Шиза - Алексей Мальцев

Остается загадкой, почему Костя Бережков никак не сопротивлялся, не жаловался родителям на тетку. Впрочем, уверенности в этом у меня не было. Может, и жаловался, да мама с папой не придавали его жалобам должного значения по причине занятости.

А напрасно! В этот период можно достаточно сильно деформировать неокрепшую психику подростка, направив ее формирование совсем в другую сторону.

Не здесь ли – один из самых темных уголков сознания Лекаря, куда я пока не знаю, как добраться. Не отсюда ли произрастают все его необъяснимые странности, вплоть до маниакальной жестокости?

У сексологов давно стала притчей во языцех расхожая история о том, как разбитная соседка приглашает подростка «потереть ей спинку» в деревенской бане или ванной комнате. При этом предстает перед ним в мыльной пене. Этого достаточно, чтобы маятник закачался. Начнутся сновидения, мастурбации, подглядывания с соответствующими гормональными последствиями. Сбить с истинного пути очень просто, наставить потом на него – в сто раз труднее.

Могла ли тетка Тамара совершить такое? Чисто теоретически – да. Но доказательств, кроме подсознания самого Лекаря, – никаких. Никто тогда на видео не снимал, на диктофон не записывал.

Теперь по поводу пресловутого Макара Афанасьевича. Профессор Точилин – миф, который мне еще предстоит развеять. Я в интернете лично проштудировал не одну страницу и такого профессора не нашел. Ни в каких медицинских сообществах он не состоит, ни в каких клиниках не работает, а уж к кардиохирургии точно никакого отношения не имеет.

Идем далее. Никаких публикаций в медицинских журналах за ним не числится, диссертаций он не защищал. Впрочем, его участие в прошлогодней предвыборной гонке также не подтвердилось. Мало того, что выборов в прошлом году не было вообще, их давно не проводят в принципе. Губернаторы назначаются!

Наконец, самое интересное, открывшееся в последней нашей беседе с Лекарем. Убитая Федорчук-Синайская имела какую-то непонятную власть над Бережковым. Он боялся ее гнева, ее ревности, пытался делать все тайно. Словно она была его законной супругой, а он грешил на стороне. И Маша-Валентина, ноги которой его, насколько я понял, сводили с ума, если спроецировать на нашу обыденность, была попросту любовницей.

Если в реальности Синайская – как жена, а Валентина – любовница, то в галлюцинациях первая идет как Олеся Федорчук, вторая – как Маша.

Сколько времени существовал этот треугольник? Не это ли явилось причиной убийства Федорчук-Синайской? Возможно ли, что женщине удалось сорвать с глаз повязку? Она увидела его лицо и поплатилась за это.

Хотя Валентина Завьялова рассказывала, что Синайская знала Бережкова. Называла уродом, ублюдком… Что не покорится ему ни при каких условиях. Была ли на ней повязка изначально? Помнится, майор Одинцов отмечал, что, если кто и видел лицо маньяка, так это убитая.

Вопросы, вопросы…

Остается совершенно непонятно, каким образом Федорчук могла переместиться в Макара Афанасьевича, как могла заговорить его голосом. Над этим еще предстоит поразмышлять, возможно, не раз и не два.

Как относиться к тому, что выдает Бережков «на-гора»?

Едва я успевал находить какое-то логичное объяснение его очередной «выкладке», как-то встроить ее в общую схему симптоматики, как тотчас следовала другая, не менее абсурдная, порой начисто опровергающая предыдущую. И снова я оказывался у подножия, хотя только что казалось, что поднялся высоко.

Я вдруг поймал себя на том, что черчу на листке какие-то лабиринты вместо того, чтобы систематизировать факты из жизни Лекаря. Отвлекся, понимаешь, размышляя над его биографией.

Итак, мальчишка с восьми лет время от времени гостил у тетки…

Нашей Женьке тоже было восемь, когда случилось непоправимое. Но гостила она не у тетки, а у бабушки с дедом. Вспоминать не хотелось: уже прошло десятилетие с тех пор, а боль не утихала. Как ни крути – выходило, что я кругом виноват. Кто бы спорил…

…Я тогда брал дежурства в городском стационаре, много совмещал. Короче, домой приходил только отоспаться.

Когда Эльвира уехала в очередной раз на курорт, а у Женьки начались летние каникулы, я решил ее ненадолго «сплавить» своим родителям в деревню, что в семидесяти километрах за городом. В самом деле, что ребенку париться день-деньской в городских стенах, когда папаша весь день на работе?

Дедушка с бабушкой, признаем честно, не придали особого значения появившимся болям в животе у внучки. Сколько прошло времени, сейчас я затрудняюсь определить, только когда они дозвонились до меня, ребенок уже бредил и у него поднялась температура.

