Книга судьбы - Брэд Мельцер

— Ты шутишь? Бойл отказался от своей семьи, от жены… даже от собственной дочери. Уэс, посмотри повнимательнее, и ты увидишь цельную картину. Полоумный Нико наобум стреляет в президента. Вместо этого он попадает Бойлу прямо в грудь. Но вместо того чтобы отправиться в больницу на лечение, Бойл использует именно этот момент, чтобы инсценировать свою смерть и исчезнуть с лица земли. Чтобы так поступить, нужно иметь чертовски вескую причину.

— Типа «яблоко от яблони недалеко падает», и сынок пошел в папашу? — спрашиваю я.

— Да, я уже думал об этом. Но вся проблема в том, что отец Бойла был всего лишь мелким жуликом. А здесь… здесь играют большие ребята из высшей лиги. И слово «высшей» я бы написал с прописной буквы.

— Может статься, как раз Бойл и нанял Нико. Может статься, что стрельба и покушение были лишь большой дымовой завесой, призванной дать Бойлу возможность скрыться.

— Слишком уж это похоже на сериал «Миссия невозможна», — ответил мне Дрейдель. — Если бы Нико промахнулся, то запросто мог бы ухлопать Бойла на месте. Более того, если здесь не обошлось без участия Службы, то она никак не могла вверить судьбу президента, его сотрудников и двухсот тысяч зрителей какому-то полоумному. Ты же видел интервью, которые давал Нико, — это живой персонаж из фильмов по романам Стивена Кинга. Нет, если бы Бойл хотел заранее сойти со сцены, он бы симулировал сердечный приступ дома, и готово.

— Получается, ты думаешь, что когда Нико устроил покушение, то Служба просто-напросто воспользовалась удобным случаем, чтобы вывести Бойла из игры? — спрашиваю я, изо всех сил стараясь говорить как можно тише.

— Я не знаю, что и думать. Но я уверен, что раз Бойл надел пуленепробиваемый жилет, значит, он чего-то ожидал. Ты ведь не станешь брать с собой зонтик, если не думаешь, что пойдет дождь, верно?

Я киваю в знак согласия. Возразить нечего. Тем не менее это ни на шаг не приближает нас к ответу на вопрос «Почему?». Почему Нико стрелял в Бойла? Почему в кортеже Мэннинга возили кровь для Бойла? И с чего бы это Бойлу отказываться от своей жизни, жены и дочери-подростка? Я хочу сказать, каким же должно быть искушение, или страх, если оно способно заставить человека отречься от всей своей прежней жизни?

— Может быть, тебе стоит всего лишь спросить… — не выдерживает Дрейдель.

— Кого, Мэннинга? Как ты себе это представляешь? Я просто подхожу к нему и говорю: «Кстати, сэр, я только что видел вашего мертвого приятеля — да-да, того самого, убийство которого похоронило ваше президентство. Кроме того, раз уж он жив, а я горбатился на вас каждый распроклятый день с того самого момента, как вышел из больницы, то почему вы лгали мне на протяжении этих восьми лет касательно единственного ужасающего эпизода моей жизни?» Да, это был бы гениальный ход.

— Как насчет Службы?

— То же самое. Бойл ни за что на свете не смог бы исчезнуть тогда, не заручись он их содействием. Последнее, что мне нужно, — это заявить на весь мир, что я намерен раскрыть эту аферу. До тех пор, пока я не буду знать, что происходит на самом деле, лучше помалкивать в тряпочку.

Дрейдель откидывается на спинку плетеного кресла.

— Когда ты увидел Бойла в комнате отдыха за кулисами сцены, с которой выступал президент, ты решил, что он собирается убить его?

— Убить его?

— А зачем бы еще ему понадобилось вылезать на свет после того, как он скрывался целых восемь лет? Чтобы сказать: «Здравствуйте, я вернулся»?

— Я понимаю, но… убить его? Не слишком ли…

— Кайзер Соуза, — перебивает меня Дрейдель. — «Величайший фокус, который удался дьяволу: он убедил весь мир в том, что его никогда не существовало». — Он поднимает на меня глаза, и я готов поклясться, что он вот-вот улыбнется. — Парень, ты можешь представить себе такое? Официально мертвый, но на самом деле — живее всех живых? Ты понимаешь, какую свободу действий можно получить?

Я смотрю на ключ от комнаты Дрейделя и упорно стараюсь прогнать образ махрового пушистого халата, который он навевает.

— В конце концов, быть может, именно к этому Бойл и стремился все эти годы, — меланхолично роняет мой приятель. — Вырваться из заколдованного круга.

Я отрицательно качаю головой, но тем не менее улавливаю скрытый смысл его слов. Для того чтобы понять, что происходит, необходимо понять Бойла. Это единственный способ.

