Игра для смертных - Вячеслав Назаров

О чем это спрашивал Дуайт? Красное пятно, которое взрывает космокорабли… Непонятно.

По ассоциации перед глазами проплыли носилки, покрытые белой простыней, а на простыне – расплывающееся красное пятно. Кровь… Впрочем, это была не кровь, а большая красная роза, на шелковистых лепестках которой дрожала роса. И весь куст, усыпанный розами, и весь сад, и желтая лента тропинки, посыпанной песком, – все было пронизано, просвечено, налито густым солнечным соком, и он был молод, и рядом с ним шла высокая смуглая девушка, но она улыбалась не ему, а Гарри Митчэлу, щеголяющему в новой форме пилота ВМС…

Он открыл глаза, но Лили не исчезла: она стояла перед ним такая же, как тридцать пять лет назад, в тот день, когда выходила замуж за Гарри…

– Что с вами, мистер Солсбери?

– Джой? Господи… Я, кажется, немного задремал. Извините.

Солсбери провел ладонью по лицу, собираясь с мыслями.

Джой спрятала руки за спину.

– Ну так что же вы скажете, Джой?

– А что вы хотите?

– Что хочу? Гм… Понятия не имею. У вас такой вид, словно кто-то вам сделал предложение.

– Вы уверены, что это могло бы меня осчастливить?

– Не знаю, но полагаю, что да.

– Вы плохо разбираетесь в людях, мистер Солсбери.

– Вполне возможно. Годы берут свое. Ведь это вполне закономерный биологический процесс.

Джой не выдержала и выхватила из-за спины ленту самописца.

– Пульс!

– Так что же вы тянете, злая вы женщина!

Он схватил ленту обеими руками. Ровная линия, прочерченная пером прибора, прерывалась едва уловимым зигзагом. И еще одним. И еще. И еще.

– В лабораторию! – прокричал Солсбери, размахивая лентой, как победным флагом.

– Выключайте, Джой, это бессмысленно.

Солсбери устало сел на стул, взял за руку лежащего на койке человека. Рука чуть дрогнула, но подчинилась пальцам доктора. Солсбери согнул покорную руку в локте, отпустил. Рука осталась в том же положении.

– Опусти.

Человек опустил руку. Он спокойно смотрел на Солсбери, и от его спокойствия можно было сойти с ума.

– Встань.

Человек неторопливо поднялся на койке, свесил ноги вниз. Несколько секунд сидел неподвижно, глядя на свои ноги, потом медленно встал. Руки его оставались в том же положении, в каком он только что сидел, – чуть согнутые в локтях, с пальцами, продолжавшими сжимать несуществующий край койки. Две или три секунды человек рассматривал напряженные руки, потом опустил их, разжал пальцы. Потом медленно поднял голову, посмотрел на Солсбери ясным взглядом, в котором не было ни торжества, ни вопроса, а только пустота, спокойствие пространства, в котором нет ничего.

– Ложись.

Человек в том же ритме повторил все движения и вытянулся на койке, продолжая смотреть на доктора.

– Спи.

Человек закрыл глаза.

– Может быть, попробуем комбинировать стимуляторы?

– Нет, Джой, это бесполезно. Ведь это не болезнь. Не кретинизм и не идиотизм. И не потеря памяти. Все электроэнцефалограммы, все нейротесты говорят о том, что его мозг абсолютно здоров и абсолютно нормален. Я зондировал логометром Берга его память – кривая беспрерывна, об амнезии не может быть и речи…

– Но что же все-таки с ним?

– Как вам сказать? Это совершенно особый случай. Он… мертв.

– Не пугайте меня, мистер Солсбери. Работая с вами, я привыкла к самым невероятным вещам, но…

– Ну, я, пожалуй, неправильно выразился. Просто этому состоянию нет еще названия в медицине. Потому что мы с вами, Джой, первые, кому после Иисуса Христа приходится воскрешать из мертвых.

Солсбери встал, закинул руки за голову, прошелся по комнате.

– Понимаете, ведь мы с вами вернули пациента не из клинической, а из самой настоящей, биологической смерти, когда все процессы уже остановились, прекратились. В том числе и процессы, происходящие в клетках мозга. Человек умер в полном смысле этого слова, стал неживой материей. С помощью СД мы восстановили его клетки, восстановили заново весь организм с точностью, которую даже представить трудно – вплоть до последнего электрона в последнем атоме, из тех несчастных триллионов атомов, которые составляли нечто, бывшее когда-то Эдвардом Стоуном. Но этот восстановленный организм был именно «нечто» – не человеком и не трупом, а только копией человека.

– Но ведь сейчас-то он жив!

