Уголек в пепле - Саба Тахир

Он рассказал мне об Испытаниях и четырех Претендентах. Затем изложил суть моего задания.

– Нам нужно разузнать три вещи: какие будут Испытания, где они проходят и когда. Причем нам надо это узнать до того, как они начнутся, а не после.

В голове роились десятки вопросов, но я ни о чем не спросила, боясь, что он сочтет меня совсем глупой.

– Как долго я буду в Академии?

Кинан пожал плечами и закончил бинтовать мои руки.

– Мы почти ничего не знаем об Испытаниях, – сказал он. – Но трудно представить, что это займет больше нескольких недель, самое большее – месяц.

– Думаете, Дарин продержится так долго?

Кинан не ответил.

Спустя несколько часов, на исходе дня, мы с Кинаном и Саной оказались в доме пожилого кочевника в Квартале чужестранцев. Облаченный в просторные одежды, он больше походил на доброго дядюшку, чем на посредника Ополчения. Когда Сана объяснила, что от него требуется, он оглядел меня, скрестив руки на груди.

– Категорически нет, – сказал он с сильным серранским акцентом. – Комендант съест ее живьем.

Кинан бросил на Сану многозначительный взгляд, словно говоря: ну а что вы ожидали?

– Со всем уважением, – обратилась Сана к кочевнику, – могли бы мы…

Она жестом указала на решетчатую дверь, и оба скрылись в другой комнате. Сана говорила слишком тихо, и я не могла расслышать ее слов, но что бы это ни было, похоже, оно не работало. Даже через решетку я видела, как кочевник качал головой.

– Он не согласится, – сказала я.

Кинан, стоящий рядом со мной, привалился к стене с равнодушным видом.

– Сана убедит его. Она ведь не просто так лидер фракции.

– Мне бы хотелось сделать что-нибудь…

– Постарайся выглядеть немного смелее.

– Что, как ты?

Я попыталась придать лицу отрешенное выражение, в котором эмоций было не больше, чем в приваленных к стене листах шифера, и устремила взгляд вдаль. Кинан коротко улыбнулся и словно помолодел на годы.

Я потерла босой ногой расстеленный на полу густой ковер с гипнотическими узорами. Повсюду были разбросаны подушки, расшитые крохотными зеркалами. Лампы с разноцветными стеклышками свисали с крыши, ловя последние лучи солнца.

– Мы с Дарином как-то пришли в такой же дом продать джем Нэн, – я дотянулась и потрогала одну из ламп. – Я спросила его, почему у кочевников всюду зеркала, и он сказал…

Воспоминания, острые и свежие, пронзили сознание. Боль за брата, за дедушку и бабушку забилась в груди с такой неистовой силой, что я закрыла рот.

Кочевники считают, что зеркала отражают зло, сказал Дарин в тот день. Он достал свой альбом и, пока мы ждали торговца кочевника, начал рисовать угольком, искусно передавая сложное плетение решетки и фонарей маленькими быстрыми штрихами. Очевидно, джинны и духи не могут выносить собственного вида. После этого я задавала брату еще множество вопросов, и он на все отвечал с обычной спокойной уверенностью.

Порой я удивлялась, откуда он так много знает. И только сейчас поняла – Дарин всегда слушал больше, чем говорил, наблюдал, запоминал, учил. Так же, как делал Поуп. Боль в груди стала невыносимой, и в глазах внезапно горячо защипало.

– Со временем станет легче, – проговорил Кинан. Я подняла глаза и увидела, что в его лице отразилась печаль, но почти тут же ее вытеснило знакомое холодное выражение. – Ты никогда их не забудешь, даже когда пройдут годы. Но однажды ты сможешь целую минуту прожить без боли. Затем – час. День. На самом деле это все, чего ты можешь желать. Затем тихо добавил. – Ты исцелишься. Обещаю.

Кинан отвел глаза в сторону, снова отстраненный и далекий, но я все равно чувствовала благодарность, потому что впервые после облавы ощутила себя менее одинокой. Спустя секунду Сана с кочевником показались из-за решетки.

– Ты уверена, что тебе это надо? – спросил меня кочевник.

Я кивнула, боясь, что голосом выдам страх.

Он вздохнул.

– Ну что ж, – он повернулся к Сане и Кинану. – Прощайтесь. Если отправимся с ней сейчас, то она успеет попасть в Академию до темноты.

– С тобой будет все в порядке, – Сана слегка обняла меня. Кого она пытается убедить, себя или меня, подумала я. – Ты – дочь Львицы. А Львица могла вынести что угодно.

Пока не погибла. Я опустила глаза, чтобы Сана не смогла прочесть моих сомнений. Она направилась к двери, и ко мне подошел Кинан. Я скрестила руки на груди, чтобы он не подумал, что мне нужны и его объятия. Но он не стал касаться меня. Только вздернул голову и прижал кулак к сердцу – приветствие Ополчения.

