Не от мира сего 2 - Александр Бруссуев

— Да потому, что hvala на руническом санскрите — это значит "заблуждение". А как Бог может заблуждаться? Ему надо было кричать "svasti"! Ибо это "процветание, успех, счастье". Вот оно — лукавство!

Земля под ногами опять заколебалась. Мимо, отчаянно работая веслами, прямо по кустам проехал дракар с викингами.

— Тор! — прокричали они, быстро удаляясь.

Илейко вспомнил, что должен был сказать Дюку про Эскалибур, про Артура, но тот уже куда-то подевался: может на дракар успел заскочить?

— А "лив" — значит "жить" (live, в переводе, примечание автора), — прошептал он вдогонку.

В самом центре начинавшегося прямо перед ним вавилона на плоском огромном валуне стоял человек. Он, скрестив руки на груди, смотрел вдаль и всем своим видом выражал покой и уверенность. Илейко побрел вдоль каменного лабиринта и сразу же оказался перед этим камнем.

— Андрей! — узнал он человека. Действительно это был один из тех путников, вылечивших его злой недуг (см "Не от мира сего 1", примечание автора).

Андрей улыбнулся, но ничего не сказал в ответ. Лив откуда-то знал, что скрещенные на груди руки — жест рунического санскрита, "svastika", означает успех и счастье (см книгу Кочергиной В. А. издательства "Русский Язык" 1987 года, примечание автора). Андрей любил в такой позе беседовать с людьми, даже положением рук желая собеседникам процветания. Недаром в память о нем и его намерениях появился флаг, прозванный Андреевским, где косой крест — это символ санскритского жеста "svastika".

Илейко хотел, было, сказать что-нибудь хорошее, да язык отчего-то во рту завязался чуть ли не в узел. Он посмотрел в ту сторону, куда глядел Андрей, но ничего знаменательного не обнаружил: бескрайняя водная гладь и остров. Что это — "svasti-ga", дорога, ведущая к счастью?

Откуда ни возьмись по ногам начал тереться совсем незнакомый кот, серый, пушистый и одноухий. Ну, что же, коты — животные полезные. Или дать ему волшебный пендаль?

Илейко протянул руку, чтобы погладить животное, но оно резко отпрянуло и уселось на землю. Ба, да это же Бусый (см также "Не от мира сего 1", примечание автора)!

— Ну, здравствуй, друг мой дорогой! — обрадовался Илейко. — Вот уж встреча, так встреча!

Бусый с видимой радостью смотрел на человека. Как обычно, он обходился без слов, но чувствовалось, что и волк доволен. Разве что хвостом не вилял, так он ведь и не собака!

Откуда-то издалека снова прилетел тоскливый вой, Бусый беспокойно обернулся всем телом — волки не умеют двигать шеей, потом он снова посмотрел на Илейку.

— Что такое? — спросил лив, уловив беспокойство во взгляде серого друга.

Бусый ощерился куда-то в сторону, шерсть на загривке встала дыбом, дрожь ожидания схватки унялась — волк был готов биться, как в свои лучшие годы, которые, увы, совпали с самыми тяжелыми в жизни человека.

Снова донесся вой, исполненный дикой злобой и ненавистью, уже ближе, нежели было до того. Боже мой, да кто же выть так может? Бусый заглянул Илейке в глаза и, не открывая своей пасти, произнес голосом Мишки Торопанишки:

— Илейко, вставай, у нас тут беда.

8. Фенрир.

Илейко открыл глаза и безо всякого узнавания осмотрелся вокруг. Стоявший возле него леший выглядел обеспокоенным. Не мудрено, дикий вой десяток глоток раздавался так близко, что мороз проходил по коже, разгоняя мурашки во все стороны.

— Лошадь! — вскричал лив и, рывком вскочив на ноги, бросился к Заразе.

Рассвет еще только занимался, кобыла была на отведенном ей месте — она беспокоилась, но не бесновалась от страха. Видать, пообвыкла, сердешная.

— Это дрянь какая-то, а не волки, — сказал возникший из предутренней хмари Пермя. — Сюда чешут.

— Уверен? — спросил Илейко, освобождая узду лошади.

— Нет, не уверен, — ответил Васильич. — Если будем проверять, боюсь, станет поздно спасаться.

— Тогда надо уходить.

— Куда, простите за нескромный вопрос? — это Мишка подошел, неся в руках все нехитрое имущество.

— К воде, — пожал плечами лив. — Больше некуда.

— Ну да, лошадь на дерево не затащишь, как ни пытайся, — проговорил Пермя. — Да и неизвестно, может, эти твари по сучьям скачут лучше белок.

— Эх, лучше бы они в воде тонули лучше белок, — вздохнул Хийси.