– Да, мы сумели «запустить» его сердце и легкие, нервные центры, руководящие всеми сложнейшими процессами организма, потому что мы знали, как это делать. Но его психика по-прежнему мертва, его мозг сейчас – это великолепный и вполне исправный мотор, который надо завести. А как – вот это вопрос.

– Но ведь надо же что-то делать.

– Надо, Джой, надо. Надо столкнуть его мышление с мертвой точки – с той десятой доли секунды, в которой оно было остановлено смертью. Но что пронеслось в его мозгу в эту десятую долю секунды? Какой образ? Слово или воспоминание? Ведь мы уже все перепробовали – и имена знакомых, и те небольшие кусочки его жизни, которые нам известны. Но ведь это – песчинки огромной пустыни, и только одна-единственная из них способна превратить в Эдварда Стоуна его живую копию.

Солсбери снова наклонился над койкой:

– Открой глаза.

Человек открыл глаза. Спокойствие пустоты царило в них.

Шел уже четырнадцатый день эксперимента, и уже семь долгих мучительных дней и ночей на койке этот человек, живой и мертвый одновременно, с безропотностью лунатика выполнявший все, что ему говорили, и не способный ничего сделать сам, потому что мозг его спал, как та сказочная царевна в хрустальном гробу. Каждые четыре часа с методичностью метронома звонили Дуайт или Роберт, и эти звонки еще больше действовали на нервы.

– Нет, Джой, так не пойдет. Мы скоро сами сойдем с ума. Надо отдохнуть. Выключайте аппаратуру.

Джой действительно устала. Перед глазами мелькали черные точки – верный признак нервного переутомления.

Привычно переключая рубильники на ноль, она прикрыла веки и слегка надавила на глазное яблоко – иногда это помогало.

– Ой!

Раздался треск предохранителей, и одновременно погас свет. На силовом щите замигала красная лампа аварийного освещения.

– Простите, мистер Солсбери, это я натворила. Одну минуту…

– Стойте!

Солсбери держал за руку человека на койке. Пульс участился. Зрачки расширились и смотрели не на доктора, а на мигающую красную лампу.

– Сядь.

Человек сел на койке, но теперь его движения были суетливее. И он не отрывал глаз от красной лампы.

Джой приоткрыла рот, чтобы что-то спросить, но в тоне доктора было что-то такое, что заставило ее промолчать и подойти ближе.

– Красный свет! – негромко сказал Солсбери, наклонившись к самому уху человека и продолжая держать его за руку.

Рука дрогнула.

– Красный… свет! – повторил Солсбери раздельно.

На слове «красный» рука дрогнула чуть сильнее.

– Свет!

Рука оставалась неподвижной.

– Красная лампа.

Снова – неуловимая судорога на слове «красный».

– Красная роза. Красный кирпич. Красная кровь. Красная машина. Красный сигнал…

При словах «красный сигнал» рука задрожала мелкой дрожью. На лбу Солсбери выступил пот. Губы человека тряслись, словно он что-то хотел выговорить – впервые за все эти семь дней. И Солсбери поймал себя на том, что у него тоже трясутся губы. Джой стояла рядом, до боли сжав пальцы, и, сама не замечая, шепотом повторяла магические заклинания Солсбери.

– Красный огонь. Красный пожар. Красный факел. Господи, Джой, что еще бывает красное?

– Красный… красный бант.

– Красный бант. Красное яблоко. Красный… Тьфу, черт!

– Неужели так придется перебирать все слова? Но что еще… Скорее, господи, что там еще… Красная корова… Скорее…

И вдруг по какой-то лихорадочной, не осмысленной еще ассоциации откуда-то из подсознания, где-то услышанное и непонятное, но интуитивно чем-то связанное с жизнью этого так малознакомого человека, во весь голос почти крик:

– Красное пятно!

…Глаза слипались от выпитого виски и многочасовой гонки, фары высветили на шоссе две серебряные дорожки, и машины выскакивали из этих серебряных струй, как перепуганные темные рыбы, и это было смешно, и беспричинно весело было на душе от свистящего за стеклом ветра, и ни о чем не хотелось думать, а только жать до предела на тугую педаль акселератора и плевать на все опасности на свете, потому что…

…когда, пилот,

не повезет

тебе в полете вдруг,

не верь тому,

что бак в дыму

и что последний круг…

…но он, кажется, все-таки задремал, потому что яркий красный сигнал машины, тормозящей впереди, ударил в глаза внезапно, и память отбросило туда, назад, к Свэну, и хотя рука автоматически вывернула руль, бросив послушный «Форд» в сторону, он уже не видел бетонных ребер ограждения, потому что перед глазами клокотало грозное и загадочное Красное Пятно…