– Лучше смерть, чем тирания, – сказал он и вышел.

* * *

Спустя полчаса на Серру опустились сумерки. Я быстро шла за кочевником через Торговый квартал, где обитали самые зажиточные торговцы племени меченосцев. Мы остановились перед коваными узорчатыми воротами дома работорговца. Кочевник проверил мои кандалы. Его темный наряд тихо шелестел при каждом движении, пока он осматривал меня. Я сжала руки, чтобы унять дрожь, но кочевник мягко расцепил пальцы.

– Работорговцы ловят лжецов, как пауки мух, – сказал он. – Бояться – это хорошо. Страх делает твою историю правдоподобной. И помни: ты должна молчать.

Я энергично кивнула. Даже если бы мне и захотелось что-нибудь сказать, то вряд ли бы удалось – я была слишком напугана.

Этот работорговец – поставщик душ в Блэклиф, как объяснил мне Кинан, пока мы шли к дому кочевника. Нашему посреднику понадобился не один месяц, чтобы завоевать его доверие. Если он не возьмет тебя для Коменданта, задание будет провалено, так и не начавшись.

Нас проводили во двор, и чуть позже работорговец уже расхаживал вокруг меня, истекая по́том от жары. Он был такой же высокий, как кочевник, но в два раза толще. Его пузо выдавалось вперед так, что пуговицы едва держались в петлях его золотой парчовой рубашки.

– Неплохо. – Он щелкнул пальцами, и девушка-рабыня появилась из недр его особняка с подносом и напитками. Работорговец опрокинул одну чашу, намеренно не предложив ничего кочевнику. – В борделе за нее хорошо заплатят.

– Как за шлюху с нее не получить больше сотни марок, – возразил кочевник. Его переливчатый голос обволакивал. – А мне нужно двести.

Работорговец фыркнул, и мне захотелось придушить его за это. Во дворах соседних домов били подсвеченные фонтаны, сновали рабы-книжники. Дом этого толстяка являл собой нагромождение арок, колонн и внутренних двориков. Двести серебряных для него – капля в море. Он наверняка заплатил гораздо больше за гипсовых львов, восседавших по обеим сторонам от входной двери.

– Я надеялся продать ее как домашнюю рабыню, – продолжил кочевник. – Я слышал, ты ищешь такую.

– Да, – признал работорговец. – Комендант наседает на меня вот уже несколько дней. Ведьма продолжает убивать девочек. Нрав у нее как у гадюки.

Работорговец разглядывал меня, словно фермер теленка, и я задержала дыхание. Затем он покачал головой.

– Она слишком мала, слишком юна и слишком красива. Она не продержится и недели в Блэклифе, а искать ей замену – это новые хлопоты, мне они не нужны. Я дам тебе за нее сотню и продам Мадам Мох, что в доках.

Капельки пота стекали по лицу кочевника, хотя внешне оно казалось спокойным. Мэйзен велел ему сделать что угодно, лишь бы доставить меня в Блэклиф. Но если бы он сразу сбросил цену, работорговец мог заподозрить неладное. Если все же он продаст меня в бордель, неизвестно, как быстро Ополчение сможет меня оттуда вызволить. Если же он вообще меня не продаст, мои попытки спасти Дарина пойдут прахом. «Сделай что-нибудь, Лайя, – Дарин снова побуждал меня набраться мужества. – Или я умру».

– Я хорошо глажу одежду, господин, – выпалила я прежде, чем смогла обдумать свои слова.

Кочевник открыл рот, а работорговец посмотрел на меня как на крысу, которая вдруг начала жонглировать.

– И я… я умею готовить. И убираться, и делать прически, – я перешла на шепот. – Я буду… буду хорошей служанкой.

Работорговец осмотрел меня с ног до головы, и я пожалела, что посмела заговорить. Затем его глаза сверкнули хитрым, почти довольным блеском.

– Боишься стать шлюхой, девочка? Не понимаю почему. Это вполне честное ремесло.

Он снова обошел меня, вздернул мой подбородок, пока я смотрела в его зеленые, как у рептилии, глаза.

– Говоришь, умеешь делать прически и гладить одежду? А на рынке сможешь справиться сама?

– Да, сэр.

– Читать ты, конечно, не умеешь. А считать?

Разумеется, я могу и считать, и читать, жирный боров.

– Да, сэр, я могу считать.

– Она должна научиться держать язык за зубами. И придется ее привести в порядок, я вычту это из ее стоимости. Нельзя везти ее в Блэклиф, когда она выглядит как трубочист. Я дам ее за сто пятьдесят серебряных, – подсчитал работорговец.

– Я всегда могу отдать ее в любой патрицианский дом, – возразил кочевник. – Под всей этой грязью девочка чудо как хороша. Уверен, мне за нее неплохо заплатят.