Личная жизнь Петра Великого. Петр и семья Монс - Елена Майорова

«1693 сентября 8.

Вседражайшей моей матушке царице Наталье Кириловне. Изволила ты, радас(ть) моя, писать, чтоб я писал почаще; и я и так на всякую почту приписаваю сам, толко виноват, что не все сам. А что, радость моя, скорым путем не натселся, и ты, пожалуй, своею печалью не натсади меня. А я, слава Богу, кроме сего натсажать себя иным не стану и поеду по мере не замешкаф; а Андурския (Гамбургские) карабли еще не бывали. По сем, радасть моя, зравствуй, а я малитвами твоими жиф.

Petru(s)».

Привязанность к матери не мешала рядом с ней открыто тяготиться ее опекой и наставлениями, откровенно игнорировать все ее просьбы. Он даже не счел нужным приехать на встречу с персидским шахом, о чем в письме умоляла его мать. На письма же Евдокии он и вовсе не отвечал. Она писала ему, как пристало честной московской мужней жене: «Государю моему радости, царю Петру Алексеевичу. Здравствуй, свет мой, на множество лет! Просим милости, пожалуй, государь, буди к нам из Переслав ля не замешкав. А я при милости матушки жива. Женишка твоя Дунька челом бьет».

«Лапушка мой, здравствуй на множество лет! Да милости у тебя прошу, как ты позволишь ли мне к тебе быть? И ты пожалуй о том, лапушка мой, отпиши. За сим женка твоя челом бьет».

«Предражайшему моему государю-радости, царю Петру Алексеевичу. Здравствуй, мой свет, на многие лета! Пожалуй, батюшка мой, не презри, свет, моего прошения: отпиши, батюшка мой, ко мне о здоровье своем, чтоб мне, слыша о твоем здоровьи, радоваться. А сестрица твоя царевна Наталья Алексеевна в добром здоровьи. А про нас изволишь милостью своей памятовать, и я с Алешенькою жива.

Женка твоя Дунька».

Наталья Кирилловна скончалась внезапно в возрасте 43 лет 25 января 1694 года. 22 января Гордон занес в свой дневник запись о болезни Натальи Кирилловны.

До того она не жаловалась ни на какие недуги, не обращалась ни к врачам, ни к народным целителям. Вернувшись из Архангельска, где положил начало русскому флоту, Петр нашел мать слабой, больной и испуганной. Она долго разговаривала с Петром наедине — многие полагали, что именно тогда царица открыла Петру тайну его рождения. Петр, простившись с ней, в порыве горя умчался к себе в Преображенское. «Странным кажется, — замечает, рассказывая об этих событиях, М. Погодин, — как Петр, видя свою мать умирающею, оставил ее и уехал. И здесь обнаруживается его своеобразный характер: он не хотел или не мог дождаться двух-трех часов и удалился. Может быть, она была без памяти или страдала сильно, и Петру было слишком тяжело видеть эти страдания. Но все-таки сыну оставлять умирающую мать — противно чувству».

Известие о кончине Натальи Кирилловны Петр получил, веселясь на крестинах.

Горе царя проявлялось, как всегда, бурно: он выл, крушил все вокруг себя, кусал себе руки и пил, пил…

Впрочем, на похороны матери он не пришел. За гробом в «печальном смирном платье» шли царь Иван Алексеевич и царевны-падчерицы. Лишь на третий день в одиночестве Петр посетил место ее успокоения.

Любому некрасивому поступку Петра его поклонники умеют придать какой-то глубокий сокровенный смысл. Оказывается, отсутствие сына при погребении матери — это вызов замшелой старине, заявка на грядушие преобразования; запоздалый визит на ее могилу — всего лишь нежелание являть свою скорбь прилюдно.

А чтобы развеять скорбь, тем же вечером ужин у Лефорта в компании обворожительной Анны.

Покорение Азова

Однако никакая женщина не могла отвлечь Петра от его амбициозных планов.

Лефорт увлек царя идеей о большом путешествии в Европу. Тщеславный швейцарец желал продемонстрировать всем европейским дворам свое значение при молодом царе московитов. Но явиться надменным европейцам просто как правитель огромной, но дикой Московии Петр не желал. Требовалась какая-нибудь громкая победоносная кампания.

Недавно татары разорили на Украине город Немиров, увели в плен тысячи мужчин и женщин, захватили всех лошадей. Мазепа, новый гетман, видя слабость России, опасно сблизился с Польшей. Франция вела переговоры с султаном, чтобы добиться защиты Святых мест. Султан Ахмет II не счел нужным известить о своем приходе к власти двух царей слабой нации, хотя оповестил всех остальных глав европейских государств.

