Севильский слепец - Уилсон Роберт Чарльз

— Да нет же, послушай, Элоиса, будь я на твоем месте, я бы сдал этого парня, сдал с потрохами. Если он не побоялся поднять руку на такую шишку, то тебя он прихлопнет, и глазом не моргнет. Так что будь осторожна. Если появятся какие-нибудь подозрения или опасения, сразу звони мне.

Фалькон прошел в свой кабинет и позвонил Баэне и Серрано, чтобы выяснить, нашли ли они каких-нибудь свидетелей вблизи Эдифисьо-дель-Пресиденте. Никого. На прилегающих улицах пусто. Магазины закрыты. Почти все местные жители слиняли в центр смотреть на процессии.

Он повесил трубку, пощелкал поочередно костяшками пальцев, отдав дань привычке, которую Инес не выносила, хотя это было бессознательное действие, помогавшее ему собираться с мыслями. А ее прямо-таки корежило.

Фалькон позвонил комиссару Лобо, который вызвал его к себе в кабинет. Идя к лифту, он столкнулся с Рамиресом и велел ему подготовить все бумаги для совещания с Кальдероном. Он поднялся на верхний этаж. Секретарша Лобо, одна из тех жительниц Севильи, которые исповедуют минимализм на службе и приберегают всю свою экстравагантность для нерабочего времени, пригласила его в кабинет одним взмахом ресниц.

Лобо стоял лицом к окну со сцепленными за спиной руками и разминал колени, устремив взгляд через дорогу на зеленые кущи парка Принсипес. Это был невысокий крепыш с бычьей шеей, с большими волосатыми руками крестьянина и блеклыми вихрами фабричного рабочего. Он испокон веков носил очки в массивной черной оправе, но год назад жена уговорила его перейти на контактные линзы. Однако она зря надеялась, что это облагообразит Лобо, потому что у него были глаза цвета «детской неожиданности», а нос выглядел еще более крючковатым без оправы, прежде скрывавшей кое-какие черты его грубой физиономии, которых большинство предпочло бы не видеть. Тонкие губы почти не выделялись на его горчичной коже. Короче говоря, далеко не каждый заключенный имел такую бандитскую наружность, какой Бог наградил комиссара Лобо, но он был хорошим руководителем, всегда резал правду-матку и поддерживал своих сотрудников.

— Вам известно, из-за чего сыр-бор? — спросил он через плечо.

— Из-за Рауля Хименеса.

— Нет, старший инспектор, из-за комиссара Леона.

— Я видел в Эдифисьо-дель-Пресиденте снимок, где он стоит в обнимку с Хименесом.

— А спит он с кем в обнимку?

— Они вроде бы не такого сорта…

— Я пошутил, старший инспектор, — сказал Лобо. — Вероятно, вы видели там фотографии многих других funcionarios.[27]

— Да, видел.

— И мою видели?

— Нет, комиссар.

— Потому что ее в коллекции Хименеса нет, старший инспектор, — заявил он, быстро идя к столу.

Они сели; Лобо со всей силы стиснул ладони, словно дробя ненавистные черепушки.

— Вас ведь не было здесь во время «Экспо» девяносто второго года? — сказал он.

— Я тогда служил в Сарагосе.

— С этой выставкой все получилось совершенно не так, как с Олимпийскими играми в Барселоне. Там, вы ведь помните, каталонцы извлекли прибыль, а здесь андалузцы понесли ошеломляющие убытки.

— Поговаривали о коррупции.

— Поговаривали! — в ярости взревел Лобо. — Не просто поговаривали, старший инспектор, а разводили коррупцию. Коррупция так процвела, что не огребать миллионов считалось даже неприличным. Настолько неприличным, что те, кому не удалось набить карманы, неслись брать напрокат «мерседесы» и «БМВ», чтобы изобразить, будто удалось.

— А я и понятия не имел.

— Орудовали не только местные. Мадридцы тоже подсуетились. Они учуяли господствующую тенденцию. Расхлябанность. Невнимание к деталям, на котором здорово наживались.

— Неужели это могло аукнуться по прошествии десяти лет?

— Вы слышали, чтобы кого-то привлекли к ответственности за те делишки?

— Не припомню, комиссар.