— Ну и что это нам дает? — вопрошаю я.

— Нам? Это еще не моя катастрофа. — Дрейдель произносит эту фразу легко, со смехом, но он не шутит, это очевидно. — Брось, Уэс, ты же понимаешь, что я шучу, — поспешно добавляет он, зная, что я все понял.

Как и у всякого политикана-ловкача, первейшая его забота заключается в том, чтобы стереть собственные отпечатки пальцев. Собственно говоря, именно поэтому я и позвонил ему первому. Он провел рядом с президентом почти четыре года, но вы не увидите его ни на одной фотографии. Никто лучше него не умеет оставаться невидимкой, а в данный момент, если я намерен узнать правду, это умение очень пригодится.

— У тебя есть связи в правоохранительных органах? — интересуется Дрейдель, по обыкновению опережая меня на пару ходов. — Если бы они смогли покопаться в прошлом Бойла…

— У меня есть человек, который прекрасно подходит для этой работы, — говорю я.

Но он уже смотрит поверх моего плеча на вход в ресторан. Заметив его взгляд, я поворачиваюсь и вижу чернокожую женщину с косичками. Она сменила купальный халат на еще одну униформу Палм-Бич: белые брюки-слаксы и оранжевую модельную тенниску. Она готова к выходу в город.

— Послушай, мне пора бежать, — заявляет Дрейдель, уже вскочивший на ноги. — А ты смотри не наделай глупостей.

— Глупостей?

— Будь осторожен. Очень осторожен. Потому что если Мэннинг действительно замешан во всем этом… — Он оглядывается по сторонам, потом наклоняется ко мне: — Ты, возможно, думал, что Америка уже покончила с ним? Ты ошибаешься, Уэс. Его распнут. Я серьезно. Распнут живьем.

Я киваю. С другого конца ресторана его подружка бросает в нашу сторону быстрый взгляд.

— И раз уж мы заговорили об этом, Уэс… Я буду счастлив сохранить твою тайну — если ты пообещаешь сохранить мою.

— Р-разумеется. Я никому не скажу ни слова. Он поворачивается, чтобы уйти, предоставляя мне возможность заплатить по счету.

— Кстати, как ты смотришь на то, чтобы наскрести пять сотен долларов и прийти ко мне на мероприятие по сбору средств сегодня вечером?

Не веря своим ушам, я только качаю головой в ответ…

— Дрейдель, сколько стоила твоя душонка, когда ты продавал ее дьяволу?

— Так ты придешь или нет?

— Я бы пришел, но сегодня вечером я буду нужен Мэннингу. У нас встреча.

Дрейдель лишь молча кивает в ответ, не споря и не протестуя. Он знает свое место.

Когда он направляется к двери, я решаю, что не стану оборачиваться и смотреть на его девушку. Вместо этого я беру в руки серебряную ложечку и превращаю ее в миниатюрное зеркало. Мне удается поймать отражение Дрейделя как раз в тот момент, когда он подходит к ней. Но руку он протягивает и обнимает ее только тогда, когда считает, что их никто не видит.

— Прошу прощения, — раздается над моим левым плечом чей-то голос. Я оборачиваюсь, ожидая увидеть официанта. Но вместо него вижу светловолосого мужчину в черной тенниске. И бейсболке Открытого первенства США по теннису.

— Уэс Холлоуэй? — обращается он ко мне, раскрывая бумажник и показывая значок агента ФБР. — Терренс О'Ши. У вас найдется пара минут, чтобы поболтать со мной?

Глава пятнадцатая

Психиатрическая больница Святой Елизаветы,

Вашингтон, округ Колумбия

— Завтрак подан, Нико. Французский тост или омлет по-западному? — обратилась к нему миниатюрная чернокожая разносчица пищи. От нее пахло уксусом, а в ногти себе она вставила кусочки горного хрусталя.

— Что на обед? — пожелал узнать Нико.

— Ты меня слушаешь? Пока что мы говорим о завтраке. Французский тост или омлет по-западному?

Надевая кеды, для чего пришлось опуститься перед узкой кроватью на колени, Нико перевел взгляд на дверь и принялся изучать тележку, на которой выстроились подносы с завтраком. Он уже давно заслужил право принимать пищу вместе с остальными пациентами. Но после всего, что случилось с его матерью много лет назад, он предпочел, чтобы еду доставляли прямо в комнату.

— Французский тост, — пробурчал Нико. — Так все-таки, что у нас на обед?

В лечебнице Святой Елизаветы Нико называли ПНОУ. Он был не единственным, кто заслужил такое прозвище. Собственно, их было тридцать семь человек, и все они жили в павильоне Джона Говарда, пятиэтажном здании красного кирпича. Оно стало домом для Нико и других тридцати шести пациентов, признанных невиновными на основании умопомешательства.