Молчание сфинкса - Татьяна Степанова

— С чем же связаны эти легенды? — спросил Мещерский.

— Ах, боже мой, ну с чем же еще могут быть связаны сельские предания — с кладом, конечно, — с досадой, как показалось Кате, ответила Наталья Павловна. — С зарытыми сокровищами. По легенде, перед самым своим заключением в Петропавловскую крепость Мария Бестужева, узнав от верных людей, что заговор раскрыт, готовилась бежать к родственникам своего первого мужа в Курляндию. Для побега она собрала ларец с фамильными драгоценностями и надежно спрятала его здесь, в своем любимом Лесном — подальше от враждебного и ненавистного Петербурга, Но ее взяли под стражу, подвергли наказанию и по указу императрицы выслали в Сибирь. Драгоценностями своими она так и не сумела воспользоваться. По той же легенде, ее дочь, блиставшая при дворе, несмотря на опалу матери, после ее смерти организовала здесь, в имении, поиски клада. Но они ни к чему не привели. Легенда гласит, что тот клад был заговоренный. А просто так такие клады никогда никому, в руки не даются:

— Я слышал, этот клад Бестужевой туг и лотом, искали неоднократно, когда имение принадлежало сначала князьям Лыковым, а затем было продано нам, — сказал Салтыков.

— Не продано, аз карты проиграно, — хмыкнул Лыков. — Когда это мы, Лыковы, кому что продавали? В карты спустил его мой предок. Проигрался дотла в одну ночь — пьяный сильно был. А потом вышел из дверей Аглицкого клуба и бац — застрелился.

— Застрелился, ты только что говорил, князь Викентий из-за моей прапрабабки в одна тысяча девятьсот четвертом, — перебил его Мещерский.

— И тот застрелился и этот. Оба. В моем роду то и дело стрелялись и на поле боя умирали — под Полтавой, под Бородином, под Лейпцигом, в Первую мировую, под Прохоровкой в Великую Отечественную. — Лыков посмотрел на Салтыкова. — Мы, Лыковы, с родной земли никуда не бегали, как некоторые. А то, что теряли одно за другим, все, кроме чести своей, так то не наша вина, а судьба.

— Судьба-злодейка, — Мещерский хлопнул Лыкова по плечу. — Эх, Ваня, друг, когда ты так говоришь, у тебя орлиный взор, грудь колесом. Тебе бы в Думу, Ваня, кандидатом в депутаты от союза монархистов.

— Союз монархистов не пройдет, — совершенно серьезно (Катя, помнится, диву далась, насколько серьезно) заметил Салтыков. — Шансов кет никаких. Я имел недавно беседу с главой союза, вел консультации. Может быть, в будущем, когда подрастет и поумнеет наследник российского престола великий князь Георгий.

Этот же вопрос обсуждали (кто шутливо, кто всерьез) и за столом. И Катя снова не могла выбрать из калейдоскопа фраз, суждений, замечаний, реплик и возгласов что-то для себя полезное, основное или хотя бы косвенно относящееся к делу, по которому она, собственно, и оказалась среди этих людей.

Экскурсия по парку плавно и как-то совершенно естественно перетекла в шумное застолье. Роман Валерьянович Салтыков снова повел их в дом: «Пожалуйте закусить с дороги». Это «пожалуйте закусить», которое он произнес со своим неподражаемым старопетербургским акцентом, окончательно покорило Катю. Он оставил их в жилом флигеле — в гостиной с роялем и уютными креслами, извинившись: ему, мол, надо переодеться к обеду.

В гостиной в одиночестве сидела Анна Лыкова, не участвовавшая в прогулке по парку. Она любезно показала им жилую половину. Внизу была еще столовая, комнаты Филологовой и Журавлевой и офис-кабинет, где об ученые дамы работали, а также кухня, ванные и финская сауна. Наверху, на антресольном этаже, располагались комнаты Салтыкова, в которых он ночевал, когда оставался в Лесном, и гостевые комнаты, в двух из который сейчас временно жили сын Долорес Дмитриевны Валентин и Леша Изумрудов.

Анна, чувствовавшая себя в Лесном вполне свободно, сообщила Кате, что весь этот флигель будущем станет небольшим отелем. Она провела Катю в ванную, отделанную итальянской плиткой под мрамор. Пока Катя мыла там руки и приводила себя в порядок, она чувствовала на себе изучающий взгляд Лыковой.

— Вы подруга, Сережи Мещерского? — спрос" она. — Ну да, помню, та самая Катя. У Сережи, бывало, о чем ни спросишь, а у него все вы одна на языке. Вы скоро собираетесь пожениться?

Катя едва не уронила мыло. Аи да Серега Мещерский! Каков, а? Что он, интересно, рассказывает о вас в кругу своих родственников? Но сообщать этой самой кузине Лыковой, что она давно уже замужем и вовсе не за душечкой Мещерским, Катя не стала. Пожала плечами, загадочно улыбнулась.