Еще в 1691 году иерусалимский патриарх Досифей обратился к правителям Русского царства: «Вы ради Святых Мест и единого православия чего не бодрствуете, не отгоняете от себя злых соседей? Вы упросили Бога, чтобы у турок была война с немцами, а теперь такое благополучное время, а вы не радеете. В досаду вам турки отдали Иерусалим французам и вас ни во что не ставят; смотрите, как смеются над вами; ко всем государям послали грамоты, что воцарился новый султан, а вам не пишут ничего. Татары крымские — горсть людей, а хвалятся, что берут у вас дань, а как татары — турецкие подданные, то, выходя, что и вы турецкие подданные. Много раз вы хвалились, что хотите сделать и то, и другое, а все оканчивалось одними словами, а дела не было никакого…»

С кончиной царицы Петр стал главой нарышкинской партии и самостоятельным правителем. Наверное, все четыре года он держал в уме предлог к войне. Теперь пришла пора вспомнить об этом обращении. 20 января 1695 года на постельном крыльце Кремлевского дворца был сказан московским служилым людям, дворянам и стрелецким головам государев указ собираться в поход «для промысла над Крымом».

Начался первый Азовский поход.

Трудно представить, что Петр самостоятельно разработал план похода. Скорее всего, эту мысль ему подсказали военные советники из иностранцев — по-видимому, Гордон.

В этом трагическом предприятии царь вел привычную жизнь: с попойками, куражом и девками. Но между этими занятиями и проигранными боями он находил время, чтобы писать письма сестре Наталье — и Анне. Анна отвечала царю не собственноручно, а через секретаря: она не умела писать по-русски. Письма были выдержаны в подобающем стиле, подписаны — «ваша слуга». Иногда она посылала Петру маленькие посылочки: «четыре цитрона и четыре апельсина», извиняясь, что не смогла достать больше. Тут же она просила царя подарить ей какую-нибудь волость «для многолетнего здравия царевича».

Просьба была не ко времени. Армия задыхалась, истекала кровью, упершись в ненавистные рыжие стены Азова. Турки заблаговременно усилили гарнизон крепости и основательно укрепили ее стены. Понеся большие потери под стенами Азова, русская армия возвращалась назад в Москву. В качестве трофея вели единственного пленного турка.

Австрийский дипломат Отто Плейер ехал через месяц тем же путем, каким шла петровская армия. Он записал в своем дневнике: «По дороге я видел, какие большие потери понесла армия во время своего марша, хотя и не преследуемая неприятелем; нельзя было без слез видеть, как по всей степи на протяжении 800 верст лежали трупы людей и лошадей, наполовину объеденные волками».

Тем не менее, используя уроки Софьи, правители устроили возвратившимся войскам торжественную встречу. Царя Ивана оторвали от его благочестивых занятий и заставили благодарить участников похода за верную службу. Был устроен благодарственный крестный ход.

«Петр не упал духом, но вдруг вырос от беды и обнаружил изумительную деятельность, чтобы загладить неудачу», — отмечал самый расположенный к Петру русский историк Соловьев.

С. М. Соловьев являлся придворным летописцем династии Романовых. Каждый год он выпускал новый том своей истории России. Каждый том благосклонно принимался царствующим домом. Прекрасно владеющий пером умный человек мог любое непотребство властителей представить как простительную детскую шалость, любое поражение как трамплин для будущей победы, любую подлость — как блестящий дипломатический маневр. Что, собственно, от него и требовалось.

Соловьеву вторит известный военный историк П. О. Бобровский: «Начинание молодого царя в военном деле не было благословлено успехом. Враждебные Петру люди поднимали головы, это ведь не то, что кораблики строить, под Кожуховом тешиться, с немцами пировать. Но эта самая неудача обнаружила в юном государе великого человека. Она подняла в нем силы, удвоила, утроила в нем энергию, чтобы загладить неудачу и упрочить успех второго похода».

С лихорадочной поспешностью, без всякого соблюдения технологических требований царь принялся за постройку под Воронежем флота. Вырубались вековые дубравы, древесина мокла и гнила под дождем и снегом, рассыхалась от солнца и ветра… Под торопливыми топорами запуганных плотников возникали корабли для Азовского моря.

Петр постигал все, «относящееся до морского дела, и был превосходным капитаном, изрядным лоцманом, добрым матросом и умелым плотником. Сие тем паче достойно всяческого уважения, что от рождения страдал он сильнейшей водобоязнью и в детские годы не мог без дрожи во всем теле даже переехать через мост и приказывал затворять в карете деревянные ставеньки. Однако природная смелость и сила духа позволили ему возобладать над сей слабостью», — писал Вольтер в своей «Истории Карла XII, короля Швеции, и Петра Великого, императора России». Действительно, до четырнадцати лет Петр испытывал непреодолимое отвращение к морю. Теперь же он слышал, как быстро рассекаемая вода плескалась под килем, и ощущал нечто подобное тому, что ощущаешь, влетая слишком высоко на качелях или катаясь с горы. Быстрота, с которой неслась лодка, захватывала дух, вид необозримого морского пространства, величественного и устрашающего, давил на грудь. Победа над собою относительно врожденного отвращения его к воде была одержана.