Дефо - Дмитрий Урнов

Впоследствии на страницах своей газеты «Обозрение» Дефо вспоминал эти времена, когда, по его словам, «убийства людей на улицах по ночам сделались в порядке вещей, и жизнь всякого честного человека находилась в опасности». Убитого можно было считать кем угодно; и жертвой «католического заговора», и врагом, которого постигло праведное возмездие. Дефо, во всяком случае, не хотел быть застигнутым врасплох и, как он рассказывает, ходил всегда с кистенем. Кистень назывался «протестантским», а заговор – «католическим», но кто уж там под покровом ночи пускал смертоносное оружие в ход и кто падал под ударами, это уж поистине одному богу оставалось известно.

Паника, подогреваемая Титусом, профессиональным провокатором, и его приспешниками, до такого накала была доведена, что простодушные люди готовы были верить россказням, будто католические лазутчики едва не разобрали и не унесли по частям монумент, который воздвигли в Лондоне в память большого пожара.

– Да, но монумент на месте стоит!

– А это королевские солдаты вовремя подоспели и не дали унести.

Такие шли разговоры, которых тогда понаслушался Дефо. Судя по всему, и он, еще молодой человек, не сразу разобрался, где одни разговоры, а где в самом деле заговор. О том, насколько ему угроза представлялась реальной, говорит тот факт, что, не жалея сил, он принялся переписывать Библию: на всякий случай, а не то л о ровен час придут католики и уничтожат протестантское священное писание! «Работал как лошадь», – сообщает Дефо. Страхи, видимо, несколько рассеялись, потому что, подобно тому персонажу из рассказов о Шерлоке Холмсе, который переписывал Британскую энциклопедию и дошел только до буквы «Б», так и Дефо успел переписать первые пять книг Библии. Однако надо отметить, что опасения его были не беспочвенными. Заговор заговором, но ведь и по ходу внутренней политики переводная Библия попадала иногда под запрет, так что читали ее тайком, а продавали из-под полы. «А что же будет, если сами католики придут?» Не исключено, что выпускник семинарии, готовившийся стать настоящим проповедником, с энтузиазмом громил «врагов», хотя каких, собственно, было неясно. «Беда всей моей жизни заключалась в том, что был я подвигнут на это поприще, беда была и в том, что я его покинул» – так рассматривал Дефо диалектику своей судьбы.

Но и академия, где он учился, всей своей программой настраивала не только на богословский лад. Преподавались в ней прикладные науки. «Оптика» Ньютона была одной из книг, усвоенных Дефо со школьной скамьи. Семинария по статусу, по уровню Мортонова академия не только не уступала университетам, но и превосходила их прежде всего обновлением курса в согласии с требованиями современности. Однако университетский диплом «доктора наук» есть университетский диплом. Вот Свифт его имел, звался «доктором» и всю жизнь прошел с гордо поднятой головой. А Дефо приходилось вроде бы извиняться даже за разносторонность своего образования. Так, по обыкновению имея в виду себя самого, но рассуждая в третьем лице, он писал о некоем человеке, который —

«1. Владеет французским так же бегло, как и своим родным английским. Знает испанский, итальянский и немного славянский, ибо случалось ему немало бывать среди поляков и московитов. Знает он немного и португальский, а все же считается, что он – необразован.

2. Обладает достаточными знаниями в области экспериментальных наук, имеет солидную научную коллекцию, и все же – необразован.

3. Он знаток географии, весь мир представляет себе как на ладони. По любой европейской стране может дать обзор обстановки, природы, рек, главных городов, торговли, мало этого, сообщить кое-что из истории и политических интересов этой страны, а все-таки он – необразован.

4. Искусен в астрономии, разбирается во всех движениях небесных тел как специалист, но все же он – необразован.

5. Знаток истории, и, пожалуй, его можно назвать универсальным историком, ибо все исторические труды, написанные на его родном языке и переводные, он читал, а те, что не переведены, доступны ему на французском или итальянском. Но нет, он – необразован.

6. А что до его собственной страны, то он просто-напросто ходячая географическая карта. Он объехал весь остров, а многие его части и по нескольку раз, он и писал о своей стране, потому, когда выезжает он за границу, его нельзя упрекнуть в том грехе большинства английских путешественников, что стремятся узнать чужие страны, хотя не знают своей собственной. И все-таки человек этот – необразован.

А между тем множество людей, считающиеся образованными, совершенно ни к чему не пригодны. Это просто педанты, жующие греческий и латынь. Наши образованные люди представляются мне чем-то вроде механиков от образования, ибо они перебирают слова и спряжения, как старьевщик свое добро на свалке. Годятся они только учителя: взяли, что могли, от школы, чтобы, не покидая школы, и умереть там».

Конечно, многие знания, перечисленные Дефо, были им почерпнуты уже на всем жизненном пути, и это он подводил итоги, но основа была заложена в заведении Нортона. И неудивительно, что, выйдя из академии вооруженным несколькими иностранными языками, философией, историей, географией, астрономией и даже стенографией, Дефо устремился к деятельности практической.

Здесь биографы Дефо предлагают вновь свериться с «Приключениями Робинзона» и найти там символическое совпадение: девятнадцати лет уходит в море Робинзон, столько же было и Дефо, когда принял он решение покинуть проповедническую кафедру и заняться, как и отец его, делами торговыми.

Нам могут заметить, что этот момент из биографии Робинзона мы уже в символическом плане использовали, сопоставив его с фактами английской истории. Одно другого не исключает. Символика у Дефо многосторонняя. Ведь он и жизнь свою так рассматривал, частичкой истории всей страны. А кроме возраста, тут и совпадение по существу: противясь отцовской воле, Дефо, как и Робинзон, продолжил все-таки отцовскую линию.

ВЫХОД В МОРЕ

Если нечто автобиографическое находят в неприязни многих шекспировских героев к вину («У меня неподходящая голова насчет питья», – говорит, например, Кассио), то в романах Дефо лично выстраданными считаются муки «морской болезни». Начиная с Робинзона, Дефо не забывал подробно и прочувствованно передать незавидное состояние человека, подверженного морской качке. При одной мысли о море у Дефо прежде всего начинало сосать под ложечкой. Но иначе нельзя: мутит, не по себе, противно, а дело есть дело. От моря не отпугнул его и ужас, испытанный им в минуту, когда очутился он в руках у корсаров.

Шел тогда Дефо двадцать четвертый год. По отцовской протекции он был записан в цех мясников, но, как и отец, мясником фактически не был. Свечами торговал Джеймс Фо, а Даниель Дефо пошел своей дорогой – и на паях с братьями Станклиф взялся за торговлю самыми разнообразными товарами; и духами, и вином, и галантереей, и табаком. Впоследствии, когда врагам нужно было унизить Дефо, они называли его «галантерейщиком», говорили, что он «торговал чулками и подтяжками».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});