Трансфер на небо - Анна Литвинова

Варвара хмуро кивнула.

– Лады. Только позвольте внести две поправки. Во-первых, Нычкин – совсем не мой возлюбленный. А во-вторых, я не Варька, а Варвара Игоревна. Ну или, в крайнем случае, лично для вас – просто Варя.

– Тю-ю, – протянул Опер, – обиделась. Зря. Ладно, не обращай на меня внимания. Я не со зла, а с устатку. Извини. Мир?

– Мир, – вздохнула Варвара. Долго сердиться на Опера она не могла: видела, что человек он незлобивый и не подлый (его характер уже хорошо успела изучить). Если он и мог обидеть, то только мимоходом, невзначай, не подумавши, но никак не со зла.

– А ты, – обратился оперативник к Костику, – обещал мне составить схемку: кто где из сборников на базе проживает. Ну и где она, твоя схема?

– Я же все это время Анжелой Кондаковой занимался, – вылупился на него следак.

– Ну что ты как ребенок, – поморщился Опер. – «Анжелой занимался!» Схема – дело-то пятиминутное. Сказал бы как есть: забыл. Эх, ладно, – вздохнул Малюта и похлопал Костика по плечу. – Давай сделай, мой дорогой, все равно же тебе потом для отчетности понадобится рисовать.

И скомандовал всем троим, включая себя:

– Ну, по коням.

***

Когда Варя заглянула в столовую, чтобы вытащить Нычкина на допрос (или как это лучше назвать – разговор по душам?), лицо футболиста просияло радостью, но искренней или фальшивой, она понять не могла. Честно говоря, она слишком уж устала за эту бесконечную ночь, чтобы еще кокетничать с южанином или принимать его ухаживания.

– Значит, так, гражданин Нычкин, – сухо предложила она еще в коридоре, когда форвард только вышел из столовой, – если у вас есть что рассказать мне по делу – рассказывайте. Если нет и опять начнутся сотрясания воздуха – тогда «до свидания».

– Экая строгая ты нынче, гражданин начальник, – изумился футболист.

– Да устала я, – вдруг вырвалось у Вари совершенно лишнее в данный момент признание.

– Могу помочь, – заботливо проговорил Нычкин, нежно касаясь ее руки. – Массаж сделать и все такое.

– Ты опять? – подняла брови Варя и беззлобно добавила: – Смотри, в лоб получишь.

За разговором они, незаметно для себя, проследовали по коридору и оказались на пороге комнаты отдыха – сейчас совершенно пустой.

Варя устало уселась в кресло, которое для предыдущих своих допросов облюбовал Опер.

– Ну, давай, рассказывай, – серым смазанным тоном предложила она. Она и впрямь утомилась, перенервничала, хотела спать. Ей уже все равно стало, кто на самом деле зарезал футболиста Кондакова. И даже было совершенно безразлично – будут ли иметь хоть какое-то продолжение их отношения с Нычкиным.

Больше всего ей в этот момент хотелось оказаться вдруг дома, в своей комнате, улечься в кровать, свернуться калачиком и заснуть.

А Нычкин выглядел огурцом – словно и не было бессонной ночи, словно он и не кувыркался весь вечер в постели с этой шлюхой Снежаной и не в его кровати обнаружили труп товарища по сборной. Он по-хозяйски уселся в кресло – в то самое, где сидел, когда его допрашивал Опер. Тогда он имел довольно-таки жалкий вид, а теперь – наоборот, закинул ногу на ногу, улыбнулся Варе, будто хозяин положения. Вдруг спросил:

– А ты каким спортом занимаешься?

– Карате, – на автомате ответила Варя, – и академической греблей.

– Ах, гре-еблей… – цинично протянул Нычкин, и это его последнее замечание, недвусмысленно намекающее на какие-то «толстые обстоятельства», вдруг взбесило Варвару. Однако она не сорвалась, постаралась взять себя в руки и дала нападающему отповедь.

– Так, уважаемый товарищ футболист, – заявила она предельно холодно, – хватит трепаться. Давай рассказывай то, что обещал. Надоели твои выходки.

– Ладно, не кипятись, – примирительно произнес Нычкин. – Лучше скажи мне вот что: вы Галеева допрашивали?

– Галеева? А кто это? Вратарь?

– Да, он самый.

– Я лично – нет, не допрашивала.

– А стоило бы.

– Что ты имеешь в виду?

– Только учти: наш разговор – сугубо между нами, о’кей? Если что, я никаких показаний давать не буду. Ни под протокол, ни в суде – никак.

– Хорошо, – пожала плечами Варя, – ты же видишь, я ничего и не записываю. Так что ты там хотел рассказать про Галеева?

– Знаешь, был один случай… – доверительным тоном начал Нычкин. – В Португалии, перед тем, как мы с чемпионата домой уже уезжали… Мы тогда отвальную устроили. Пошли все вместе, Командой, в один кабачок. Ну и расслабились там, конечно. Крепко расслабились. Считай, практически всю ночь гудели.

– А как же тренер ваш? Не запрещал?

