Великий Столыпин. «Не великие потрясения, а Великая Россия» - Сергей Степанов

На сей раз поездка на Кавказ ничем не напоминала увеселение. Имам Шамиль сплотил вокруг себя горцев и объявил газават, или священную войну, русским. Лермонтов по своей инициативе принял участие в двухнедельной экспедиции генерала Галафеева, отправившейся из крепости Грозная для усмирения восставших. Он участвовал в битве с горцами 11 июля 1841 г, описав его в стихотворении «Валерик».

Последняя поездка Лермонтова и Столыпина на Кавказ состоялась весной – летом 1841 г. Алексей Столыпин, вернувшийся по совету императора на военную службу, был в чине капитана. Он первым выехал из Петербурга, Лермонтов догнал его в Туле. С дороги поэт писал Е.А. Арсеньевой: «Милая бабушка. Я сейчас приехал только в Ставрополь и пишу к вам; ехал я с Алексеем Аркадьевичем и ужасно долго ехал: дорога была прескверная. Теперь не знаю сам еще, куда поеду; кажется, прежде отправлюсь в крепость Шуру, где полк, а оттуда постараюсь на воды». Биограф Лермонтова сообщает, что родные и друзья поручили Монго Столыпину оберегать поэта от опасных выходок. К несчастью, Столыпину не удалось выполнить это поручение, хотя, по воспоминаниям очевидцев, он настаивал на том, чтобы ехать из Ставрополя прямо в полк. Рассказывали, что друзья решили бросить монетку. Выпал жребий ехать в Пятигорск.

Минеральные воды были знакомы Лермонтову с детства. Столыпины владели имением сравнительно недалеко от целебных источников, и бабушка несколько раз привозила туда внука. Но вряд ли молодых офицеров привлекло лечение. На воды съезжалось множество светских дам и их кавалеров – «водяное общество», блестяще описанное Лермонтовым в «Герое нашего времени». Кроме того, Пятигорск имел славу кавказского Монако, и там шла крупная карточная игра. Офицерам для поездки на воды нужны были основания. Лермонтов со Столыпиным запаслись свидетельствами за подписью военного лекаря Иоганна Барклая-де-Толли, дальнего родственника фельдмаршала. Согласно заключению лекаря, Лермонтов якобы был «одержим золотухою и цинготным худосочием, сопровождаемым припухлостью и болью десен». Чем страдал Монго Столыпин, осталось неизвестным, но начальник штаба командующего Кавказской линией и Черноморией, на чье имя были поданы рапорты о необходимости все лето принимать серные ванны, весьма скептически отнесся к медицинскому свидетельству и того и другого офицеров. Он писал коменданту Пятигорска: «Не видя из представленных вами при рапортах… и свидетельств за № 360 и 361, чтобы Нижегородского драгунского полка капитану Столыпину и Тенгинского пехотного поручику Лермонтову, прибывшим в Пятигорск, необходимо нужно было пользоваться кавказскими минеральными водами, и напротив, усматривая, что болезнь их может быть излечена и другими средствами, я покорно прошу ваше высокоблагородие немедленно, с получением сего, отправить обоих их по назначению».

Несмотря на недвусмысленную угрозу, что их болезни будут «излечены другими средствами», друзья добились от коменданта Пятигорска разрешения остаться для приема серных ванн. Комендант Траскин знал репутацию сорвиголов, явившихся на воды, и умолял их не шалить и не бедокурить во время лечения: «Больным не до шалостей, г. полковник», – отвечал с поклоном Столыпин. «Бедокурить не будем, а повеселиться немножко позвольте, г. полковник, – поклонился в свою очередь почтительно Лермонтов. – Иначе ведь мы можем умереть от скуки, и вам же придется хоронить нас». Лермонтов словно накликал беду. В романе «Герой нашего времени» описана смертельная дуэль между Печориным и Грушницким. Говорили, что в образе фата и позера Грушницкого узнал себя отставной майор Николай Мартынов. Он был сыном винного откупщика, того самого, который завел висячие сады над Волгой. Мартынов учился в той же юнкерской школе, что и Лермонтов со Столыпиным. Во время учебы в «пестром эскадроне» они фехтовали друг с другом на эспадронах, во время службы в гвардии устраивали поэтические поединки, Лермонтов написал несколько колких эпиграмм на Мартынова, тот отвечал не менее острыми. Каким образом дошло дело до поединка на пистолетах, никто точно не знает. По свидетельству дам «водяного общества», размолвка возникла из-за пустяка, но Мартынов посчитал себя оскорбленным и вызвал Лермонтова на дуэль.

