Пропавшая без вести - Арлин Хант

— Да, это она. Лорд Олл… Такой здоровяк был до несчастного случая.

— Лорд Холл?

Фред снова кивнул:

— Он в аварии разбился, перевернулся на машине зимой. Год-то я не помню… но спину он здорово повредил. После этого инвалидом стал, ноги у него отнялись, да, жаль его.

— Понятно, — ответил Джон, быстро соображая. Может, эти Холлы и забрали Кэти? К примеру, чтобы удочерить.

— Если хотите, могу позвонить леди Холл, — предложил Торнтон. — Она, наверное, знает, как у этой бедной девушки оказался ее жакет.

— Я был бы очень признателен, — поблагодарил Джон.

— С ее светлостью всегда приятно поговорить, и я только рад случаю… Извините…

Торнтон вышел из кабинета и плотно прикрыл за собой дверь. Наблюдая за ним через стекло, Джон с удивлением отметил, какое множество выражений сменилось на лице Торнтона меньше чем за несколько минут.

— Привязные ремни, — вдруг произнес Фред.

— Что вы сказали?

— Всё из-за привязных ремней. Тогда ими мало кто пользовался. Сейчас-то пристегиваются все, правда?

— Да, наверное.

— Ну-ну, не буду больше беспокоить. — Фред бросил на него недовольный взгляд и, шаркая, удалился на свое место.

Через десять минут вернулся Торнтон, сияющий и взволнованный.

— Замечательная женщина!

— Она рассказала вам, откуда взялся у Кэти Джонс ее жакет?

— В прошлом году лорд Холл умер, а через несколько месяцев она отдала его вещи и несколько своих в благотворительный магазин.

«Один ноль в твою пользу, Сара!» — подумал Джон.

— Вы знаете, куда именно?

— Да. Есть такой известный магазин «Ле Ша», вырученные деньги идут на содержание престарелых борзых.

Джон растерянно заморгал:

— Борзых?

— Лорд и леди Холл были известными знатоками.

— Вряд ли у вас имеется адрес этого магазина.

Торнтон опять вышел из кабинета и принес «Желтые страницы». Пролистав толстый том, он сказал:

— Вот он — Кэмбед-Лотт-плейс, двадцать два.

Джон записал адрес.

— Мистер Торнтон, вам цены нет.

— Да, мне все говорят об этом, — с усмешкой ответил Торнтон.

— Обещаю, если я когда-нибудь разбогатею, непременно закажу у вас костюм.

— Знаете, если бы благими намерениями можно было питаться, то я был бы весьма упитанным господином.

Они пожали друг другу руки, Джон вышел из магазина и направился в западную часть города.

Меньше чем через час он уже стоял перед сверкающей витриной «Ле Ша». Он позвонил в старомодный серебряный колокольчик, дверь открыла миниатюрная женщина с голубыми волосами.

— Я ваш шлушаю, — шепеляво произнесла она.

Рядом с ней Джон чувствовал себя прямо-таки Гулливером.

— Здравствуйте. Я…

— О, вы из Ирландии! Как мне нравится ваш акшент! — всплеснула она руками. — Входите, входите. У наш только што законшилшя перерыв.

Джону сразу понравилась ее шепелявость, и он с удовольствием прошел за ней в малюсенький магазинчик — прилавок, несколько штанг и полок. Но чего только не было на этих полках! До самого потолка на них громоздились разная одежда, обувь и аксессуары — расшитые блестками вечерние платья, фраки, блестящие туфли, меха, шляпы, перчатки. Под стеклянной витриной переливались диадемы, серьги, тяжелые подвески и броши с камеями.

В воздухе пахло большими деньгами и нафталином.

Джон показал ей свое удостоверение:

— Джон Квигли, частный детектив.

— Тилли Гайд-Данвуди.

Они пожали друг другу руки.

— Итак, Дшон? — Она уселась на высокий табурет, поглядывая на Джона чуть с опаской.

Он снял с манекена цилиндр и крутанул его на пальце:

— У вас прекрасный ассортимент!

— Мы давно работаем, и люди охотно идут к нам.

— И всё во благо борзых?

— Не удивляйтесь. — Она указала на что-то у него за спиной. Обернувшись, Джон увидел заплывшую жиром борзую, которая спала, растянувшись на побитой молью софе. — В молодые годы Клара была одной из лучших двухлеток в штране. А когда ей ишполнилось три и она, гм… потеряла форму, хозяин прошто выкинул ее на улицу. Она у меня пошти десять лет, и, поверьте мне, борзая — великолепный компаньон. А люди прошто глумятся над ними ради собственного развлечения! Отвратительно!

Джон смотрел на шикарные шубы и думал, что люди отвратительно поступают со множеством зверей. Тилли заметила выражение его лица и поджала тонкие губы, как бы защищаясь:

— По-вашему, глупая затея? У вас ешть шобака?

