Изменники Родины - Лиля Энден

— Тетя Лена! — сообщил Володя. — Наши пришли, красные — я их сам видел!..

Это было первого сентября 1941-го года.

* * *

Через несколько дней после возвращения в Липню советских войск Титыч, против обыкновения совершенно трезвый, рассказывал своей квартирантке:

— А знаешь, Михайловна, беженцы-то возвращаться начали: Самуйленчиха с мальцом приехала, солдаты наши, русские подвезли на машине… приехала, а от ихней, значит, хаты одна печка торчит… Назад, говорит, поедем, только здесь свою картошку, значит, выроем…

— А где она была, Самуйленкова? — спросила Лена.

— А в Марковском сельсовете, деревня Бобры… Ты не знаешь такую?

— Знаю!

Лена Соловьева, работая агрономом, часто бывала в командировках по колхозам и хорошо знала весь район.

— Ну, вот, там они в Бобрах и живут, в колхозе работают, там у них, говорят, тихо было, даже не бомбили… и колхозы, по-старому… только военных много… И наших, с Липни, там полная деревня… а в самом Маркове, говорят, все наше начальство собралось, липнинское, райкомы и райисполкомы… все там…

Старик посидел молча, потом вытащил из кармана пачку папирос.

— Вот!.. Наш солдат дал… почти полная пачка была… настоящие русские, «Беломор»… А то при немцах насиделся без курева…

Лена чуть заметно улыбнулась, вспомнив, как Титыч, если только бывал в сознании, не пропускал ни одного немца, чтоб не выпросить у него сигарету, а после ухода посетителей тщательно собирал окурки и потрошил их в «козьи ножки».

Затянувшись, Ложкин снова заговорил:

— Скоро, может быть, и моя Матрена придет; чего ей с Наташкой теперь в деревне сидеть?… Можно и домой… наш-то дом цел…

— А Самуйленкова не знает, где они?

— Спрашивал — не слыхала… Они тогда, значит, в Дубово поехали, а оттудова как раз немцы шли и бой был… Так может, они куда-нибудь в другую сторону повернули… Ну, да приедут, нигде денутся!..

— Конечно, приедут! — подтвердила Лена.

Титыч встал со стула и направился к двери, но вдруг остановился.

— Михайловна, а Розинского-то Евгения Иваныча немцы с собой увезли, и с женой вместе… Ты, если про меня спрашивать будут, чего я к нему ходил — не говори!.. Скажи: ничего, мол, не знаю, и все…

— Хорошо, Титыч. А вы сейчас дома будете?

— Да, посижу пока… А что?

— Я схожу к Маковым, узнаю, какие там новости?

— Сходи, сходи!..

* * *

Лена шла по знакомой, многократно за это лето проторенной дороге.

Уже на Пролетарской улице она услышала сзади себя крик:

— Товарищ!.. Девушка!.. Одну минуту… Постойте…  — Лена обернулась: ее почти бегом догонял небольшого роста чернявенький лейтенант с полевой сумкой в руках.

Она остановилась, подумав, что этот человек хочет у неес спросить куда-нибудь дорогу.

— Одну минуточку!.. — лейтенант вытащил из сумки блокнот и авторучку. — Скажите, вы здешняя коренная жительница? Жили здесь до войны?

— Да, жила, — отвечала Лена, все еще недоумевая, зачем это нужно знать незнакомому человеку.

— Вы извините меня! Я корреспондент. Теперь многие жители Липни… (он произнес название города особенно значительным тоном, как говорят всякие знаменитые слова) жители Липни возвращаются в свои дома; многие из них находят на месте родного дома груду развалин, пожарище, но все же они радуются, что могут, наконец, вернуться в родной город… (он говорил, как будто читал или выступал на собрании)… Я бы хотел и вас просить рассказать о себе: куда вы отступали? Давно ли вы вернулись? Цело ли ваше жилище? Что вы намерены делать дальше?

— Боюсь, что вы не по адресу попали, — сказала Лена с улыбкой, которая несколько смягчила ее резковатые слова. — Я никуда не отступала и ниоткуда не возвращалась: я все время была здесь.

— Как, вы были в плену?! — воскликнул корреспондент и смерил удивленным взглядом всю фигуру своей собеседницы, точно не мог поверить, что молодая, красивая девушка, в простом, но совершенно целом и чистом платье была «в плену».

— Тогда, тем более расскажите!.. Мне кое-кто уже рассказывал, но нужно как можно больше сведений!.. Здесь творились такие ужасы!..

Лена пожала плечами.

— Мы здесь привыкли к этим ужасам, — сказала она. — Бомбили нас часто, это верно; но самая большая бомбежка или, вернее, артиллерийский обстрел, был в первый день, накануне прихода немцев; тогда полгорода выгорело… Нас тогда сразу приучили, а потом, когда били понемножку, уже не страшно было…

— Но здесь же были немцы!.. Они так издевались над мирным населением!.. Расскажите, пожалуйста, это должно быть известно всему миру!..

Лена немного помолчала.

— Ну, что ж, если хотите, Расскажу и про немцев…

Корреспондент сел на крыльцо пустого полуразрушенного дома и приготовился записывать.

Лена рассказала о том, как немцы ходили по домам, как приходилось им заговаривать зубы в целях сбережения имущества; со всеми подробностями описала сцену разговора с толстым Вилли и длинным Отто, когда ее соседки повторяли «пан, мы боимся!..

Но, хотя рассказывала она очень живо и образно, воодушевление ее собеседника сникло, блестящие глаза потускнели, и авторучка перестала бегать по бумаге: он ждал не таких сведений.

— Вы все в комическом виде представляете, — сказал он свкозь зубы. — Но ведь тут были настоящие зверства: здесь убивали стариков, насиловали женщин, сжигали детей… Вы рассказывайте правду, не бойтесь!

Тут настала очередь Лены смерять взглядом корреспондента с головы до ног.

— «Не бойтесь!» — повторила она. — Знаете что, товарищ корреспондент, я вам не советую говорить эти слова липнинцам: люди, которые здесь все лето прожили, давно разучились бояться — и немцев, и бомбежек, да и вас никто бояться не собирается! А в отношении «правды» — я рассказала то, что было на самом деле, а чего не видела и даже не слышала от других, того я не могу рассказывать!. Я вижу, что мои сведения вам не подходят — вам нужны ужасы и зверства — я их не видела, а придумывать считаю лишним!..

Она пошла дальше, а корреспондент остался сидеть на крыльце, провожая глазами стройную фигуру строптивой жительницы разоренного городка.

Впереди по дороге показался столб дыма. Сперва Лена подумала, что это опять горит какой-нибудь дом, но подойдя ближе, она увидела, что это не пожар: на площали, на развилке Пролетарской и Заводской улиц пылал большой костер — горели белые березовые кресты с немецких могил, а неподалеку от костра несколько красноармейцев саперными лопатками старательно разравнивали могильные холмики.

У Маковых оказалась гостья — Евдокия Николаевна Козловская; она была в платье Анны Григорьевны и с мокрой головой, которую, видимо, только что вымыла.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});