Подлинные обстоятельства дуэли, состоявшейся 15 июля 1841 г. у подножия горы Машук, до сих пор покрыты мраком, более непроницаемым, чем стена ливня, который обрушился на место поединка сразу после смертельного выстрела, сразившего поэта. Сложно выяснить роль Монго Столыпина в последней дуэли его друга и родственника. Допрошенные в качестве свидетелей корнет Михаил Глебов, титулярный советник князь Александр Васильчиков и отставной майор Николай Мартынов ввели в заблуждение следователей. Известно, что, находясь под арестом, они обменивались записками, договариваясь, что и как говорить. Впрочем, им не лучшим образом удалось согласовать позиции, отчего следственное и военно-судное дело содержит множество противоречий.

Глебов и Васильчиков объявили следователям, что секундантом Мартынова являлся Глебов, а Лермонтова – Васильчиков. То же самое подтвердил Мартынов. На самом деле секундантом Лермонтова был Столыпин, о чем на следствии не было сказано ни слова. Равным образом не было упомянуто о присутствии на месте поединка князя Сергея Трубецкого и предположительно еще нескольких лиц. Их сокрытие от следствия объяснялось опальным положением данных лиц. В случае со Столыпиным и Трубецким вполне можно было опасаться показательного применения закона по всей его строгости. Опальным офицерам грозила если не каторга, то лишение всех прав состояния и отдача в солдаты.

Глебов и Васильчиков, осведомленные о неприязни Николая I к Столыпину, взяли всю вину на себя. Вероятно, Столыпин принял эту услугу, понимая, что его товарищи немногим рискуют. Корнет Глебов мог рассчитывать на снисхождение как образцовый офицер, побывавший в плену у горцев, получивший тяжелое ранение, а главное, находившийся на водах для излечения совершенно официально, в отличие от Столыпина с его сомнительным свидетельством. Князь Васильчиков вообще многое мог себе позволить, будучи сыном сановника, занимавшего в те годы сразу два высших в Российской империи поста – председателя Государственного совета и председателя Комитета министров.

Между прочим, участие Монго Столыпина в качестве секунданта Лермонтова не было секретом для света. Об этом знало пятигорское «водяное общество», для которого гибель поручика Лермонтова стала главной темой светских разговоров. Слухи распространялись так быстро, что о негласном участии Столыпина в дуэли толковали за сотни верст от Пятигорска. Трудно представить, что следователи, среди которых были гражданские и полицейские чиновники, армейские офицеры и офицеры Отдельного корпуса жандармов, не были осведомлены об этих слухах. Тем не менее в следственном деле, сохранившемся в архиве Третьего отделения, имя Столыпина ни разу не упомянуто[61]. Все это являлось неизбежным результатом николаевских порядков, при которых главным достоинством чиновника считалось умение доложить вышестоящему начальнику именно то, что тот хотел услышать. Истина никого не интересовала, инициатива строго наказывалась. Показания великосветских свидетелей вполне устраивали все инстанции, а разоблачать лжесвидетельство сына первого сановника империи было бы крайне опрометчивым поступком. Наказание для участников поединка оказалось беспрецедентно мягким. Мартынов получил три месяца ареста, Глебова и Васильчикова освободили от ответственности: первого, учитывая его ранение, второго – «во внимании к заслугам отца».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});