Мой театр. По страницам дневника. Книга II - Николай Максимович Цискаридзе

проходить свою сцену «Охота». Вижу, Катя ведет Лакотта. Он мне: «А где Света?» – «Охотится». – «А ты?» – «А я отохотился, всё, меня подстрелили!» – «Как? Я же не видел!» – «Ничего, Пьер, завтра увидите!» Смотрю, Катя еле себя сдерживает, чтобы от смеха не лопнуть.

На следующий день Лакотт пришел в театр, в тот день на улице было 45 градусов жары в тени! Смотрю, по коридору бежит Новикова: «Коля, Лакотту плохо! Его увозят на скорой!» Тут я перекрестился, боже, мне было так стыдно. Захожу в зал, а наш концертмейстер мне: «Наколдовал, да?!» Несчастный Пьер с сердечным приступом попал в госпиталь.

Новикова бросилась звонить в Париж его супруге Гилен Тесмар, мол, вашему мужу очень плохо, предынфарктное состояние… Тесмар выслушала ее взволнованную речь абсолютно спокойно и говорит: «Зачем он вообще поехал в этот Нью-Йорк?»

Катя объясняет зачем, а потом говорит, что в такой-то день его выпишут из госпиталя, но лететь на самолете в Париж ему по состоянию здоровья нельзя, рассчитывая на то, что Гилен сейчас скажет: «Ой, я сейчас же сажусь в самолет и вылетаю к нему!» Но услышала в трубке только спокойное и холодное: «Да? Нельзя летать? Ничего страшного, пусть садится на корабль». В дословном переводе с французского она сказала «пусть возьмет корабль». Ни одного слова испуга, ни «ой, как же это случилось?». Я тогда подумал, что Лакотт, видимо, не только нам, но и своей жене изрядно поднадоел.

35

Хотя мы с Захаровой станцевали генеральную «Дочери фараона», в труппе до последнего кипели страсти, какой состав будет исполнять выигрышные первый и последний спектакли. Гуданов рвался в бой. Всем подряд жаловался, что пока Цыцки, то есть меня, в театре не было, он был главной звездой, а Цыцка вернулся и отнял у него все роли.

В закулисье Metropolitan появился Валера Головицер – давний приятель Максимовой и Васильева из хлопуш ГАБТа. Перебравшись в США и обжившись в Нью-Йорке, он считал себя главным ньюсмейкером Bolshoi Ballet в Америке. Клакерское прошлое прочно засело в Валериной натуре.

Его весьма скромная персона не вызывала у меня восторженных чувств. А Головицеру очень хотелось, чтобы его воспринимали как нечто значительное. Валера всячески демонстрировал свою заботу и любовь по отношению к Гуданову, желая тем самым поставить меня на место. Везде, где мог, Головицер представлял Диму главной звездой русского балета.

На утренник «Дочери фараона», в котором танцевал Гуданов, Валера созвал всех, кого ему удалось найти в Нью-Йорке в такую адскую жару. Но «звезда» не сдюжила: Дима и сам свалился, и бедную Машу Александрову со «стульчика» уронил. Прихожу в театр на свой вечерний спектакль, а меня вся труппа по очереди поздравляет. «Да что вы, я же еще ничего не станцевал!» – удивился я. Мне в ответ: «А тебе уже и не надо!»

В этот момент появляется расстроенный Головицер, видит меня… Я ему с нежностью: «Ну что, обделались?»

А то нас с Захаровой позором заклеймили, что не даем дарованию Гуданова развернуться. Головицер ходил по театру, взбивал-взбивал эту пену. Я куражился, проходя мимо него: «Не на того ставите, Валера, не на того!»

36

10 сентября 2005 года состоялся сбор труппы ГАБТа, впервые в непривычно маленьком зрительном зале Новой сцены. Приехав в театр за несколько дней до этого события, я подобрал мебель для гримерки, как мог обустроил себе «гнездо». Труппа на работу вышла: репетиционных залов не хватает, кто где сидит – непонятно. Полная неразбериха. Помню, Максимова между репетициями устраивалась на стуле в коридоре. Фадеечева я пригласил обосноваться в своей гримерной, куда еще раньше собственными руками заселил Филина…

Стали мы плясать в филиале Большого театра. Сезон открылся «Лебединым озером», потом я исполнил «Сон в летнюю ночь». Выдалась пауза в несколько дней. Гена Таранда, руководивший «Имперским балетом», стал меня уговаривать поехать в Минск, станцевать с его коллективом «Шехеразаду». Золотого раба после травмы я еще не танцевал, там вся хореография взахлест, в эмоциях. «Нет, Гена, я еще не очень в форме», – отнекивался я. Но Гена умел уговаривать, в результате я поехал в Минск.

Выступали мы во Дворце Республики. Здание типа нашего Кремлевского дворца, только поменьше, вмещающее 2700 зрителей. Зал набит до отказа. Когда спектакль закончился, количество цветов, которые мне вынесли на сцену… Я как артист никогда не был обделен цветами, мне всегда на сцену выносили «сады Семирамиды». Но здесь сложилось ощущение, что я – Ленин, и мне к Мавзолею, как во времена СССР, несут букеты.

Публика оказалась необыкновенной, очевидно было, что зал заполнен интеллигенцией. Перед отъездом из Минска в Москву мы встретились с человеком, устроившим этот вечер: «Вы знаете, Николай, все, что происходит в Минске в смысле театра, музыки, эстрады, проходит через мою контору. Хочу вам сказать, что сегодня я впервые видел такой зал, такой контингент: профессура, театральные деятели, писатели, художники. Прежде они к нам никогда не приходили!» Я был поражен подобным признанием и в свою очередь спросил, откуда такое количество цветов? «Ну, вы же видели, тут не сплошь магазинные розы, это цветы, которые люди сами выращивают».

Из зрительного зала Дворца Республики на сцену вели две лестницы: справа и слева по ним к нам, артистам, после спектакля потекла людская река. В тот вечер мне надарили не только цветов, но и белорусских конфет, шоколада, кто-то принес в подарок собственноручно закатанные баночки с соленьями и вареньями, как привет из моего далекого детства с няней. Так тепло на душе стало. Но надо было торопиться домой – в Москве меня ждали две совершенно новые, далеко не рядовые работы.

37

Хоть я по своей природе человек крайне ленивый, моя жизнь всегда заполнена разного рода деятельностью – кроме работы еще и общественными обязанностями. Однажды как член жюри «Золотой маски» я оказался в Московском театре кукол «Тень» и буквально влюбился в его руководителей – Илью Эпельбаума и Майю Краснопольскую.

В 2000 году они создали проект «Музей театральных идей». Смысл его заключался в том, что любой режиссер мог поставить там спектакль своей мечты, единственным ограничением являлся формат в 15 минут. На крошечной сцене Лиликанского театра работали выдающиеся личности: Анатолий Васильев, Петр Фоменко, Тонино Гуэрра.

Увидев и поводив кукол, сразу вспомнилось детство и мои кукольные спектакли, которыми я замучил всю родню. Уходя, сказал на прощанье: «Как жалко, что у вас невозможно поставить балет!» – «Я для вас придумаю спектакль», – засмеялся Илья.

Прошла пара лет. Летом 2004