Никаких достоинств (СИ) - Валин Юрий Павлович

Зажав идущий от ошейника ремешок в зубах, я ползу по ковру следом за любовником. Я начинаю понимать Маргори — власть, вот единственное, что ее возбуждает. Ее и мое тело почти в экстазе.

Это не спальня. Это что-то вроде подвала монсеньора Горце, только куда более технологичное, сплошь из черной кожи и серебра крепежных деталей. В ином цвете здесь только я, мой господин-любовник и разложенные на низком столике красные роскошные инструменты.

— Вы уничтожили совет директоров «Хамура Пукк», но упустили Ёчико-сан. Это ошибка. Должна ли ты быть наказана? — голос моего хозяина сух и безразличен. Но я чувствую, как сильно он хочет меня, и в восторге утвердительно трясу хвостиками волос. Я должна быть наказана, да, да, да!

Юдзиро-сама указывает на выставку инструмента. О, я знаю, что нужно делать. Зажимаю зубами кроваво-красный кожаный шар-кляп, затягиваю застежки на затылке. Теперь я могу кричать внутрь себя и не побеспокою Хозяина. Ему приятны лишь глухие стоны. Только побыстрее, пожалуйста, о, пожалуйста!

Возбуждение нас-меня сводит с ума. Это не шиза в моей голове, я вся, целиком, со своими длинными ногами, упругой грудью и пылающей плотью — сумасшедшая вещь. Хочу только одного… нет, двоих: боли и его власти.

Наконец, поводок в хозяйской руке, он натянут. Юдзиро-сама за моей спиной, в предвкушении я зажмуриваюсь. Короткий свист, и…

Ощущение ярчайшее. Больно так, что мы с Маргори грызем кляп и кричим, но красный шар выдержит все, а вопли превращается в чуть слышные страстные стоны, так радующие слух любовника. Кризисный менеджер Маргори-сан счастлива, я же… Из моих накрашенных глаз катятся слезы, меня лупят кожаной штуковиной, тяжелой от заклепок. Как больно, в паузах между ударами попка горит огнем, я пытаюсь удрать, уклониться, рывок ошейника возвращает меня назад, я прогибаюсь, умоляюще верчу бедрами. Да что со мной⁈ Нужно вырваться, повернуться укусить за руку. Но я могу выдержать еще немного боли, еще чуть-чуть, удары несут не только боль, но и необъяснимо наслаждение. Я почти готова…

Я не вырываюсь и не кусаю хозяйскую руку, когда Юдзиро-сама снимает с меня кляп. Любовник стоит передо мной, учащенно дыша, очки сдвинуты на кончик носа, на гладкой голове блестят капли пота. Ему хорошо. И я знаю, как сделать Хозяину еще лучше. Раздвинув полы кимоно, убеждаюсь, что любовник предельно возбужден. Рот еще полон горячей слюны моих воплей, я служу истово, служу как хозяину, и как милосердной руке, наконец-то переставшей меня мучить. Он доволен, я слышу невнятные возгласы. Поднимаю глаза и смотрю ему в лицо. Этот волшебный взгляд Маргери, да еще сквозь слезы, действует неотразимо. Юдзиро-сама начинает отрывисто стонать. Я понимаю, что в любое мгновение могу довести его до высшего этажа наслаждения. Но не спешу, потому что…

Потому что хочу еще боли. Хоть немножко, но мы с Маргори должны получить сладкую боль.

Мой любовник отталкивает мое лицо:

— Ты сегодня слишком страстна, Маргори-тян! Я накажу и награжу тебя за это. Выбирай.

Я зубами подхватываю со столика длинный и легкий инструмент, похожий на хлыст, — надеюсь, это не самое крутое из арсенала. Юдзиро-сама вырывает орудие пытки, одновременно поднимает пульт — с легким шорохом раздвигаются кожаные панели, открывая зеркальную стену.

— На место, плохая девчонка!

Понимаю, о чем он, и мгновенно заползаю на черный лежак. Под моим животом круглая плотная подушка, передо мной зеркало, позади любовник, яростно сбрасывающий свое кимоно. А я продеваю руки в красные хомуты с тяжелыми пряжками. Обнаженный Юдзиро-сама спешит, вталкивает мои щиколотки в крепления для ног, замки мелодично пощелкивают, фиксируя мою нижнюю часть. Теперь время рук и кляпа. Всё, я беспомощна, могу только смотреть и видеть. Взмаха красной узкой боли почти не видно, она обрушивается на мою попу. Как жгуче! Осознавая, что это бесполезно, я все равно пытаюсь вырваться из ремней, жалко и соблазнительно извиваюсь и ерзаю. Мой зад высоко поднят и удобно подставлен. Слева, справа, слева, справа… ягодицы горят, я пылаю и изнутри, равно мечтая спастись и получить еще. Крепкий, гладкий во всех местах мужчина неистовствует надо мною. Свободной рукой он то и дело хватается за свое возбуждение, и это сводит меня с ума. Я хочу служить всему его телу, я просто хочу! Но мой рот занят кляпом, да Юдзиро-сама и не может быть одновременно и сзади, и во мне. Или может?

