Театр тающих теней. Под знаком волка - Елена Ивановна Афанасьева

что застрелил не того? Что как опять охоту начнет, мало что на него, а если на Анну и девочек?

С Анной и девочками сложно. Просил Серого им денег подкинуть, знает же, что камень в ожерелье графини остался последний, но Серый говорит, что никак нельзя.

Единственное, на что соглашается, пробраться в имение. Под честное воровское слово — тут божится — ничего из этого имения не брать, кроме…

— Шо хошь делай! Бабочек твоих всех притаранил. И записулечки. А художеств твоих, как ты живописал, не нашел.

Честный фраер возвращается с дела. В главный дом имения графини Софьи Георгиевны по нарисованной Саввой детальной схеме незамеченный, «как Лёнька Серий могёт», пробрался, коллекцию бабочек и нужные тетради забрал. Но его рисунков не нашел. Теперь кипятится, доказывает, что нет рисунков на том месте, где хранил их Савва.

Куда же могли они деться? Никому его рисунки не нужны, никто их не ценил и не понимал, разве что Анна честно спрашивала, в чем смысл, пытаясь разобрать задумку автора, и так же честно говорила, что она «человек-слово», а не «человек-линия», мыслит не изображениями, а словами.

Разве что весть о его гибели до имения уже дошла и рисунки на растопку пустили, раз никому теперь не нужны. Или приехавший очередной раз Константиниди нашел их на столике в кабинете и уничтожил, чтобы ни о чем не напоминали.

Так или иначе, рисунков нет. Может, к лучшему?

Рисунков Саввы Иннокентьева в этой новой жизни нет. Как и самого его нет.

Новым рисункам, как и новому человеку, только предстоит появиться.

Или новым людям? Разным людям и разным художникам.

Продолженную серию «Театр тающих теней» он теперь подписывает SavIn, а начатый новый цикл «Под знаком волка» — когда — Ан. Волков, а когда и Ant. Wolf, смотрит, какое имя теперь точнее на его жизнь ложится. И, всматриваясь в написанные в фальшивых документах имена-фамилии, бывший Савелий выбирает новое имя. Или это новое имя выбирает его.

Антипом Волковым становиться в этой жизни рискованно — что как документ попадет на глаза Константиниди и Николай догадается, о каком Антипе и о каком волке речь?

Так в своей севастопольской бандитской реальности он становится Иннокентием. Иннокентием Саввиным. Удобно — блатные привыкли здесь звать друг друга по кликухам, часто происходящим от фамилий. Так ему от «Саввы» отвыкать и не приходится, хотя чаще все здесь зовут его Художник.

С девственностью распрощаться доводится вскоре.

Лёнька Серый своих попыток ввести Художника в «красивую жизть» не оставляет. Через несколько дней вместо рябой тетки без двух передних зубов выписывает «чисто кралю Мэри» — молоденькую, едва ли старше самого Саввы девицу, которая девицей в медицинском и моральном смысле, конечно же, не является. Но Серый горделиво добавляет, что кому надо доплатил, потому что «краля малопорчена, первый год в деле».

Девушка оказывается некрупной, но по-крестьянски крепко сбитой, с широкими лодыжками и крепкими руками. Что не слишком-то вяжется с представлениями юноши о плотской любви. О которой он прочел всё, что только можно было найти в библиотеке графини Софьи Георгиевны — как выяснилось по подбору книг и брошюр, запрятанных во второй ряд на полках, владелица библиотеки и сама этой темой весьма увлекалась. Или кто другой в доме увлекался.

Среди книг во втором ряду была найдена брошюра «Рукоблудие у подростков», в которой в назидательной форме требовалось от родителей всячески выявлять и пресекать у детей любые попытки мастурбации, которая пагубна как для здоровья, так и для нравственности духовно не окрепших отроков.

Как человек, увлекающийся науками, в том числе и биологией, Савва никак не может понять, по какой причине самоудовлетворение половых инстинктов столь пагубно и чем же оно трагически отличается от парных экзерсисов?

Но научный ум остается научным умом, а привычка верить написанному в книгах более действенна, и заниматься рукоблудием 17-летний Савва не решался и не решается. Утреннюю эрекцию переносил и переносит стоически и тяжело переживал, когда с началом холодов Анна намеревалась переселить его в одну комнату с Олей, чтобы меньше спален отапливать, — с ужасом представлял себе, что девочка, проснувшись раньше его, увидит встопорщенное одеяло. А что, если одеяло сползет на пол? Но до переселения в одну комнату дело не дошло — бульдожьего вида прапорщики по приказу Константиниди похитили его раньше.

Савва вычитал всё, что можно было вычитать и про дурные болезни из брошюр «Венерические заболевания у мужчин» проф. Лурье и «Сифилисъ» докт. Израильсона. И теперь он велит стоящей перед ним Мэри снять нижнее белье и показать ему половые органы. Мэри презрительно хмыкает, но белье снимает. И только не найдя никаких из изображенных в брошюрах признаков венерических заболеваний, Савва решает, что потерять девственность вполне можно.

При виде раздетой проститутки, лежащей на стеганом лоскутном одеяле, которым прикрыта его не первой свежести постель, художник и ученый ведут отчаянную борьбу в сознании юноши.

Ученая часть его достает из памяти всё прочитанное на предмет соития — позы, фазы, научные термины «эрекция», «эякуляция», означающие то, что Лёнька Серый на арго называет «стояк» и «кончить». А часть творческая гонит от себя мысль, что всё может случиться так рационально и пошло — без чувств, без любви, без всего того, что занимает второе место во всей мировой культуре, после религиозной тематики, разумеется. Суммарно Иисус Христос, пророк Мухаммед, Будда и другие боги рангом ниже, по его подсчетам, в напряженном поединке пока одолевают любовь, но исключительно за счет Средневековья, когда плотское в человеке было полностью под запретом, и резкое снижение внимания к божественному в нынешнее революционное время дает надежду, что в этом веке данное неравенство всё же будет нарушено. И любовь возьмет свое.

А пока любовь должна взять свое в теле одного отдельно взятого юноши. И он стоит перед полураздетой девушкой с кудрями цвета спелой пшеницы, замотанными на голове в какой-то невообразимый причесон: «Краля с причесоном дороже!» — горделиво, что не жадный, объяснил Серый. Стоит перед девицей с блеклым, будто стертым личиком, на котором ядовитым пятном проступают нарисованные красной помадой губы, и мучительно решает дилемму, можно ли вот так вступить в соитие с той, которую видишь впервые и к которой ничего не испытываешь?

Так бы и стоял, не откликаясь даже на доносящиеся из-за двери подстегивания Серого — тот время от времени кричит, чтобы Художник не дрейфил, чтобы Художник поторопился, потому как «за такой товар по времени плочено». Но юноша на крики не реагирует, тем более, знает, что «плочено» напечатанными по его клише фальшивыми деньгами,