В ближайшую поселковую больницу Женьку доставили в полуобморочном состоянии.

Я поднял на ноги всех знакомых хирургов, однако молодой доктор, дежуривший в областной детской больнице, куда санавиацией доставили нашу девочку, успокоил меня, заявив, что справится сам.

Сейчас я снова и снова спрашиваю себя: почему поверил этому слюнтяю? Этому коновалу, этому… неучу?! Почему вручил в его руки здоровье и жизнь одного из самых дорогих мне людей?!

Спрашиваю, а ответа найти не могу. Вернее, он есть, но от него легче не становится. Думаю, легче уже не будет никогда.

Операция продолжалась больше двух часов, Женька из наркоза просто «не вышла».

Как выяснилось на вскрытии, молодой доктор по неопытности во время операции травмировал кишечник, усугубив и без того тяжелейшую картину перитонита.

Потом ползал на коленях за мной, умоляя не подавать заявление в милицию. Лепетал о карьере, о стечении обстоятельств. Тогда я его пожалел: дочь все равно не вернуть, а губить чью-то жизнь из мести – как-то не по-христиански.

Вернувшаяся с курорта жена долго билась в истерике, а когда приступ кончился, коротко заявила, что после похорон у нас с ней – разные дороги.

Так с тех пор по ним и идем. Порознь.

Это были не просто похороны дочери, это были похороны совместного счастливого прошлого. За несколько дней жена постарела на несколько лет. Интуитивно я чувствовал, что Эльвиру лучше ни о чем не спрашивать. Так, пряча все в себе, сходили в ЗАГС. Потом я нашел квартиру и молча перевез свои вещи.

Скомкав листки перед собой, я поднялся, достал сигареты и направился в курилку. После второй затяжки вдруг понял, кого мне напоминает Лекарь. Чуть не поперхнулся дымом, в глазах потемнело, кое-как устоял на ногах, закашлялся.

Но этого не может быть!

Подключение извне

Тот, кто кувыркнулся вчера назад, едва не расколов себе череп, сегодня сидел передо мной как ни в чем не бывало и с прежней любознательностью рассматривал то, что его окружает.

К этому времени я уже ознакомился с заключением невролога о его состоянии. Все у парня было в порядке, лишь небольшая гематома на затылке. Можно было продолжать экспертизу.

– Илья Николаевич, вы рассматриваете меня так, словно вернулись из трехнедельного отпуска. А мы с вами встречались вчера.

– Скажи, Константин, – не удержался я от желания закинуть удочку в его хирургическое прошлое. – Ты вида крови боишься?

– Нисколько, – почти не задумываясь, ответил он. – Могу даже рисовать ею на обоях. Когда-то в детстве случались носовые кровотечения…

– А скальпель ты обычно как держишь? – перебил я его. – Покажи.

– Никак не держу, – удивленно мотнул он головой. – Мне это без надобности. Макар Афанасьевич спец в этом. Наверное, и писать скальпелем сможет, если понадобится. А я – что я, простой медбрат.

Я поймал себя на мысли, что, задавая Лекарю очередной вопрос, я не сомневаюсь, что он ответит. И где-то глубоко-глубоко внутри нет-нет да и шевельнется этакий червячок бесполезности, ненужности этих самых вопросов.

Приучил меня Лекарь к тому, что врасплох его не застать. По крайней мере, пока еще не удавалось. Неужели так и будет продолжаться?

– В какой позе ты обычно засыпаешь? На боку? На спине? На животе?

– Стоя, как цапля на болоте, – на полном серьезе выдал он. – Здесь у меня настолько неудобная кровать, что спрашивать, в какой позе я засыпаю, – издевательство. Лучше скажите, у вас бывает так, что вашим телом вдруг начинаете управлять не вы, а кто-то другой?

– Это ты к тому, что, скажем, я не хочу брать молоток, замахиваться и ударять по черепу, а кто-то извне моими руками делает это за меня?

– Вы можете хоть ненадолго отвлечься от нашего сердечно-сосудистого центра и убитой омоновцем Федорчук? – раздраженно, словно ему надо было что-то срочно упаковать, а полиэтиленовый пакет все никак не «расклеивался», процедил он. – Я это к тому, что к вашему мозгу, как к компьютеру, подключается другой мозг, отключая на время вашу голову. Вы все видите, слышите, но не можете ничего поделать, так как конечности вам не подчиняются.

– Может, и твой речевой аппарат в этот момент тебе не подчиняется, и ты говоришь совсем не то, что хочешь?

– Именно! Кто-то руководит тобой извне. Вот как сейчас.