Сидоровы Центурии - Николай Симонов

После короткого напутствия, смысл которого сводился к тому, чтобы девчата вели себя прилично и не досаждали Дмитрия Васильевича, Галина Павловна отправилась в путь. Павлов вызвался проводить ее до улицы. До захода солнца оставалось 20 минут. В воздухе чувствовалось приближение грозы. Когда они завернули за угол бетонной коробки спортзала, Галина Павловна остановились, обняла его, и они начали целоваться.

Внезапный порыв ветра прошелся сквозняками по окрестным строениям, жалобно зазвенело разбившееся стекло оставленного уборщицей по забывчивости открытым окна в учебном кабинете на 3-м этаже. Поднялась и заметалась в воздухе стая ворон. Со скрипом приоткрылась, а потом захлопнулась дверь школьного склада для макулатуры, из которого Павлов недавно изгнал развлекавшихся в нем подростков. Туда-то Павлов и повлек за руку сначала растерявшуюся, а потом смекнувшую, что к чему, Галину Павловну.

В темном помещении, едва освещенном узким окошечком под крышей, еще витал легкий аромат табака и крепленого вина. И брачное ложе, надо сказать, было так себе — не перина. Но Галина Павловна уже не обращала внимания на такие мелочи. Не дожидаясь любовной прелюдии, она сразу стала раздеваться. В самый ответственный момент над ними так громыхнуло, что у нее и Павлова чуть не заложило уши.

— Гневаться изволят! — подумали они оба.

Несмотря на предложение Павлова зажечь свечу и переждать в этом мизерабельном помещении обещанный еще вчера синоптиками грозовой дождь с градом, Галина Павловна все равно рвалась на вокзал. Она чувствовала себя настолько наэлектризованной, что сидение на месте представлялось ей смерти подобным. Кроме того, она хотела хотя бы немного побыть наедине с собой.

— Авось пронесет! — весело сказала она ему, когда они подошли к воротам. Павлов объяснил ей, как они отворяются со стороны улицы: нужно просунуть руку между прутьями, приподнять вверх рычажок и немного нажать. Замок сам сработает.

Они простились ненадолго, причем, Галине Павловне крупно повезло. Всего несколько крупных капель дождя попали в нее. Ливень начался, когда она уже спускалась в метро.

Вернувшись в спортзал, Павлов скромно сел в уголок на лавку, где он оставил свой дипломат, достал из него скандальную повесть братьев Стругацких "Улитка на склоне" и приготовился читать.

С опубликованным в журнале "Байкал" при его неявном попустительстве варианте повести он так и не удосужился ознакомиться. По уши был завален работой, поэтому подписал повторный запрос на публикацию, не прочитав объемистое приложение с выражениями протеста. За это он получил выволочку от тов. Афанасьева, который, в порядке последующей цензуры, повесть прочитал и в своей резолюции написал: "Впечатление отвратное. Почему не посоветовали авторам поменять название произведения на "Мандавошку на члене" и послать рукопись в медицинский журнал?".

В оправдание тов. Афанасьева за такую грубость в качестве аргумента, хотя и слабого, можно привести лишь его плохое настроение. Накануне он получил из Президиума АН СССР письмо неприятного содержания, в связи с протестом известного советского физика на отказ в опубликовании в журнале "Наука и жизнь" его статьи по второму закону термодинамики. Цензор-куратор издания, ссылаясь на устное указание тов. Афанасьева, советовал автору статьи, как ему следует излагать свои мысли:

"Вам можно писать в статьях и книгах только об идеях, понятиях, терминах, коэффициентах и размерностях, утвержденных ГОСТом. Все новое, что вы придумываете, надо вначале ввести в ГОСТ, а затем об этом можно писать и просить акт о не секретности. Мне поручено за этим следить…".

Приобщив эту записку к своему письму в Главлит, вице-президент АН СССР (не будем выдавать его фамилию), задавал тов. Афанасьеву ехидные, с намеками на громкий скандал, вопросы: "Если бы Альберт Эйнштейн являлся гражданином СССР, имел бы он, хоть малейший шанс опубликоваться в советских научно-популярных журналах? И что такое ГОСТ, применительно к науке, предназначение которой и есть поиск неизвестного?"

Но читать ему не дали. Краем глаза он заметил, что Лена, Валя и Нина о чем-то шепчутся. Потом он увидел, как Лена встает с матраца и прямо босиком решительно направляется в его сторону. Подойдя к нему, она, заметно волнуясь, от имени всех девчат и от себя лично попросила его немного рассказать о себе и о профессии журналиста, о которой она и многие из присутствующих тоже начинают подумывать.

— Просим, просим! — закричали с матрацев остальные.

Павлов, нехотя, согласился и Лена, взяв его за руку, повела к месту предстоящего выступления. Извинившись, он снял полуботинки, а потом осторожно присел на спортивный матрац.

Девчата расположились полукругом и приготовились слушать.

— Лектор Всесоюзного общества "Знание" среди молодых доярок колхоза "Заветы Ильича", — посмеялся про себя Павлов, увидев себя как бы со стороны.

У некоторых девушек под футболками и маечками были заметны лифчики. Другим размеры груди пока позволяли обходиться без них, хотя его новой знакомой Нине Петровой бюстгальтер третьего размера точно бы не помешал.

— Есть еще силища в русских селениях! — мысленно облизнулся он, восторгаясь мастерством неведомого Фидия, но тотчас приказал себе на Петрову не смотреть, а для проверки реакции слушателей наблюдать за кем-нибудь, не вызывающим у него никаких эмоций, кроме как негативных. И он выбрал ту самую жердеобразную девицу по имени Тамара, которая сопровождала его Асоль при их первой встрече. Та, почувствовав на себе его взгляд, передернула плечиком, на всякий случай прикрыла рукой свою плоскую грудь и неестественно улыбнулась, показав ему свои крупные и неровные передние зубы. После этого Павлов начал свой рассказ.

Павлов, если кто не знает, был очень хороший рассказчик. Не Ираклий Андроников, конечно, но и не мастер художественного слова, который не способен, ни на йоту, отклониться от заранее заученного текста. Рассказ о своем пути в журналистику Павлов начал с того, как вначале стал геологом:

— Все геологи в душе — писатели и поэты. Помимо того, что их за государственный счет доставляют, куда Макар телят не гонял, и в края не столь отдаленные, они имеют возможность любоваться природой во всех ее проявлениях. Их постоянно очаровывает смена картин, событий, трудов и дней, каждый из которых по емкости впечатлений соответствует многим-многим дням городской жизни. Каждый год их опьяняет весна своим светом, свежестью и неукротимостью летящей солнечной воды, белизной и печальным ароматом скорого увядания черемухи. Лето дарит им тепло, сносный быт и надежду на долгожданный успех. Потом их опаляет пожар осени, особенно прекрасный в хвойно-лиственной сибирской тайге, и, наконец, они переживают бурную радость первого снега, знаменующего завершение сезонных поисковых работ. Работы эти, надо признать, очень трудоемкие. Например, геологу надо отобрать пробу на определение возраста породы. Для этого нужно выдолбить из середины монолитной глыбы килограммов 20–30. Вручную. Кувалдой. Потом донести образцы до лагеря или машины (если есть возможность на ней проехать). Иногда приходится преодолевать с грузом не один километр. Если при отборе пробы допущены ошибки, результат анализа будет недостоверным. Тогда все сначала. И это не трудовые подвиги, а обычные будни.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});