Мой знакомый учитель - Михаил Аношкин

Меня словно током ударило, обида заныла в сердце. Я — обрубок? После этого в седьмом классе кто-то написал на доске крупно «Абрубок». И ошибку допустили умышленно — я же литератор! Мне было больно и обидно, мне стало казаться, что за моей спиной лукаво улыбаются мальчишки, про себя шепчут: «Обрубок идет!» Тогда-то и появилась спасительная мысль перевестись в другую школу. Но это было бегство, я не хочу выгораживать самого себя перед совестью.

Мои ошибки — мои уроки, моя наука. Трудно без них прожить, без ошибок, но они не должны перерастать в бедствие. Это главное очень сильно и схвачено в пьесе Симонова, хотя Лене, мы вместе смотрели, спектакль показался несколько вычурным, а пьеса слишком условной! Ну, что ж — каждому свое!»

17. В гостях у Пестунов

В конце декабря ударили крепкие морозы. Деревья в скверах и на улицах покрылись куржаком — пушистым и причудливым, будто тонкими ажурными кружевами. Трамваи скрипели громко и простуженно.

Анна Львовна, всегда такая разборчивая в одежде, надела валенки. В учительской она переобулась. Владимир Андреевич удивился: «Такая модница — и вдруг валенки!» Анна Львовна перехватила его взгляд. Сказала:

— Вам не нравятся мои валенки?

— Почему же? — весело возразил Глазков. — Наоборот, они вам очень идут. На вас любая обувь красива.

— Не льстите, Владимир Андреевич, — поморщилась Анна Львовна, — вы не умеете льстить, а я не люблю льстецов — они чаще всего неискренни.

— Но я, ей-богу, от души.

Анна Львовна игриво погрозила ему пальчиком, придвинулась поближе и, кокетливо прищурившись, решила смутить его контрударом.

— Да, я слышала, будто вашими усердными стараниями Борис Липец избежал тюрьмы?

— Это почему же моими? И почему тюрьмы?

— Говорят, — неопределенно пожала она плечами. — Не скромничайте, Владимир Андреевич. Земля слухом полнится.

— Не узнаю вас сегодня.

— В самом деле? — живо вскинула она подведенную бровь. — Поясните.

— У вас всегда была точнейшая информация. А сегодня — подгуляла.

— Подумать только! — покачала она головой. — И ведь источник авторитетный.

— Подвел вас источник. Мудро советует пословица: не каждому слуху верь!

— Послушаюсь мудрого совета, — она вздохнула и, взяв классный журнал, пошла на урок, дробно постукивая каблуками.

Глазкову тоже пора было идти: первый урок в девятом. Возле девятого замедлил шаг. Из приоткрытых дверей рвался в коридор гулкий говор. Стараясь перекрыть его, кто-то кричал:

— Тише, хлопцы! Предлагаю комиссию из двух!

Кажется, это голос Левчука, такой трубный и повелительный.

Его поддержали.

— Правильно!

— Даешь комиссию!

— Настеньку! Предлагаю Настеньку!

«Чего они опять придумали? Какую комиссию?» — недоумевал Владимир Андреевич, останавливаясь у дверей.

— Тихо вы, грачи! — остановила всех Нюся Дорошенко. — Та хиба ж можно так горланить!

Шум стих.

— Добре, хай буде Настя. А еще?

— Волобуева еще!

И воцарилась тишина. Владимир Андреевич услышал, как кто-то уронил на пол карандаш. Тишина неловко затянулась — сильна же неприязнь у ребят к этому парню! Однако природный такт, деликатность не позволяли никому открыто отвергнуть предложение. Никто не встал и не сказал:

— Не надо Волобуева. Не верим ему.

А может, дело не в деликатности? Потому никто не отвел фамилию Волобуева, что, отношения у него с классом налаживаются? Пропесочили тогда на собрании, потом исключили из комсомола — и хватит? Не отталкивать же парня совсем? Живет теперь в общежитии, тихий стал, спеси меньше. Владимир Андреевич на днях, между прочим, сказал Нюсе, как старосте класса:

— Вы там с Волобуевым не переборщите. Оттолкнете от себя и дело испортите.

— Борони боже — не испортим! — вскрикнула Нюся. — Женька хлопцем будет — залюбуетесь.

А сейчас тишина затянулась, будто с разбегу задержались у вышки и никак не решат, что делать: прыгать в речку или повернуть обратно?

— Так вот, громодяне, — не вытерпела Нюся, и в голосе ее Глазков уловил веселые нотки. — Чого зажурились? Волобуева, хай Волобуева. Им с Настенькой и поручим. Ну, що кажешь, Настю?

— А мне что — пожалуйста!

И враз загалдели, непринужденно, радостно, как после самого сложного и трудного испытания. Опять выделился трубный голос Левчука:

— Владимир Андреевич идет! По партам! — хотя он не мог видеть и слышать учителя, просто догадался предупредить товарищей — по времени-то Владимир Андреевич все равно должен уже быть.

