политической ситуации в стране, чрезмерный накал которой удивлял нас самих. Вскоре по пути наткнулись на разносчиков газет, кричавших во все горло: «Австрия объявила ультиматум Сербии!» Хорошее настроение заметно испортилось, в этом крике чувствовалось первое дуновение всемирной бури.

Международная обстановка в Европе не оставляла сомнений в неизбежности войны. Простившись с друзьями, мы поднялись на пароход. Ничто не изменилось ни на тихой глади широких, величественно струившихся вод, ни в сиянии лучей летнего солнца, ни даже в веселой суете пассажиров, собравшихся на борту. Не говоря никому ни слова, стараясь скрыть озабоченность, наша небольшая компания поспешно собралась на «военный совет». Решили прервать пропагандистское турне, приостановить внутреннюю политическую борьбу и немедленно вернуться в Петроград. Мы отдавали себе отчет в необходимости сосредоточить все свои силы и силы страны на организации национальной обороны, поскольку было ясно, что попавшее в сеть «распутинщины» правительство не в состоянии справиться с проблемой войны и приведет Россию к сокрушительному поражению.

Я инстинктивно чувствовал, что правительство не переживет войны и на полях сражений родится свободная Россия. Именно это я в качестве представителя трудовой партии заявил самым твердым образом на историческом заседании Думы, состоявшемся после официального объявления войны.

Ту же самую мысль я высказал на пароходе сестре самого Ленина. Пожалуй, надо объяснить, каким образом у меня состоялась беседа с сестрой большевистского вождя. Семьи Ульяновых (Ленина) и Керенских обе жили в Симбирске на Волге. Мой отец был директором мужской гимназии и женской средней школы.

Ульянов, отец Ленина, был инспектором начальных школ Симбирской губернии. Все его дети учились в гимназиях под началом моего отца.

После смерти старшего Ульянова мой отец, связанный с семьей дружескими узами, стал наставником детей. При очень большой разнице в возрасте между нами у меня не осталось детских воспоминаний о Ленине, его братьях и сестрах. Тем не менее, вполне естественно, что, встретив на пароходе сестру Ленина, я к ней обратился. Вспомнив детство, заговорили о Ленине, который долгие годы жил в политической эмиграции в Западной Европе.

— Не волнуйтесь, — сказал я. — Вы скоро увидитесь. Начнется война и откроет ему дорогу в Россию.

Мое пророчество, сделанное из чистой любезности, оправдалось. Увы, к несчастью для России!

Пишу эти строки, чтобы читатели уяснили, в какой напряженной и сложной внутренней ситуации, сложившейся в России, наша страна вступала в конфликт. Чтобы понять российскую военную трагедию, надо учитывать, что война лишь на время замедлила революционное движение, которое с импульсивной силой неуклонно возрастало, и что не она его спровоцировала.

Для защиты страны от врага, превосходно вооруженного и организованного несравненно лучше, чем русский народ с его глубоким патриотическим инстинктом, решено было временно прекратить внутреннюю политическую борьбу с царизмом. Решительное стремление правительства объединить весь народ в общем порыве, забыв в данный момент о внутренних конфликтах, действительно достойно упоминания. Страна стала единым фронтом борьбы с внешним врагом.

В момент начала войны история предоставила российской монархии, которая никогда не понимала и чуждалась народа, единственный, может быть, шанс ради любви к России объединить вокруг себя жизнеспособные, здравомыслящие, честные политические силы страны. Но правительство заведомо испугалось этой уникальной возможности, способной спасти Россию от гибели, если б оно ей воспользовалось. В ответ на патриотический народный порыв правительство удвоило реакционные репрессии. Ради спасения России русский народ сражался на двух фронтах: на внешнем — плохо экипированный и плохо вооруженный — с могучим, вооруженным до зубов противником, и на внутреннем, защищаясь от интриг, коррупции и бессилия ставленников Распутина, жаждущих власти и абсолютно равнодушных к положению страны. Существование самодержавия и военные успехи вошли в трагическое противоречие.

Российскому национальному сознанию предстояло решить ужасающе трудную проблему, в то время неразрешимую. С одной стороны, следовало свергнуть власть, угрожавшую погубить страну, с другой — уберечь армию и государственный управленческий аппарат от пертурбаций, которые во время войны могли оказаться фатальными.

Я твердо убежден: не будь войны, революция совершилась бы, самое позднее, весной 1915 года, может быть, даже в конце 1914-го. Война прервала крестовый поход за свободу и славу России, и стране — при изначально ненавистном режиме во главе с такими, как Распутин, Сухомлинов и им подобными, — пришлось сражаться с идеально организованным и оснащенным врагом.

Во многих отношениях Россия пребывала совсем в ином положении по сравнению с другими сильными воюющими державами. Она вступила в войну неподготовленной, не имея возможности исправлять упущения в ходе войны. С самого начала военных действий пришлось полностью реорганизовывать экономическую и финансовую систему. Следствием этой реорганизации стала экономическая блокада России и запрет на торговлю водкой — товаром, составлявшим не только основной источник государственных доходов, но и главное средство товарообмена между городом и деревней, производителями и потребителями. Много говорилось, что блокада поможет привести Германию к поражению, но мало кто понимал, что Россия, обеспеченная гораздо хуже других великих держав, не имеющая ни технических средств, ни промышленности, сильнее Германии страдает от неизбежной во время войны изоляции. Отрезанная от мира Германия могла поддерживать контакты со своими союзниками, тогда как Россия была отрезана и от союзников. Не имея прямых путей сообщения, нельзя было в нужном количестве доставлять боеприпасы, военное снаряжение и продовольствие. С трудом удавалось перевозить ограниченное количество грузов из Сибири и по Мурманской железной дороге, открытой лишь осенью 1916 года и вечно работавшей с перебоями. То немногое, что можно было отправить из Владивостокского