Они спешно отправились к ламбушке, пока не задаваясь вопросом, что за напасть приближается?

Озерцо было обычных размеров — никак несравнимо с прудом — даже островок имелся, совсем маленький, с березой, печально опустившей ветки до воды. Значит — не кусок торфа, плавающий по воле ветра от одного берега к другому. Значит — кусочек суши.

— Парни, — сказал Илейко, когда они вышли к берегу. — Дрова нужны и костер. Чем больше дров, тем дольше огонь будет нам помогать.

— А ты куда? — уже отходя к ближайшим деревьям, спросил Пермя.

— Заразу переведу.

Куда он собирался переводить лошадь, никто не спросил, его товарищи принялись поспешно добывать дрова.

Они сунулись в воду по наиболее кратчайшему пути. Дно было, конечно, илистым, но не очень — передвигать ногами можно. Вот вода обжигала холодом не по-детски. Да и глубина легко достигла пояса, не собираясь, по всей видимости, на этом останавливаться. Когда туловище Заразы полностью скрылось под коричневой гладью озера, имеющей в этот предутренний час особенность при любом удобном случае становиться зеркалом, лошадь начала отфыркиваться, как собака. Илейко прошептал ей на ухо успокоительную фразу "свинья-собака" и с превеликим сожалением приготовился дальнейшую часть пути преодолевать вплавь. Однако ногам так и не суждено было оторваться от дна — ближе к островку наметился подъем, приведший двух продрогших путников к березе.

— Вот и сиди здесь, пока все не уладится, — отчаянно клацая зубами от холода, проговорил лив. Ему еще предстоял обратный путь, целью которого было уже не отражение возможного нападения неизвестных тварей, а живительное тепло огня, разгорающегося на берегу. Враги могут подождать, сначала надо согреться.

Илейко двинулся назад, но почему-то решил пойти ближе к сухой поросли, что бесстыдно торчала сухими стеблями несколько в стороне. К его удивлению проваливаться по шею не пришлось — глубина воды на всем протяжении выбранного маршрута до самого берега едва ли доходила до колена. Он бросил осторожный взгляд назад: не заметила ли Зараза, а то обидится, неровен час? Но лошадь, если и заметила, то виду не подала: она, вероятно, сосредоточилась сейчас на одном — как бы самой согреться, не ударяясь в пляс и не выкидывая коленца? Все-таки места на острове, чтобы по нему скакали кобылы, было недостаточно.

— Ну, что же, — сказал Мишка. — Теперь остается только ждать, пока не появятся эти твари.

Илейко поворачивался к огню то одним боком, то другим, и от его намокшей одежды шел пар.

— Звери бьются за свою территорию, — сказал Пермя.

— И еще за самок, — дрожа всем телом, проговорил лив.

— Нда, может зря Заразу эвакуировали, — хмыкнул леший. — Она одна у нас самка. Эй, Наследник, а ты, случаем, не самка?

— Если они придут к нам, то это не совсем звери, — игнорируя слова Мишки, рассуждал Пермя. — Мне надо понять, что это такое. Тогда можно придумать, как с ними бороться.

Словно по заказу вой резко оборвался, и наступила тишина. В такие предутренние часы это не редкость. Никто не хочет нарушать безмолвие природы, ни человек, ни животное. Разве что какая-нибудь поганка, в смысле — утка, заорет что-то совершенно безумное, да и только. Ну, так что с птицы взять — у ней на уме ничего нет, потому что и ума-то нету.

Только смутный шелест, вроде бы от мягкого перемещения лап, да дыхание, причем — чужое. Потому что люди как раз дышать перестали: они вслушивались. Огонь совершенно беззвучно облизывал поленья, и тут Мишка заорал, подражая пресловутой поганке.

Илейко от неожиданности чуть в костер не свалился, а невозмутимый Пермя произнес:

— Крупные твари. По виду — волки, но величиной с нашу Заразу. Такими волки не бывают.

Васильич внимательно следил за окружающей обстановкой, поэтому углядел метнувшуюся в сторону тень за дальними кустами. Для нее крик лешего тоже оказался неожиданностью.

— Придется сидеть тут, постигать, что же это такое к нам прибилось? — продолжил Пермя. — Днем надо экономить дрова, да глядеть в оба. К ночи будет сложнее.

— Так и они тоже нас изучать примутся, — сказал Мишка. — Иначе бы уже всей своей сворой навалились.

— И что же им мешает? — на этот вопрос Илейки его товарищи взглянули на него с осуждением.

В то же самое время, будто получив некое разрешение, четыре крупных и каких-то облезлых волка маленькими шагами начали приближаться к людям по широкой дуге. Глаза зверей были абсолютно и неестественно желтыми, мех на шкурах местами свалялся, обнажив отвратительного вида проплешины.