— Да.

— Какая?

— Помесь овчарки и волкодава.

— О, ш ней, наверное, непрошто.

— Да, не всегда просто.

Она кивнула, видимо довольная тем, что он тоже принадлежит к когорте собачников, и продолжила:

— Так вы — детектив. В каком же деле я могу помочь вам? Вы хотите знать что-то конкретное?

— Хотелось бы узнать кое-что об одежде, которую вам пожертвовала леди Холл.

— О! Что же вы раньше не шкажали? — Тилли восторженно всплеснула руками. — Леди Холл — чудешная дама.

— Сегодня мне все об этом говорят. Не так давно она отдала вам вещи ее покойного мужа и кое-что из своего, и некоторые из них — в частности, жакет — оказались у девушки, дело которой я расследую.

— Подумать только! Конечно, я помню эти вещи. Отличного качества, шамо шобой.

Джон вынул из сумки фотографию Кэти:

— Взгляните, пожалуйста, на эту фотографию.

— Это та девушка, о которой вы говорите? — От любопытства Тилли вся насторожилась, точно котенок, который зажал в лапах бабочку и вот-вот начнет с ней играть.

— Да. — Джон передал ей фотографию и подождал, пока она найдет очки в сумке, в которой мог бы уместиться весь Уэльс.

Наконец поиски увенчались успехом, Тилли водрузила очки на нос и принялась внимательно рассматривать фотографию. Через некоторое время она разочарованно вздохнула:

— Нет, я ее не знаю.

— Точно?

— Тошно. — Она покачала головой и вернула ему фотографию. — У меня хорошая память на лица.

Джон тоже вздохнул:

— Ну, ничего, попытка не пытка.

— А жакет у ваш ш шобой?

— Да, разумеется.

— Можно взглянуть?

Открывая сумку, Джон предупредил:

— Только он плохо пахнет.

— Ничего страшного. Не хуже, чем Клара, — усмехнулась Тилли Гайд-Данвуди и от этого стала еще симпатичнее.

Он вынул жакет и разложил его на прилавке. Она, как и Торнтон, внимательно рассмотрела его, потрогав все пуговицы и отвороты.

— Да, я помню этот жакет. Его купил мужчина. Молодой, лет двадцати пяти — двадцати девяти.

— Значит, под тридцать. А вы можете вспомнить о нем что-нибудь еще?

— Да. Он штрашно нервничал, — нахмурилась она, — и вше время поглядывал в окно. Даже не дал мне завернуть покупку и объяснить, как ухаживать за вещью. А ведь это так важно! Ш таким материалом надо обращаться очень аккуратно. И вот результат! — Она указала на белесые пятна.

— Вряд ли его это беспокоило. Полагаю, он заплатил наличными? — спросил Джон.

— Да, пожалуй.

— А вы помните, как он выглядел?

— Я уверена, что видела его раньше в нашем районе. — Сняв очки, Тилли прикрыла глаза. — Ростом примерно с вас, но очень худой и с обесцвеченными волосами. Да, и у него была такая стрижка… — Она подняла руки к голове и прижала волосы по бокам. — Знаете, такие короткие здесь и длинные сзади…

— Маллет?

— О, это так называется? Ну да, наверное. А, вот, еще он носил эти… шкобки?

— Брекеты?

— Да, на зубах. А тут — антивоенный значок. — И она показала на правую сторону груди. — На кармане черной джинсовой куртки. Кштати, он весь был в черном. — Она открыла глаза. — Ну как?

— Вы просто клад, — широко улыбнулся Джон. — Если бы все свидетели были так наблюдательны, работать стало бы гораздо легче.

— Ах! Вы, ирландцы, известные льштецы!

Джон поблагодарил Тилли за время, которое она ему уделила, а она вызвалась, если вспомнит что-нибудь еще, позвонить ему.

Идя по улице, Джон размышлял, как связаны невоспитанный молодой человек и Кэти Джонс. Он сунул в рот сигарету, похлопал себя по карманам в поисках зажигалки и вдруг остановился как вкопанный, так что на него налетела женщина, которая шла следом и набирала на ходу текст эсэмэски.

— Ой! — воскликнула она.

— Простите.

— Смотрите, куда идете!

— Да-да, конечно. — Джон даже не взглянул на нее. Он достал из сумки коричневый конверт с часиками, которые дала ему Сара. Перевернув часы, он посмотрел наверх и улыбнулся.

Роза на часах точно повторяла ту, что прямо перед ним покачивалась на ветру, на вывеске дорогого ювелирного магазина. Над ней была надпись по-французски: «La vie en…» Недостающее слово «rose» компенсировалось изображением цветка. «Роза и есть роза, хоть розой назови ее, хоть как», — пробормотал Джон, нещадно коверкая Шекспира.