Войны Роз: История. Мифология. Историография - Елена Браун

Стоит подчеркнуть, что «почетным» в эпоху Войн Роз стало не только получение какого-либо практического образования, но и присутствие образованных (опять же в исключительно практическом плане) людей в окружении джентри. В частности, Маргарет Пастон писала своему мужу: «Люди думают, что чем больше ученых людей из нашей страны будет в твоем совете, тем больше будет тебе чести»[54], а Пламптоны, в строгом соответствии с этим советом, поддерживали прочные отношения с юристом Годфри Грином, письма которого составляют весомую часть эпистолярного комплекса этой дворянской семьи. Пожалуй, наиболее яркой иллюстрацией того, как высоко ценились люди, получившие юридическое образование, является следующий отрывок из нарратива Роберта Пилкингтона. «В это же время Роберту удалось привезти с собой сквайра, который прозывался Ральфом Хореллом, очень образованного человека, и тот посоветовал Роберту не входить в комнату, где его дело обсуждалось лордами из королевского совета, а когда его заставят войти, не говорить ни слова, пока ему не покажут бумаги, на основании которых его обвиняют, и пока ему не позволят советоваться с людьми из собственного совета... И благодаря его советам это дело, слава Богу, было воспринято лордами благосклонно»{198}.

В данном случае автор цитируемого документа — Роберт Пилкингтон — полагал, что существовала четкая зависимость — присутствие в его совете Ральфа Хорелла означало фактический выигрыш дела в суде.

Действительно, пока Ральф Хорелл консультировал Пилкингтона, все его появления в различных судебных инстанциях заканчивались благо­ получно{199}.

Итак, «добрую славу» джентри могли принести: приобретение новых земель, неустанная забота о преумножении своего благосостояния, точность денежных расчетов, компетентность, а также выигрыш судебного разбирательства, и необходимая для этого поддержка знающего юриста. По-видимому, ценностная шкала джентри носила в значительной степени утилитарный характер, а общественное мнение не поощряло поступки, не приносившие очевидной отдачи.

Проанализировав ценности, джентри, целесообразно проследить, как они соотносились со значительно более изученной придворной культу рой. Выше было заявлено, что двор был для джентри иной, чуждой культурной средой. Это положение, бесспорно, нуждается в доказательствах. Прежде всего, необходимо напомнить, что основные интересы джентри были связаны с их графством, в котором они проводили большую часть жизни[55]. Анализ эпистолярных комплексов Пастонов, Стоноров и Пламптонов показывает, что поездки ко двору были не правилом, а исключением и предпринимались исключительно для реализации каких-то практических целей. Во всяком случае, в находящихся в нашем распоряжении эпистолярных комплексах нет ни одного упоминания о посещении столицы ради участия в каком-либо придворном развлечении или церемонии. Даже присутствие на столь грандиозном и значимом мероприятии, как коронация, диктовалось сугубо практическими мотивами. В частности, единственной коронацией, на которой присутствовал Джон Пастон-младший, были торжества по случаю восшествия на престол Эдуарда IV. Причина посещения была чрезвычайно весомой — один из соратников Джона Пастона передал ему, что его желают видеть при дворе, и что в ходе торжеств он будет посвящен в рыцари{200}. Уильям Стонор также посетил коронацию Ричарда III лишь потому, что на этом мероприятии присутствовал глава его «партии» — маркиз Дорсет{201}.

В эпистолярном комплексе Пламптонов содержится два документа, которые позволяют предположить, что джентри не только не стремились ко двору, но старались по возможности избегать этих поездок. В ноябре 1486 г. глава «партии» Роберта Пламптона и его неизменный покровитель — герцог Нортумберленд — получил пост наместника Западной марки и написал Роберту Пламптону, чтобы тот присоединился к его свите для поездки в столицу{202}. Однако Роберт не спешил и спустя неделю получил от герцога следующее письмо: «Я предполагаю, что вы готовитесь поехать со мной… однако я понимаю, что это будет стоить вам не только многих трудов, но также и больших денег, поэтому я предоставляю решение только вашей доброй воле… и не стану проявлять недовольство тем, что вы все еще остаетесь дома»{203}. Тот факт, что Роберт Пламптон обычно неукоснительно исполнявший приказания герцога, в этот раз попытался игнорировать его распоряжение, как нельзя лучше свидетельствует — джентри вовсе не стремились присоединиться к радостям придворной жизни.

