Провал «миссии бин», или Записи капитана Вальтера - Владимир Иванович Партолин

и положил ступни пятками на стол подошвами в оконце.

Наконец в телефонной трубке раздался всё тот же дверной на пружине грохот, послышалось чьё-то кряхтение и сап кого-то ещё вошедшего. Через пару секунд дверью снова хлопнули, и голос Балаяна:

— Где это мы с вами разминулись, Тарасович Ольги? Вам звонят: у председателя колхоза «Отрадный» к вам дело… Может, Остапу выйти?

— У меня от него секретов нет. — Трубку взяли с затяжной зевотой: — Ээ-ыыых. Слушаю вас.

— Здравствуйте, господин Евтушенко. Беспокоит вас Вальтер, председатель колхоза «Отрадный».

— Называйте меня Тарасовичем Ольги. А вы — не Вальтер… Курт Франц Геннадьевич. Не спрашивайте от кого знаю. Покойному командующему Вооружёнными Силами Пруссии Курту Францу Аскольдовичу вы случаем не родственник?

— Нет! — выпалил я, рывком убрав ноги со стола. Моё настоящее имя и фамилию в ОВМР знали немногие, на Бабешке — только Каганович, Лебедько, Брумель, да Балаян. Гад, армяшка!

— Из каких же немцев по роду будите? Из «петровских», аль «поволжских»?

— Поволжский. Из Сталинграда родом. — Мне ничего не оставалось, как признаваться.

— Но детство и юность провели на Новой Земле. Ага… Я почему спрашиваю. Нам старикам и взрослым безразлично какой вы немец, но вот молодёжь подрастает — интересуется… Остап, выйди, погуляй. Козами займись… Отлынивать ты стал от своих прямых обязанностей, заболел что ли?

Остап молчком поспешил на выход: слышал его скорые шаги.

— Я в школе историю преподаю… Прослушают детки урок и в конце обязательно спросят из каких, стало быть, вы немцев… Обменяете портупею? На двух коз.

— Тарасович Ольги, ну зачем коз обещаете: Остап, зверюга, взбесится! — встрял Балаян.

Председатель недовольно и приглушённо отрезал:

— С Остапом поделюсь, наплечные ремни дам жилетку украсить.

Что на это предложение мог ответить, я сам надеялся устроить обмен — вернуть взводу повседневку, в том числе и свою. Офицеру носить её без портупеи срамно, поэтому отказал уклончиво:

— Подумать надо.

— Меняйтесь, Курт, — хороших коз дам, молодых, дойных.

— Непременно подумаю. У меня к вам дело. Вы знаете, в Отрадном на постое научная экспедиция Администрации «Булатного треста», испытывают способность лошадей и буйволов пахать в респираторах. Попробовали на колхозных угодьях, теперь совершенствуются в сопках — на целине… Так вот, лошади и буйволы после испытаний останутся у меня в колхозе, — врал я, — за доброе отношение к нам я намерен передать вам упряжку с плугом и бороной… На прощание погонщикам семечек хочу подарить, одолжите мешков… тридцать? Кстати, подскажите, как это вы их так готовите? Вкуснее наших, по-моему. Угощали как-то нарушители трудовой и общественной дисциплины.

Евтушенко долго молчал. Поверил, похоже, предстоящему пополнению отрадновского хозяйства тягловой силой и теперь переживал за участь животины. И вряд ли поверил в передачу ему обещанной упряжки.

— Дам, но в подсолнухах из фуража козам. А рецепт приготовления семечек один — сушим на солнце. У вас этим занимаются мужики, у меня женщины — потому вкусней.

Видел бы мирнянин, как я самозабвенно отбивал чечётку по дверце сейфа. Тридцать мешков! В подсолнухах, вылущим, мешков пять семечек нажарим. Своего подсолнуха в колхозе посажено с гулькин нос, а с бизнесом до конца лета, до будущего урожая, не резон тянуть — будет с чего начать. Не жарят — сушат на солнце! А мы пожарим!

— Премного благодарен, уважаемый Тарасович Ольги. Я вам вечерком позвоню, и мы обсудим всё детально, а сейчас с вашего позволения даю отбой.

— Не забудьте подумать насчёт портупеи, — напомнил Евтушенко и накинул цену: — Двух дойных коз и ещё одну покрытую дам.

Я, распираемый восторгом от удачи, крутанул рукоятку редуктора и чечётку по дверце сейфа завершил «ключом».

* * *

Позвонить вечером я Евтушенко не смог по причине обрыва телефонного провода. Авария внесла коррективы в мой план.

Телефон на наблюдательной вышке установили в «смотровой», кабель спустили вниз, обернув по змеевику, чтобы ветром не носило, и потянули в сторону Мирного прямиком через крестьянское кладбище. Постовой увлёкся телефонным аппаратом, поэтому внимания на то не обратил. Телефонистов не предупредили, сами они не знали и догадаться не могли, что прокладывают провод по кладбищу: могилы без земляных холмиков, без крестов и оградок. Несколько десятков столбиков рядами стоят, кто мог предположить, что это обелиски? Надолбы противотанковые — вот на это похоже. А нахлобученных по верхушкам столбов мисок из пищевого алюминия с набитыми по дну надмогильными надписями они попросту не заметили. За годы песок посёк алюминий, царапины по металлу стали еле различимыми.

Хлопцы поужинали и перед отбоем развлекались: тягали по посёлку борону. Половина впряглась, другая с хохотом и улюлюканьем погоняла. Мужики на крылечке барака наблюдали за этим понуро, сплёвывая, потягивали из кружек чифирь.

Я же продолжил сборы, готовясь к тайному походу в Мирное. То что связь оборвалась, оно к добру: договариваться с Евтушенко по телефону было опрометчиво — могли подслушать, тот же Балаян «ссученный».

В планшетку уложил тюбики с тушёнкой. Мешок с двумя экзоскелетами, двумя парами ботинок с крагами был уже спрятан, зарыт в насыпе под стеной башни водокачки — в «мёртвой зоне» от глаз часового. Этим добром собирался задобрить Евтушенко и его, видимо, заместителя, дружбана и собутыльника Степана. В мешке же находился комплект спецназовского походно-боевого облачения — в нём намеревался заявиться к мирнянам, не в зипуне же и кальсонах. Побрился. Попытался и «шубу» обрить, но оставил эту затею. У меня за зиму, не как у всех, волос на теле отмирал не совсем, а за весну к лету мех возвращал себе густоту и блеск. У полеводов такой шуба бывала только в сытную осень. Меня из-за этого комплексовало: ведь мужики могли думать, что обжираюсь я круглый год. А это не так. Питался со всеми одинаково, только когда к Силычу на водокачку ходил ягоду ему помочь «потрепать», объедался оскоминой. От неё, думаю, такая шуба моя. Ночами в правлении подстригал, а сейчас решил обрить совсем. Под трико-ком волос не виден, но толстил неестественно. На запястьях, на щиколотках и на шее вырастал объёмистей и пышней — сниму браслеты и ошейник, за пуделя сойду. Не идти же таким к мирнянам.

Спецназовским ножом скребанул по груди выше соска, Кожа оголилась и враз покраснела, залоснилась, будто тонкой плёнкой покрылась — раздражение пошло. Силычева мазь лежала в сейфе, забежать в правление времени ещё хватало. В трубе обреюсь, заодно Евтушенко позвоню, договорюсь о личной встрече. Только так решил, как услышал через открытый потолочный люк, что шуточные понукания хлопцев сменились на возбуждённые крики.

Набросил на плечи накидку и поднялся на крышу. Оказалось, вернулся Донгуан и бегал