— Никого! — воскликнул Лобо, грохнув по столу сцепленными руками. — Ни единую сволочь.

— «Братья Лоренсо», — задумчиво произнес Фалькон. — Строительство.

— Что вам про них известно?

— Рауль Хименес состоял с ними в партнерских отношениях, которые были прерваны в девяносто втором году.

— Ну вот, вы начинаете понимать. Рауль Хименес входил в комитет севильской «Экспо». Он был в числе лиц, курировавших застройку участка, и имел дело не только с «Братьями Лоренсо», но и со многими другими строительными компаниями.

— Мне все-таки не ясно, каким образом это могло спровоцировать его убийство спустя почти десять лет.

— Скорее всего, никаким. Сомневаюсь, что обнаружится какая-нибудь связь. Но вам придется копаться в выгребной яме, старший инспектор. И на поверхность всплывут те еще мерзости.

— А что комиссар Леон?

— Ему не нужны неприятные сюрпризы. Любую «щекотливую» информацию немедленно доводите до моего сведения… и никаких утечек, старший инспектор, иначе всех нас в порошок сотрут.

За что еще подчиненные любили Лобо, так это за его уникальную способность предупреждать их о серьезности ситуации. Фалькон поднялся и направился к двери, зная, что разговор не окончен, что излюбленный прием Лобо — ошарашить сотрудника на выходе. Тогда тот дольше находится под впечатлением.

— Вы, с вашим опытом работы в Барселоне, Сарагосе и Мадриде, наверно, полагали, что в таком городе с провинциальной преступностью, как Севилья, ваше назначение будет воспринято на ура.

— Я ничего не приписываю исключительно своим заслугам, комиссар. Политика играет свою роль в каждом назначении.

— Мне пришлось изрядно повоевать за вас.

— Зачем вы это делали? — удивился Фалькон, ведь он не знал Лобо до своего приезда в Севилью.

— По той весьма старомодной причине, что вы были самым подходящим кандидатом.

— Что ж, тогда спасибо вам за это.

— Комиссар Леон был большим поклонником напористости инспектора Рамиреса.

— Как и я, комиссар.

— Они поддерживают контакт, старший инспектор… неофициально.

— Понимаю.

— Вот и хорошо, — отозвался Лобо, внезапно повеселев. — Я знал, что вы поймете.

7

Четверг, 12 апреля 2001 года,

здание суда, Севилья

— Я считаю, его впустила Элоиса Гомес, — рассуждал Рамирес, пока они ехали по мосту через реку.

— Баэна и Серрано не нашли никаких свидетелей у Эдифисьо-дель-Пресиденте, — ответил Фалькон. — И, по-моему, это больше похоже на правду, чем убийца, карабкающийся по рельсам подъемника и полдня прячущийся в квартире, пусть даже пустой, если не считать короткого визита сеньоры Хименес. Девушка была напугана?

— Не сказала мне ни слова после того, как мы закончили допрос.

— Она нам верит?

— Кто ее знает?

Здание суда находилось рядом с Дворцом правосудия, как раз напротив Садов Мурильо. Уже перевалило за половину шестого, когда Фалькон и Рамирес припарковались позади здания суда. Фалькон, ненавидевший опаздывать, готов был разломать на мелкие кусочки расческу, которой Рамирес раз за разом проходился по своим черным набриолиненным волосам. Убийственный взгляд начальника не возымел никакого действия на инспектора, который считал, что они явились рано и что его прическа имеет явный приоритет — ведь секретарши еще могли оставаться на местах.

Двое мужчин в темных костюмах, белых рубашках и солнцезащитных очках направились к центральному входу уныло серого здания — монохромного олицетворения правосудия в городе буйного цветения. Они пропустили свои портфели через рамку металлоискателя и предъявили удостоверения. В вестибюле было тихо; почти все важные дела делались по утрам. Они поднялись по лестнице в кабинет судебного следователя Кальдерона, находившийся на втором этаже. Внутри здания было сумрачно, если не сказать мрачно. Правосудие штука не шибко веселая, даже когда оно справедливое.

Рамирес спросил о Лобо, и Фалькон рассказал ему, что давление со стороны комиссара Леона уже ощущается, и упомянул о вероятности коррупционной подоплеки. У Рамиреса на лице изобразилась смертельная скука.