Необходимо отметить следующую закономерность. Если Пастоны, Отоноры, Пламптоны и их корреспонденты упоминают о поездке в столицу, то в этом письме неизменно присутствуют два обязательных элемента. Первое — указывается четкая, сугубо практическая цель визита. Например, в 1467 г. Джон Пастон-младший провел несколько месяцев в столице, чтобы отстоять права владения замком Кайстер. Каждое письмо Джона в указанный период содержит подробный отчет о том, как продвигается дело{204}. Несмотря на то, что положение обязывало Пастона-младшего участвовать в придворных развлечениях, рассказы о них встречаются крайне редко и вызывают лишь раздражение его адресатов{205}. Вторым необходимым элементом сообщения о пребывании в Лондоне являются жалобы на связанные с поездкой расходы. Так, Брайан Родклиф жаловался Уильяму Пламптону: «Я планирую отправить моего сына — Джона Родклифа — ко двору в начале следующего семестра, чтобы он позаботился о наших делах, поэтому мои расходы на его содержание… видит Бог, возрастут вдвое»{206}.

О существовании некоторой культурной дистанции между джентри и придворной средой свидетельствуют, в том числе, языковые различия. При дворе английских королей в эпоху Войн Роз нередко звучала французская речь; владение этим языком было обязательным для истинного придворного{207}. Между тем, в среде джентри знание французского было скорее исключением из правил. Все документы эпистолярных комплексов Пастонов, Стоноров и Пламптонов, кроме нескольких юридических бумаг на латыни, написаны по-английски. Французские фразы в письмах указанных архивов чрезвычайно редки. В частности, в архиве Пастонов они встречаются лишь в текстах, написанных людьми, близкими к придворным кругам, например Томаса Дени. Томас Дени был дворянином, он имел собственный дом в Лондоне, в котором проживал практически постоянно, и регулярно сообщал Пастонам придворные новости{208}.

О том, что знание французского для джентри было совершенно необязательно свидетельствует следующий факт. Дочери Уильяма Пламптона, вышедшей замуж за одного из придворных, пришлось в спешном порядке овладевать правилами поведения при дворе и французским языком{209}. Уильям Пламптон был вполне обеспеченным дворянином и дал детям очень приличное образование. Очевидно, что если Анна Пламптон не говорила по-французски, то лишь потому, что для джентри это было бесполезное умение, на овладение которым не стоило тратить деньги и время.

Куртуазность считается одним из ключевых качеств дворянской культуры XV столетия. Однако в эпистолярных комплексах джентри куртуазные качества упоминаются крайне редко. Более того, ни в одном из писем не прослеживается связь между понятиями куртуазности и общественного одобрения (“worship”). Между тем, участие в рыцарском турнире, а тем более победа в состязании, для аристократа были поступками весьма почетными. Например, в хронике Р. Фабиана встречаются несколько достаточно развернутых описаний рыцарских турниров. Повествуя о турнире 1467 г. между английскими и бургундскими рыцарями, Фабиан отмечает: «лорд Скайлс приобрел славу (worship), он выбил бастарда Бургундии из седла»{210}. В данном случае на лицо очевидное культурное различие. Куртуазность, являвшаяся достаточно значимым качеством для аристократии, для джентри была скорее дополнением, которое хотя и могло подтвердить принадлежность своего носителя к благородному сословию, но было не в силах повысить его престиж в глазах сообщества джентри.

О том, что джентри были невысокого мнения о тонкостях рыцарского обращения, говорит и возможность употребления этого слова в негативном контексте. Одним из наиболее рельефных примеров являются следующие слова из письма Эдуарда Пламптона Роберту Пламптону: “The said master Tunstall gave me right curteouse words at my daparting, but therto is no trust”{211}. В литературном переводе на русский язык это означает — «Этот мастер Танстелл, когда я уходил, расточал мне любезности (куртуазные речи), но этому нельзя верить». В данном случае дело не в том, насколько утонченными были манеры мастера Танстелла. Процитированную фразу вполне можно упростить до словосочетания «куртуазные речи… которым нельзя верить». Необходимо подчеркнуть — в английском языке существовал целый ряд синонимов слова “courteous”, но Эдуард Пламптон предпочел назвать лживые речи мастера Танстела не вежливыми или любезными, а именно куртуазными. Возможно, излишняя куртуазность, подчеркнутая изысканность в обращении в среде джентри считались скорее дурным тоном.