Глазков вошел в класс. Левчук подмигнул Настеньке:

— Я ж говорил!

Настенька подмигнула ему: мол, знаю, какой ты находчивый. Левчук был красивый парень, особенно красили волосы: густые, вьющиеся, зачесанные назад — такая гордая неотразимая шевелюра. Скулы чуть-чуть выдавались, придавая лицу мужественность. Некоторые девчонки сохли по нему, а он заглядывался на Настеньку. Только ее Левчукова красота никак не трогала.

Владимир Андреевич занял свое обычное место за столом, раскрыл журнал и спросил:

— Какую вы тут комиссию избирали?

— Полномочных представителей к Люсе Пестун, — ответил Левчук.

— К Люсе? Что случилось?

— Вы разве не знаете? — удивилась Настенька. — Так ведь у Люси сын родился!

— Вон оно что!

— Вскладчину подарок ей купить хотим. Нас с Волобуевым и выбрали.

— Доброе дело! — согласился Владимир Андреевич. — И от меня передайте поздравление. Ну, не будем отвлекаться. Что у нас сегодня? — и урок потек своим чередом.

…Накануне Нового года, в предпоследнее воскресенье декабря, у Глазковых требовательно задребезжал звонок. Лена с Танюшкой ушли в магазин покупать елочные игрушки, а Владимир Андреевич писал письмо Семену. Заботливый друг поздравил с Новым годом пораньше, вот Владимир Андреевич и писал ему ответ — чтоб получше и потеплее. Звонок оторвал в неподходящий момент. Только разошлась рука, только свободно полились мысли.

Владимир Андреевич открыл дверь: цыгановатый Николай Пестун, одетый в серое полупальто с каракулевым воротником, в островерхую шапку, смотрел на него черными пронзительными глазами и улыбался.

— Заходи, заходи, — позвал в квартиру Владимир Андреевич.

— На минутку я…

— Не через порог же разговаривать!

Николай зашел в переднюю, но сколько ни просил его Глазков раздеться и пройти в комнату, — так и остался в пальто. Торопился.

— Как себя Люся чувствует? — задал ему вопрос Владимир Андреевич.

— Хорошо.

— А наследник?

— Кричит! Два занятия у него: спать да кричать. Теща говорит: Люся тоже такой же крикливой росла.

— Певцом будет!

— Уж лучше металлургом.

— Конечно! — засмеялся Владимир Андреевич. — В отца!

— А что? Мой отец тоже был металлургом, на старом заводе в Аше. Говорят, и дед имел отношение к этому — жег уголь и возил на завод. Кабан жег, знаете что это?

— Еще бы! — Владимир Андреевич еще захватил остаток тех времен, когда жгли «кабаны» — сложенные в определенном порядке сосновые и березовые чурбаны и тщательно закрытые со всех сторон дерном. Рабочие зорко следили, чтоб огонь не пробивался наружу. Где появлялся, там его моментально засыпали. Без кислорода чурбаны не горели, а тлели, обугливались. Потом этот древесный уголь использовали на заводе.

— Помните, вы обещали? — спросил Николай.

— Обещал? — наклонил голову Владимир Андреевич, спрятав в кончиках губ улыбку. Он отлично помнил, о каком обещании намекнул Пестун. — Что же?

— Прийти к нам, когда появится наследник.

— Да, да, было. Верно.

— Сегодня вечером, а?

— Так сразу?

— Почему же сразу?

— Жены где-то нет, дочку оставить надо с кем-то…

— Владимир Андреевич!

— Ладно, ладно. Приду. Я слову своему верен.

— Ждем! Обязательно! А я побегу. Мне еще надо кое-куда, — и Николай, довольный тем, что договорился с Глазковым — Люся ему так и наказывала: не договоришься с Владимиром Андреевичем, домой лучше не возвращайся, — бегом стал спускаться по лестнице. Стукоток его каблуков гулко отдавался о холодные стены.

Лена, узнав о приглашении, в отчаянье махнула рукой:

— Ну, как мы пойдем? Неподготовленные. Подарка нет, а где мы его сейчас найдем?

— Предрассудки!

— Раз не понимаешь, молчи.

Она опять оделась и побежала в магазин. Владимир Андреевич провел Танюшке пальцем по носу и сказал:

— Вот такие дела, брат.

— Какие дела?

— Человек родился. Не шутка! Это что-нибудь да значит.

— И я родилась?

— Ты уже давно. Пойдем-ка к тете Нюре, договориться надо. Останешься у нее?

— Останусь! — охотно согласилась Танюшка. Хитрущая! У тети Нюры был телевизор. Танюшка частенько бегала туда без спроса. А тут сам отец предлагает остаться у тети Нюры! Не отказываться же!