Клиника измены. Семейная кухня эпохи кризиса (сборник) - Мария Воронова

Юля видела, что за напускной веселостью отец скрывает раздражение.

– У меня нет такого заместителя.

– Так нельзя, дорогой мой. Ладно, я прощу по-родственному, но вы можете лишиться многих выгодных контрактов, если будете недоступны. У вас очень маленький аппарат.

– У меня, – засмеялся Филипп, – нормальный аппарат. А дармоеды мне не нужны, поверьте.

– Но нельзя же отвечать за все самому! Возьмите человека, который будет отвечать за производство кухонь. А самое правильное – выведите это производство из состава завода. Организуйте акционерное общество, мои юристы вам помогут. Так будет гораздо удобнее. И по деньгам, и вообще.

– Евгений Николаевич, если вы хотите сотрудничать, вам придется примириться с тем, как я веду дела.

– Иначе что? Расторгнете контракт? Дорогой зять, такими оптовыми покупателями, как я, не разбрасываются. Вспомните, как раньше вы пристраивали свой товар! А сейчас я скупаю все по заявленной вами цене, избавив вас от хлопот по реализации.

– Евгений Николаевич, у меня к вам претензий нет. Смею надеяться, у вас ко мне – тоже. Бизнес идет нормально, что тут обсуждать?

– Филипп, дорогой, мы же теперь родные люди! Послушай доброго совета, сделай ОАО! Мне-то, откровенно говоря, все равно, я о тебе забочусь. Мало ли как повернется? Тебя могут и снять с должности, а собственная фирма есть собственная фирма. Тем более прибыльная. Надо расширять производство, в магазинах люди в очередь записываются за твоими кухнями, да что там, сети строительных супермаркетов готовы у меня перекупать. Так что давай, расширяйся!

– Я не могу увеличить производство, Евгений Николаевич. Больше скажу, если я это сделаю, качество продукции неминуемо упадет. Кухни делают лучшие рабочие завода. Работа в этом цеху является для них своеобразной премией за то, что безупречно делают свое основное дело. А если я начну расширяться, наберу всяких гоблинов, то пойдет халтура. Я стал штамповать мебель не для обогащения товарища Рыбакова, а для покрытия неотложных нужд завода. Сейчас рабочие знают, что трудятся на себя, а как только я сделаю ОАО, они поймут, что работают на дядю, и возненавидят меня за предательство.

Отец пожал плечами. Ход его мысли был Юле понятен. Кухни «пошли», покупатели поняли, что за небольшие деньги можно получить вещь отменного качества, теперь можно расслабиться и гнать под эту марку обычный ширпотреб.

Посидев еще немного за разговорами, Евгений Николаевич стал прощаться. Юля проводила его до машины.

– Хоть ты вправь мозги этому идиоту! – раздраженно говорил он, вертя в руках брелок сигнализации. – По-женски убеди. Воевать-то с ним не хотелось бы, зять родной! Но его упрямство просто невыносимо.

Юля знала, как отец не любит, если ему перечат. Сопротивление распаляет его, и он стремится всеми способами настоять на своем, даже если это и не имеет для него принципиального значения.

– Папа, тут ничего не поделаешь, – осторожно сказала она. – Филипп не считается с моим мнением, его вообще в жизни ничего не волнует, кроме процветания его драгоценного завода. Он на самом деле абсолютно честный человек. Ты же видишь, как мы живем.

– Что же полез в нашу семью, если такой честный?

– А что, наша семья воры и негодяи? – обиделась Юля.

– У нас, – значительно сказал отец, – семья порядочных людей, и мы понимаем, что нельзя ввергать девушку в нищету только на том основании, что она понравилась тебе! Любой человек нашего круга знает, что нужно обеспечить жене ту жизнь, к которой она привыкла, вот это настоящая честность. И ты должна донести до него эту мысль. Я, конечно, виноват, не навел заранее подробных справок о Рыбакове. Но не все потеряно, если он будет слушаться, я помогу ему подняться. Убеди его довериться мне. Конечно, на фиг мне это надо, но ради счастья дочери я готов на все. Не разводиться же вам, в самом деле! Все-таки семья – ячейка общества.

Юля засмеялась:

– Наша семья – ячейка феодального общества. Филипп не позволяет мне соваться в свои дела.

– Ничего, дочка, мы это исправим.

Отец участливо смотрел на нее, такой любимый, такой родной…

Юля никогда не имела тайн от родителей. До последнего времени она поверяла им даже любовные горести и никогда не оставалась без помощи. Но сейчас все изменилось, и она не может признаться отцу, что муж держит любовницу. Как хотелось поведать ему о своих печалях, но Юля испытывала тот жгучий стыд, который, наверное, переживают родители, открывая детям интимные стороны жизни. Папа живет совсем в другом, правильном мире. Он любит маму и, наверное, никогда даже не думал об измене. Как уязвит она его своим признанием!

Филипп не только предал ее, он отсек ее от родителей, лишил возможности быть самой собой…

Наблюдение за потенциальными соперницами не давало результатов. В горячке приема Юля иногда даже забывала о том, что истинная цель ее пребывания в поликлинике – вовсе не врачевание разных отвратительных фурункулов, и упускала из виду женщин.

Они между тем не давали ей не только прямых улик, но даже пищи для догадок. Ни одного подозрительного звонка, ни одного намека на предстоящее свидание. Под предлогом того, что хочет купить новый мобильник, но не знает, какой выбрать, Юля тщательно изучила телефоны подозреваемых. В записных книжках не нашлось ни одного из Филипповых номеров, правда, это ничего не значило. Имея три сотовых, Филипп легко мог завести и четвертый, специально для любовных дел.

Катенька каждый день являлась на работу с таким видом, будто ее ждет романтическое приключение. Елизавета, напротив, всегда выглядела так, словно с ней ничего подобного не может случиться.

Катеньку после вечерней смены встречал муж, а Елизавету Юля повадилась провожать до дома – якобы привыкла ходить в магазин, расположенный рядом. Елизавета вряд ли радовалась провожатой, но ничем не показывала, что Юлино общество ее тяготит.

Так можно мучиться подозрениями до старости, бесилась Юля.

* * *

– Пишите направление в стационар, – приказала она Елизавете, – флегмона голени.

– Хорошо, Юлия Евгеньевна, – церемонно кивнула та и обратилась к пациентке: – Подождите в коридоре, сейчас вынесу направление.

Когда женщина вышла, Елизавета посмотрела на Юлю:

– Вы уверены в диагнозе?

«Ах ты, наглая дрянь! Мало того что крутишь шашни с моим мужем, еще пытаешься унизить меня как врача!»

– Уверена! – высокомерно ответила она.

– Посмотрите внимательнее, это больше похоже на рожистое воспаление.

– Послушайте, Елизавета! Я не мешала вам учиться на врача и не виновата в том, что вы этого не сделали. Вы – медсестра, вот и выполняйте свои обязанности, к которым постановка диагноза не относится. – Может быть, взглянете еще раз? Гиперемия[3] слишком яркая для флегмоны, с четкими границами. Или вы определили флуктуацию[4]?