Чудесное путешествие Нильса с дикими гусями - Сельма Оттилия Ловиза Лагерлёф

Крутые склоны горного хребта Кулаберг поднимаются прямо из моря. У подножия Кулаберга нет ни полоски земли или песка, которая защищала бы его от яростных волн. Тысячи лет упрямые волны бьются о каменные глыбы, рассыпаясь шипучей пеной. По камешку, по песчинке волны вырыли глубокие пещеры, пробили в скалистых уступах сводчатые ворота, врезались в глубину гор широкими заливами. Море и его помощник ветер вытесали здесь высокие стены, без единой зазубринки, без единой морщинки, такие гладкие и блестящие, что даже самый лучший каменщик на свете и то бы им позавидовал.

По склонам Кулаберга, вцепившись в камни крепкими корнями, растут деревья. Морской ветер бьёт их, пригибает книзу, не даёт поднять головы. Но деревья не сдаются. Они приникают к самой горе и листва их, словно плющ, стелется по голому камню.

В глубине этого неприступного горного кряжа, невидимая и недоступная ни одному человеку, находится площадка — такая ровная, словно кто-то срезал гигантским ножом верхушку горы.

Один раз в году, ранней весной, сюда сходятся все четвероногие и пернатые на великие игрища птиц и зверей.

День для этого сборища выбирают журавли. Они отлично предсказывают погоду и наперёд знают, когда будет дождь, а когда небо будет ясное.

По древнему обычаю, звери и птицы на всё время праздника заключают друг с другом перемирие. Зайчонок в этот день может спокойно прогуливаться под боком у воронов, и ни один из крылатых разбойников не посмеет на него даже каркнуть. А дикие гуси могут без опаски прохаживаться под самым носом у лисиц, и ни одна даже не посмотрит на них. И всё-таки звери держатся стаями — так уж повелось из века в век.

Прежде чем выбрать себе место, гуси хорошенько огляделись по сторонам.

Совсем рядом с ними поднимался целый лес ветвистых рогов — тут расположились стада оленей.

Неподалёку виднелся огненно-рыжий лисий пригорок.

Ещё дальше — серый пушистый холм; здесь сбились в кучу зайцы.

Хотя гуси и знали, что им не грозит никакая опасность, они всё-таки выбрали для себя местечко подальше от лисиц.

Все с нетерпением ждали начала праздника. А больше всего не терпелось Нильсу. Ведь он был первый и единственный человек, которому выпала честь увидеть игрища зверей и птиц.

Но праздник не начинался, потому что, кроме стаи Акки Кнебекайзе, никто из пернатых ещё не пожаловал на Кулаберг. Нильс во все глаза смотрел, не летят ли птичьи стаи. Сидя на спине господина Эрменриха, он видел всё небо.

Но птицы словно позабыли о сегодняшнем празднике.

Небо было совсем чистое, только далеко-далеко над самым горизонтом повисло небольшое тёмное облачко. Это облачко становилось всё больше и больше. Оно двигалось прямо на Кулаберг и над самой площадкой, где собрались звери, закружилось на месте.

И всё облако пело, свистело, щебетало. Оно то поднималось, то опускалось, звук то затихал, то разрастался. Вдруг это поющее облако разом упало на землю — и вся земля запестрела красно-серо-зелёными щеглами, жаворонками, зябликами.

Вслед за первым облаком показалось второе. Где бы оно ни проплывало — над деревенским хутором или над городской площадью, над усадьбой, рудником или заводом, — отовсюду к нему поднимались с земли словно струйки серой пыли.

Облако росло, ширилось, и, когда оно подошло к Кулабергу, хлынул настоящий воробьиный ливень.

А на краю неба уже показалась чёрно-синяя грозовая туча. Она надвигалась на Кулаберг, нагоняя на всех страх. Ни один солнечный луч не мог проникнуть сквозь эту плотную завесу. Стало темно, как ночью. Зловещий, скрипучий грохот перекатывался по туче из конца в конец, и вдруг чёрный град посыпался на Кулаберг. Когда он прошёл, солнце снова засияло в небе, а по площадке расхаживали, хлопая крыльями и каркая, чёрные вороны, галки и прочий вороний народ.

А потом небо покрылось сотней точек и чёрточек, которые складывались то в ровный треугольник, то вытягивались, точно по линейке, в прямую линию, то вычерчивали в небе полукруги. Это летели из окрестных лесов и болот утки, гуси, журавли, глухари…

Как заведено на Кулаберге испокон веков, игры начинались полётом воронов.

С двух самых отдалённых концов площадки вороны летели навстречу друг другу и, столкнувшись в воздухе, снова разлетались в разные стороны.

Сами вороны находили, что не может быть ничего красивее этого танца. Но всем остальным он казался довольно-таки бестолковым и утомительным.

Верно, потому воронов и выпускали первыми, чтобы потом они уже не портили праздника.

Наконец вороны угомонились.

На площадку выбежали зайцы.

Вот теперь-то пошло настоящее веселье!

Зайцы прыгали, кувыркались через голову, кто катался по земле колесом, кто вертелся волчком, стоя на одной лапе, кто ходил прямо на голове. Зайцам и самим было весело, и смотреть на них было весело!

Да и как же им было не прыгать и не кувыркаться! Весна идёт! Кончилась холодная зима! Кончилось голодное время!

После зайцев настала очередь глухарей.

Глухари расселись на дереве — в блестящем чёрном оперении, с ярко-красными бровями, важные, надутые. Первым завёл свою песню глухарь, который сидел на самой верхней ветке. Он поднял хвост, открывая под чёрными перьями белую подкладку, вытянул шею, закатил глаза и заговорил, засвистел, затакал:

— Зис! Зис! Так! Так! Так!

Три глухаря, сидевшие пониже, подхватили его песню, и с ветки на ветку, с сучка на сучок эта песня спускалась по дереву, пока не затоковали все глухари. Теперь всё дерево пело и свистело, приветствуя долгожданную весну.

Глухариная песня всех взяла за живое, все звери готовы были вторить ей. А тетерева,