– Да что он нам, тренер!.. Мы ж игры в сборной уже закончили, потом каникулы две недели. Да мы и по клубам разъезжались… Так что Старшой нам не препятствовал. Он даже с нами посидел. Ну, не всю ночь, конечно, а так, символически. Потом ушел, а мы знатно загужевались… Так я к чему?

– Ты о Галееве начал.

– Вот-вот. Он-то на этой тусовке круче всех перебрал. Ну и подсел ко мне. А он, хочу заметить, практически единственный из всех, на чемпионате в одиночку был. Ни жены (он вообще не женат), ни подружки. Ну вот, Галеев и стал со мной разговоры разговаривать. Типа исповедоваться… Въезжаешь?

– Ну, типа, да, – в тон футболисту сказала, улыбнувшись, Варвара.

– Галеев, значит, подсел ко мне и говорит: «Ты, вот, Нычкин, – говорит, – Кондакова не любишь». – «Да так, – отвечаю, – отношусь я к нему ин-диф-фер-рент-но». – «А я, – он говорит, – его ненавижу». Прошу заметить: Галеев тогда уже очень сильно пьяный был. А что, как известно, у пьяного на языке, то у трезвого на уме. Ну вот. «Я, – говорит он мне, – мечтаю ему все ноги переломать, чтобы он, – Кондаков то есть, – три года с постели встать не мог. А когда бы встал, чтоб никогда уже в футбол не смог играть и чтобы сдох, как собака, как бомж, нищий, под забором!» И такая, знаешь ли, ненависть у него в глазах – я прямо аж удивился. Такими глазами он на Кондакова нашего смотрел (а тот за соседним столиком в то время сидел) – как настоящий волк. Так и казалось: сейчас подойдет к нему и станет по морде бить…

Варя удивились:

– За что же он так на него?

Как только дело дошло до работы, до настоящей работы, с Варвары вся усталость куда-то слетела. И сразу стало интересно: а не врет ли Нычкин? И зачем он все это Варе рассказывает? Зачем закапывает Галеева? И правда ли то, о чем он вещает? Или он все это придумал? А если выдумал, то зачем и почему?

– А вот тут ты не торопись, – поднял указательный палец кверху Нычкин, – тут своя предыстория есть.

– Что еще за предыстория? – нахмурилась Варвара.

– Рассказываю. Однажды, это было еще до той пьянки, я к Галееву в номер зачем-то зашел. Это еще на прошлых сборах было. А он лежит на кровати и какую-то фотку рассматривает. И когда он меня увидел, чего-то вдруг засмущался, фотографию эту откинул, оборотной стороной на тумбочку положил – чтоб я, значит, изображение никак не разглядел. Я сразу подумал: чего он там такое может рассматривать, чего так смущается? Детскую порнушку, что ли? Или, может, гомиков? Очень мне интересно стало. Ну, я тогда с ним побазарил маленько, о чем хотел, а как стал уходить, так вроде споткнулся, тумбочку покачнул, фотография с нее и слетела. Тот кинулся, но фотку я первый поднял, а там знаешь, кто?..

Нычкин сделал паузу.

«Господи, – мысленно поморщилась Варвара, – да говори же ты! Не много ли на меня одну этих забавников? Сначала Костик-следователь интриговал, паузы вешал, теперь вот этот…»

– Ну не томи! – рявкнула она. – Говори толком.

– А та-ам, – эпически протянул Нычкин, – на фо-о-ото была изображена Анжела Кондакова, ныне вдова. Красивая. И совершенно, абсолютно голая. Без единого предмета туалета, не считая гетр, стрингов и мяча.

– Ну и что? – пожала плечами Варя и усмехнулась, подначивая форварда. – Подумаешь, фото голой женщины. Ты сам, что ли, порнушку не рассматриваешь?

– Ты не понимаешь! – досадливо вскрикнул Нычкин. – Одно дело порнушка, а другое – жена друга! Совсем другое!

– Ну хорошо, – устало проговорила Варя, – я согласна. Жена друга – дело иное. Ну, предположим, рассматривал Галеев голую Анжелу. Можно подумать, ты этой фотографии не видел.

– Видел, конечно. Ее вся страна видела. На страницах «Молодежных вестей».

– Ну, и где же тут состав преступления?

– Минуточку, – воздел перст Нычкин, – а теперь возвращаемся к той пьянке-тусовке в Португалии.

– Ну возвращаемся, – устало поддакнула Варя.

– Там, на пьянке-отвальной, Галеев – я подчеркиваю, он сильно пьяный был – мне излил, значит, душу по поводу Кондакова, и как он его ненавидит. А потом про то начал говорить, как он Анжелу Кондакову любит. Про то, что он бы ее хотел трахнуть (прошу прощения) прямо сейчас. И что он бы потом ее всю жизнь на руках носил, не то что муж, этот хрен с горы (опять прошу пардону, но это Галеева слова) – Кондаков.

– Мало ли чего человек спьяну не наболтает, – подначила его Варвара.

Своим явным недоверием к рассказу Нычкина она сознательно провоцировала его на дальнейшие откровения.