— Выходите смело, не мучайте его, Сережа такой славный, добрый, — сказала Анна. — Ведь это ужасно, когда один любит всем сердцем, а другой его мучает, изводит, не замечая любви.

Это мимолетное замечание было брошено с такой горечью, что Катя невольно насторожилась.

Из столовой доносились громкие оживленные голоса. Оказалось, что в загородном ресторане, расположенном неподалеку, по, телефону был уже заказан «выездной» обед. Пришла машина, приехали двое официантов, привезли все с собой готовое, споро занялись сервировкой стола.

Салтыков появился в клубном темно-синем блейзере: на шее, под белоснежным воротничком сорочки — шелковый яркий платок, ботинки из тонкой кожи, на запястье — золотой швейцарский хронометр. В столовой разожгли камин. И сели за стол, что называется, по-семейному.

На обратном пути в Москву Катя все возвращалась мыслями к этому застолью. Голоса, голоса…

— Сыростью по вечерам как тянет! У пруда в особенности. Прямо до костей пробирает, если плащ не надеть.

— Ну что же вы хотите, Долорес Дмитриевна, сентябрь кончается. Осень (Мещерский).

— Да, осень, средняя полоса России… Анечка, помните, как это у Апухтина? Смотри, как золотом облит наш парк печальный…" (Салтыков).

— Роман Валерьянович, завтра у бригады выходной, воскресенье же. А с понедельника вплотную займемся дренажной системой. Прочистим. И потом я опять насчет решеток на окна (осипшим басом Малявин). — Денис Григорьевич, какие решетки? Снова вы про решетки! Ну зачем, дорогой мой, хороший, для чего? (Салтыков мягко и немного растерянно.)

Катя помнила лицо Малявина за столом: обветренное, красное. Хотя вино было отменным — Салтыков щедро угощал родичей и соратников красным «Шато-Марго» и белым «Шабли», к которому прибавилось и вольно приличное испанское красное Ивана Лыкова, Денис Григорьевич Малявин пил исключительно водку настоянную на лимонных корках. Смачно и с аппетитом закусывал ветчиной и холодным ростбифом.

— Как это для чего решетки? — воскликнул он. — Bt вещи свои сюда привезли, книги, мебель антикварную вон покупаете по салонам, перевозите. А охраны никакой нет. Охрану вы категорически отказываетесь нанимать.

— Зачел охрана? У меня дом на Женевском озере. Я там бываю раз в год. И не держу никакой охраны, только садовника-старика, — возразил Салтыков.

— Елки-моталки, то ж Швейцария! — Малявин аж на стуле подскочил. — Сравнили, называется. Роман Валерьянович, я вам сто раз говорил: здесь — это не там. Поймите вы это. Живем фактически в глуши, дом настежь открыт, стройка идет. Мы с вами все время в разъездах. Ахнуть не успеете — обуют, извините за жаргон. Эти вот которые из Хохляндии, они же первые и постараются. А вы охраны не хотите. Забора ставить не желаете…

— Категорически против забора!

— Тогда я в понедельник на фирму звоню: приедут, установят решетки, на окна хотя бы первого этажа, время, на первое время, не насовсем. Потом, когда со стройкой развяжемся, когда клуб начнет, функционировать, когда персонал подберем и охрану… В общем, когда откроемся, решетки демонтируем.

— Нет, нет, Денис-Григорьевич, это невозможно, решетки! Это получается тюрьма, Бастилия! ГУЛАГ како то! — воскликнул Салтыков.

— Дания — тюрьма, — подал голос Иван Лыков. — не переживай ты, Роман, здесь уже были в свое время решетки.

— Да, были, — Салтыков обратился через стол к сидевшим напротив Мещерскому и Кате. — Когда здесь была психиатрическая клиника. Я видел их — в некоторых окнах они сохранились: жуткие, ржавые. Нет, Денис Григорьевич, я категорически против. Никаких решеток.

— Тогда я ни за что не отвечаю, — буркнул недовольно Малявин и тут же схватился за зазвонивший в кармане телефон. — Да, я. Очень хорошо… Отлично, ждем. Вы знаете, кто сюда едет? — спросил он, дав отбой. — Марина. Она оценщика ждала, поэтому и задержалась в Москве.

— Она и мне звонила днем, к нам сюда собиралась. Про вас, Роман Валерьянович, спрашивала, — сообщила Наталья Павловна и попросила заглянувшего в столовую официанта поставить еще один прибор.

С появлением нового лица за столом все еще больше оживились. В запоздалой гостье Катя без труда узнала ту самую блондинку, которую видела в церкви. Звали ее Мариной Аркадьевной Ткач (это конфиденциально сообщила Кате Долорес Дмитриевна). Марина Аркадьевна приехала в Лесное на такси., за которое тут же послала расплачиваться Малявина. Усадили ее за столом тоже рядом с ним. И по всему было видно, что они вместе, что они — пара.