Перепутаны наши следы (сборник) - Наталья Симонова

Печаль свою и неудовлетворенность, и раздражение от непонятости, от того, что ей так по жизни не везло, Юля несла домой. А Вася нес в их дом отчаяние нелюбимого и без памяти влюбленного подростка. И молодую злость кипящего гормонами, жаждущего самостоятельности шестнадцатилетнего мальчишки, которого по-прежнему, как будто он не вырос уже, пыталась опекать реально поглупевшая и ставшая невыносимой мама.

* * *

…Васька вернулся около двух. То есть не поздно. Юля только измученно взглянула, не в силах упрекать. Ее терзал страх за кошку.

– Вась, ну посмотри внимательно, неужели не видишь, Бася как-то бочком стала лапы ставить. Задние. Ну вот, вот! – Кошка как раз выходила из комнаты навстречу Василию. – Видишь, видишь? – тревожилась Юля.

– Ну… да. Вроде бы… А что это с ней?

– Откуда ж я знаю! Я тебе давно говорила. Ну, может, к врачу ее? Вдруг срочно нужно! – Юля, как обычно, заплакала.

– Ладно. Завтра позвоню Татьяне Ивановне, – обнадежил Василий. И, подхватив кошку, понес ее к себе. Бася привыкла ночевать в постелях хозяев. Не капризничала – кто возьмет, с тем и спит. А если и мать и сын, собираясь ложиться, про нее забывали, так кошка была не гордой – просилась сама. Хозяевам отвечала она полной взаимностью, обоих любила и обоим всегда все прощала, даже несправедливость, если случалось.

Утром Вася договорился с ветеринаршей. В свое время, разочаровавшись последовательно в нескольких ближайших клиниках, они обратились к женщине, имевшей в их районе репутацию доктора Айболита.

Принеся к ней Басю впервые и с трудом извлекая ее, упиравшуюся, из переноски, Василий, отчаянный любитель всякой живности, с удовлетворением наблюдал мелькавших повсюду в квартире кошек и собак. Татьяна Ивановна держала стационар да еще и принимала к себе брошенных животных, которых ей нередко подкидывали, – лучшей характеристики для Васи и быть не могло.

Вечером Юля с сыном сидели плечом к плечу. Перемены в кошке пугали обоих.

– Давно она такая? – уточнил Васька.

– По-моему, недели три… Я, наверное, тоже не сразу заметила…

– Это ведь может быть что-то нестрашное. – Сын с надеждой взглянул на мать. – Полечат – поправится.

Юля неуверенно кивнула.

– Ты никуда не собираешься? – осторожно спросила.

– Позже.

– Может, посмотрим что-нибудь? – робко предложила Юля.

Вася пожал плечами.

Поставили фильм, любимый обоими. Они не раз смотрели его вместе, когда еще были друзьями. «Из-за Наташки всё, – подумала Юля с тоской. – Хотя эту дуру нескладную тоже жалко. Что за взгляд у нее, матерь божия! Просто ужас. Как у побитой собаки… А глаза-то какие красивые…»

– У Наташки твоей глаза красивые, – неожиданно сообщила мать.

– И что? – мигом напрягся Вася.

– Ничего. Просто вспомнила… Как она?

– В смысле?

Васька подобрался, опасаясь нападения.

– Ну, вообще-то меня, если честно, интересует, как у тебя с ней?

– Никак, – выдавил Васька. Помолчал и зло добавил: – К своему опять потрусила…

Раньше он делился с матерью охотно – и радостями и неприятностями. Теперь это было редкостью. Юля погладила его по руке. Васька закусил губу и отвернулся.

– Вообще не понимаю, чего вам, женщинам, надо, – сказал все так же зло. – Чтобы вас все время унижали, бросали, да? Вам нормальные отношения не нужны? А чтобы поиздевались над вами, да? А любовь никому не нужна?

– Ну почему никому? Мне, например, очень нужна… Но в жизни всякое бывает. – Она смотрела на сына с нежным сочувствием. И удерживала себя от того, чтобы говорить о Наташе гадости.

– Ага, – сказал сын. – Оно и видно. Будто я не знаю, как ты плачешь после этого твоего… после ваших свиданок… дурацких…

Юля старалась не злиться, только вздохнула и погладила сына по волосам.

– Ну объясни, объясни, где тут любовь? – Сына явно мучила эта тема.

– Я не знаю. Я просто люблю. Хочу, чтобы меня любили. Но не всегда выходит как хочется.

– Ага. Вот и у Наташки ничего не выходит. А она все тащится к тому, а он просто над ней издевается… Мне говорит: ты хороший, но у нас ничего не получится.

– Ну говорит же, что хороший. Может, еще разочаруется в этом своем.

– Господи, – вздохнул Вася, – какие же вы, бабы, дуры!

Юля грустно гладила сына по голове – теперь ей редко выпадала удача приласкать его. А еще недавно они целовались и обнимались по любому поводу и без всякого повода.

