Традиция предков - Инга Берристер

— А вы знаете, почему это бывает? — спросил он, лукаво глядя на нее.

— Да, из-за перенапряжения, — гневно выпалила она.

Проклятье, она снова мишень для шуток! Как хочется взять реванш… Ничего, отольются кошке мышкины слезы!

— Перенапряжение — это просто эвфемизм для обозначения последствий сдерживания того, чему следовало дать волю, — наставительно произнес Симон. — Например, злости, боли, желанию…

Бетти сконфузилась. Что он хочет этим сказать? Она пристально вглядывалась в его лицо, пытаясь найти хоть намек на то, что над ней издеваются, дразнят, но не нашла. Симон, видимо, хочет доказать, что ее головная боль вызвана чувствами, которые она намеренно подавляла в себе. Но это неправда. Не может быть правдой, и она скажет ему об этом…

— Если я что и подавляю в себе, так это гнев, который вы вызываете у меня, — призналась она.

Симон долго и пристально смотрел на нее, словно гипнотизируя. Бетти не могла отвести от него взгляд, чувствуя, что ее бросило в жар и все ее мысли можно прочесть на лице.

— Только гнев? — тихо спросил Симон. В кухне стало подозрительно тихо, и девушка внезапно ощутила спокойствие и силу, предчувствие какого-то необыкновенного и долгожданного счастья.

— Конечно, только гнев, — ответила она, стряхивая оцепенение.

— Вы сказали это с такой убежденностью, будто боитесь чего-то.

— Боюсь? Чего же мне, по-вашему, бояться?

— Возможно, этого. — Он приблизился к Бетти и обнял.

Ощущение сомкнувшихся вокруг нее рук было так знакомо и приятно, что у девушки закружилась голова. Элизабет увидела перед собой черные глаза, страстные и манящие.

— Бетти, — едва слышно прошептал Симон.

Он произнес ее имя так, словно пробовал на вкус. Симон, ласково прижав ее к себе одной рукой, другой нежно перебирал волосы девушки.

— Какой удивительный цвет волос… какие они шелковистые… — Он неожиданно поцеловал крутой локон.

Его глаза заблестели, и перед Элизабет возникла картина: она, обнаженная, лежит в объятиях Симона, а он целует ее через вуаль волос. Эротичность видения вызвала у девушки трепетную дрожь.

— Ах. — Она услышала свой голос и удивилась.

— Расслабьтесь, дорогая…

Расслабиться?! Волна гнева окатила ее с головы до ног. Она вырвалась и, не задумываясь, бросилась к задней двери и выскочила во двор. Бетти слышала, как Симон звал ее, и имя звонким эхом отдавалось в заснеженных горах.

Она бежала, сама не зная почему, следуя инстинкту, звавшему неизвестно куда. Симон догнал ее, когда Элизабет, оступившись, упала в сугроб. Преследователь попытался схватить ее, но она громко закричала и, дернувшись, провалилась еще глубже. Снег накрыл ее с головой, и девушка запаниковала. Попыталась вдохнуть больше воздуха в легкие, но вместо этого набрала полный рот снега. Снег был повсюду: он давил сверху, сковывал движения, лишал возможности видеть и слышать. Она старалась высвободиться из холодного склепа, но тщетно.

Где же Симон? Или он хочет, чтобы она обморозилась и умерла? Она попыталась закричать, но не смогла даже вздохнуть: так сильно жгло в легких. Вдруг ей стало теплее, голова приятно закружилась, и огонь в легких затих. Удивительные ощущения, а ведь она лежит в снегу.

— Элизабет!

Девушка слышала далекий голос и отчаяние в нем, но не было сил ответить. Она почувствовала теплые руки на груди, а затем прикосновение теплых губ. Симон не целовал, а возвращал ей жизнь, внезапно поняла она.

— Бетти, как вы?

Она открыла глаза. Ее потрясла бледность Симона, которую не мог скрыть даже загар. И неудивительно… Она представила, как он сообщает ее родителям печальную весть, и только потом поняла, что могло произойти непоправимое. Это была бы целиком ее вина. Из-за ее глупости могла случиться трагедия, ведь она знала, как глубоко здесь залегал снег и что безопасно только у самого дома. Бетти не удивилась бы, устрой ей Симон хорошую взбучку. Но он, наоборот, помог ей встать на ноги, бережно поддерживал, пока она сделала пару шагов, а потом, передумав, взял на руки и понес в дом.

Бетти решила, что он направится в кухню, но Симон держал путь в спальню, где горел камин, и было тепло. Она ощутила многочисленные болезненные уколы, будто тысячи иголок впились в тело. Симон осторожно, словно она хрустальная, опустил Бетти на пол перед камином.

— Не вздумайте двигаться, — мягко пригрозил он и ушел.

Бетти попробовала полуобмороженными пальцами расстегнуть пуговицы и молнию, но поняла, что не сможет самостоятельно раздеться.

Вернулся Симон с ведром снега и шелковым халатом.

Положив халат на пол, он бережно раздел девушку, приговаривая, словно возился с испуганным ребенком. И хотя Бетти протестовала, требовала не прикасаться к ней, она прекрасно понимала, что нуждается в помощи и, кроме этого человека, ее оказать некому.

Не обращая внимания на возражения, Симон раздел потерпевшую донага. У Бетти не было времени, чтобы испугаться или смутиться, потому что Симон положил ее на халат, взял горсть снега и энергично принялся за дело. Кровь забурлила, разливалась по ее обмороженному телу, и Бетти вновь почувствовала свою грудь, руки, спину, шею, ноги… И уже через несколько секунд приятное тепло полностью овладело ею, неся с собой жизнь.

— Как вы себя чувствуете? — допытывался Симон. Он сидел перед ней на корточках, пытливо изучая ее пылающее лицо.

— Спасибо, лучше, — смущенно призналась она. — Простите меня, пожалуйста… Это было чистейшим идиотизмом с моей стороны… бежать сломя голову. Не окажись вы рядом…

— Прежде всего, если бы меня не было рядом, этого бы не случилось, — сказал он примирительно. — Не надо брать всю вину на себя. Я сожалею, если мои слова про вашу помолвку обидели вас.

— Дело не в этом.

Симон выглядел таким усталым и измученным, что Бетти хотелось дотронуться до него, погладить его жесткие волосы, прижать его голову к своей груди…

Симон посмотрел на девушку, и его усталость мгновенно улетучилась, выражение лица резко изменилось, когда он увидел слегка дрожащие полуоткрытые губы. Его сердце бешено забилось, жар охватил все тело.

— О, Бетти, — простонал Симон, приблизившись к девушке и взяв дрожащими руками ее лицо. — Да простят меня небеса, мне не следует этого делать.

В следующее мгновение его теплые губы с волнующим трепетом коснулись ее губ, и, будто заразившись возбуждением, Бетти отдалась поцелую с неистовой жадностью.

— Какое блаженство… О… клянусь, вы испытаете истинное наслаждение, если позволите мне… — прохрипел Симон и вновь прильнул к ее губам.

Его рука дотронулась до ее груди, и, ощутив это нежное прикосновение, Бетти затрепетала — и от ласки и от слов.