Понимая, что сейчас умру, если не получу удовлетворения, я умоляюще смотрю в зеркало. Но взгляни же мне в глаза, любимый! Мужчина перехватывает мой отраженный взгляд, на миг замирает, и с рычанием вспрыгивает на лежак. Я с блаженством ощущаю, как на мне раздирают платье. Юдзиро-сама целует или кусает мои плечи, я не чувствую боли, поскольку зад пылает гораздо сильнее всего остального. Ну же, умоляю!

Мой любовник входит одним толчком. Какое блаженство от всего сразу: от соединения, от того, что стек перестал меня мучить, от того, что влажное мужское тело массирует мои бедненькие ягодицы. Я в раю. Мой взгляд не отрывается от зеркального отражения. Картина одинаково безобразна и возбуждающа. Юдзиро-сама бьется в экстазе и мне плевать, что он тяжел, что рывки за поводок душат меня. Мне безобразно хорошо, хочу, чтобы это длилось вечно…

Лучшим моментом оказалось, когда он оседлал меня и входил под углом. Но, черт возьми, это оказался слишком хороший момент и для моего Хозяина.

Я слушала загнанное дыхание уходящего хозяина и все еще дрожала, дергалась в ремнях. Снова пытались потечь слезы, но Маргори умела их сдерживать в нужный момент, ибо плакать без хозяина заведомо бесчестно.

Смутно помню, что меня отстегнул безликий слуга, он же подал белое кимоно. Кутаясь в простенький шелк, я ехала в лифте, из непострадавших предметов туалета на мне оставались только змеиные туфли. Но гораздо больше одежды пострадало мое самолюбие. Меня мучил голод. К бутербродам с креветками это отношения не имело, да и вообще голод был не столько телесный, хотя и телесный тоже. Мне хотелось довести ночь до конца. Что за чудовищное невесомое состояние⁈ Сзади мне прилетело больше чем надо, потом был бурный полноценный секс на грани натурального насилия, а я… Вот Маргори абсолютно счастлива. Но я-то не Маргори!

У себя в апартаментах я однозначным грубым жестом выгнала служанку, сама переоделась и распустила омерзительные хвостики. Такая — строгая и более взрослая — я нравилась себе больше. Пистолет занял свое место на бедре. Я была в короткой юбке из вишневой кожи, в открытом стрейч-топе, поверх которого накинула курточку с меховым воротником. Белья я не надевала. У меня имелся четкий план. Или я получу то, что хочу, или всех постреляю.

Я выскочила из апартаментов. Кам уже должен вернуться из клуба, даже если он потратил остатки своей невеликой секс-энергии там, я сумею его воскресить. Как умеют монны или просто пистолетом.

Имевшийся электронный ключ дверь апартаментов моего парня, естественно, не открыл. Сюрпризом это не стало, я достала из-за резинки чулка цилиндр глушителя и быстро навернула на пистолет. Два выстрела в замок, знакомые искры замыкания. Изумленная дверь открылась.

Стоны похоти я услышала еще в белоснежном коридоре. Стоны были женскими. Сдерживая себя, я заглянула в спальню. Девушка лежала поперек постели, стройные ноги ее были высоко подняты и раскинуты, синие волосы живописно стекали на ковер. Мой парень трудился у нее между ног. Орально естественно, на что еще способен Каминоонтё-сан, гаденыш этакий. Но удовлетворять Ёчико, потомственного врага «Юдзиро Стел Дююк» в нашей штаб-квартире⁈ Да у него нет чести!

Я вскинула пистолет. Потом мы боролись: Маргори считала, что нужно стрелять, я полагала, что это бессмысленно во всех настроениях.

Патроны мы сэкономили, потом я ехала в лифте и размышляла. Ничтожество этот Каминоонтё-сан, пули не стоит. Но знание о его порочной связи с вечными врагами корпорации могут быть ценны и удачно реализованы. Так бы сделала умница монна Маргери. Собственно, и вовремя остановленная Маргори теперь была готова согласиться. Не пистолетом единым делаются дела. Маргори эта банальная мысль захватила, и она мне сейчас не мешала. Хотя и считала, что моя идея не совсем достойная с точки зрения корпоративной и девичьей чести и этики.