– А помнишь, – сказала она, – когда ты был маленьким, мы с тобой договорились, что, как бы ни поссорились, – перед сном или выходом из дома обязательно помириться.

– Помню, конечно, – усмехнулся Вася.

– Ведь каждый может и не проснуться, и не вернуться… – Она помолчала. – Мы так часто стали ссориться… – сказала тихо. И отвернулась к телевизору, засмеялась какой-то экранной шутке, опасаясь пережать и спугнуть эту долгожданную, такую теперь редкую близость с сыном.

– Ну что, Басинда, – переключился и смутившийся Васька, беря кошку на руки. – Пойдем завтра к Татьяне Ивановне? Будет тебя лечить. Чтобы лапы топали как раньше. Будешь топать, как лошадь.

Бася заурчала, как всегда ему радуясь.

* * *

В узкой комнате пахло лекарствами, посередине тянулся великоватый для такого помещения смотровой стол с жестяной поверхностью. Поставленная на него Бася мелко тряслась. Ветеринарша долго прощупывала кошку и качала головой. По ее заключению, у той были серьезные проблемы с печенью.

– Вообще, – помявшись, заметила Татьяна Ивановна, – плохи ее дела, Васька. Видишь, и шерсть тусклая.

– Вижу. Да фиг с ней, с шерстью, лапы вон заплетаются! Что нам делать-то?

– Вась, тут что-то делать затруднительно, – явно с неохотой отвечала Татьяна. – Мы можем ее поколоть. Но ты ведь знаешь, как она любит переноску и частые визиты ко мне.

– Не любит, – признал Василий. – Но потерпит. Вы только помогите!

– В том-то и дело, что не жду я от этих уколов особой помощи. Не уверена, что нужно кошку мучить.

– Да что ж тогда делать-то? Вообще, отчего это у нее?

– Трудно пока сказать. – Татьяна Ивановна явно темнила. Впервые Василий видел ее неуверенность. Или что-то в этом роде. – Пока от печени полечим, конечно. Таблеточки будешь давать.

– Поможет?

– Васька, ты что пристал? Говорю же, пока не ясно. Звони, если что… там видно будет.

Когда Вася сажал кошку в переноску, она цеплялась за его руки.

– Ну что ты, что ты, Бась? Чего боишься?

Кошка слабо мяукнула. Васька взял переноску в охапку, прижал к груди. Так и пошел домой. Бася смотрела на него сквозь прутья короба.

Прошло еще три недели. Задние лапы у кошки окончательно парализовало. Она передвигалась на передних, подтягивая тельце и чуть перебирая бедрами, сохранившими остатки подвижности. Голени волочились за ней, но Бася все равно путешествовала по квартире, не оставляя своих прежних привычек.

Завидев кошку ползущей, Юля спешила подхватить ее на руки, чтобы доставить к лотку или миске. Но видимо, намерения животного не угадывала, потому что, стоило Басе оказаться на полу, как она, замерев на мгновение, начинала беспокойно озираться и, хлопотливо развернувшись, направлялась в другое место. Так и ползала по сложной, казавшейся бессмысленной траектории, пока совсем не утомлялась. Быть может, она упрямо искала по дому себя прежнюю.

Вскоре кошка перестала контролировать свои отправления, без подгузника уже нельзя было обходиться. Ночевала теперь всегда с Юлей, в углу дивана для нее были постелены пеленки. Прежде упитанная, за время болезни Бася потеряла около половины веса и сделалась совсем тощей и легкой. Зато все это неожиданно объединило Юлю и Васю. Забывая о собственных горестях, Василий чаще стал бывать дома, и мать с сыном общались теперь гораздо спокойнее.

Поначалу пытались скармливать Басе таблетки, но ее тошнило, и лечить перестали. То, что она не поправится, уже не вызывало сомнений, надеяться было не на что. Но усыпить безнадежно больную кошку все равно казалось невозможным. Паралич между тем прогрессировал, за ползущей Басей тащилась уже вся задняя часть туловища, почти от самого пояса; сбоку по полу ехал обездвиженный хвост. Она, как могла энергично, перебирала передними лапами. Физическая немощь почему-то не лишала ее желания ползать в разных направлениях. Кошка не хотела лежать, пыталась передвигаться, вызывая мучительную жалость у бессильных помочь ей хозяев и усугубляя их нерешительность.

Горемычный Василий, вместе с матерью потужив вечерами над Басей, по-прежнему каждую ночь отправлялся во двор, чтобы во что бы то ни стало увидеться с Наташкой и пожить своей новой, «взрослой», жизнью. Мать оставалась «дежурить» дома. Позаброшенный Олежка выражал недовольство Юлькиным невниманием – днем они встречались наспех, ему ее не хватало. Хотелось, как раньше, сходить с любимой девушкой в кабак, а потом завалиться к кому-нибудь из приятелей или в недорогой отель и там, не торопясь и со вкусом, предаться любви. Наконец Юля решилась-таки посвятить ему целый вечер, накануне отважившись на объяснение с сыном.