Юность под залог - Анна Богданова

Валенька смотрела на него и не верила своим ушам. На ней кто-то хочет жениться? Да быть того не может!

– Брешешь! – недоверчиво отозвалась она и, сорвав травинку, принялась накручивать ее на указательный палец.

– Почему? Басенка! Почему ты, того-этого, мне не веришь?

– Я – басенка?! Да я самая безвидная девушка во всей округе! Ни один парень еще не посмотрел в мою сторону! А родители и вовсе на мне давно крест поставили, потому что никто никогда меня в жены не возьмет, разве только вместе с нашей коровой, но мамка Зорьку никогда не отдаст! Так что куковать мне одной всю жизнь!

– Да не нужна мне ваша корова! Мне ты нужна, а не корова, того-этого!

– А не брешешь? – с сомнением спросила она и посмотрела на него потемневшими серыми глазами, отчего у Парамона мурашки по спине забегали.

– Вот заладила! Гляди! – крикнул он и побежал прочь от реки, от недоверчивой Валюши, вверх на гору, на обрывистый берег. – Гляди! – снова закричал он оттуда. Валя, ничего не понимая, с волнением и недоумением наблюдала за Парамоном. Он разбежался и вдруг ка-ак сиганет вниз, в темную воду – в чем был, в том и прыгнул.

– Ой! Батюшки! – пискнула Валя, в ужасе схватившись за щеки. – Что же?.. Что же это?! – прошептала она, и вдруг все то, что говорили ей родители: о невозможном замужестве, о том, что она страшненькая, никому и никогда не сгодится, – в одно мгновение было забыто ею. Валюша почувствовала, что она ничуть не хуже других девушек – крупных, дородных, с большим размером ноги. Она почувствовала себя любимой, поняла, что ради нее могут совершаться героические, безумные подвиги. Но главное даже не это, а то, что сердце ее, подобно тугому бутону, который грозил увянуть, так никогда и не раскрывшись, внезапно распустилось, словно отведав окружающего мира – водорослевый запах реки, свежесть порывистого северного ветра, робкие капли летнего дождя, заговорщический шелест листьев плакучей ивы и любовь... Сильную, открытую любовь к Парамону – такую, что Валентине захотелось вот точно так же подняться на гору и в знак своего сердечного влечения спрыгнуть в реку. И как обрадовалась она, когда увидела в воде его голову!

– Моня! Моня! Плыви скорее к берегу! Моня! Я тоже к тебе чувства питаю! – не помня себя, забыв про девичью гордость, кричала Валюша.

С того вечера влюбленные каждый день встречались у колодца и шли гулять то к реке, то пускались в центр города к крепостным стенам. Вся округа перешептывалась об их недвусмысленных отношениях довольно двусмысленным образом – одни радовались за Валюшу, приговаривая:

– Ну вот, наконец и ей повезло, а то ведь думали: всю жизнь в девках так и просидит! Ан нет, правильно люди говорят: на всякий товар найдется купец. И на нашу Вальку нашелся.

– Ой! Только подумать! Монька-то, Монька, прельстился этакой неражей девкой! Это ж надо! – с какой-то совершенно необоснованной злостью выкрикивали другие.

– Да они ж два сапога пара! Оба мазуристые, бескишочные! Нашли друг друга! – придерживаясь нейтралитета, высказывали свое мнение третьи.

Но беда, как известно, не по лесу ходит, а по людям. И только едва-едва улыбнулось счастье Валентине с Парамоном – тут как тут настоящее горе для молодых выскочило из-за угла и давай крушить, разрушать их любовь.

Уж давно подмечено – если у девицы (хоть она, эта девица, не отличается особой привлекательностью) случайно появляется один ухажер, то вскоре всенепременно заведется и второй, а может, и третий. В чем тут загадка, никто не знает, но в жизни происходит именно так, а не иначе.

Спустя месяц после той роковой встречи возлюбленных у колодца к Валиному отцу пожаловал некий Остап Германович Ляхов, отец двадцатилетнего Германа Ляхова – страшненького парня с вечно (сколько ни мой) сальными темными волосами и длинным носом. Пришел и сказал – мол, по делу. Уселся, положив ногу на ногу, демонстрируя свои кожаные с кисточками по бокам сапоги, и, выпив пять стаканов чаю, заявил:

– А я ведь к тебе, Захар, свататься. То бишь сына своего Германа хочу поженить на твоей Валентине. О как оно! – высказался он и странным образом развел глаза, глядя на кончики пышных иссиня-черных усов. – Девка она у тебя тихая, не скандалистая, работящая. Хоть, конечно, квелая, но в браке это совсем неважно! – неторопливо рассуждал Остап Германович.

Валюша стояла за шторкой и все слышала. Она опустилась на притолоку и тихо заплакала.

– Чо ревешь-то, корова?! – рявкнула на нее мать. – Радовалась бы, что такой почтенный человек пришел сына за нее сватать! А она ревет! Ну и дура же ты, Валька!

– Не люблю я этого Германа, я Парамона люблю! – вдруг выпалила Валька.

– Ха! Посмотрите на нее, пожалуйста! Парамона она любит! Вот я отцу-то скажу! Он-то тебе даст Парамона!

После ухода Остапа Германовича мать действительно взяла да и брякнула мужу, что дочь их выходить за Германа наотрез отказывается по причине страстной влюбленности в Парамона Пенькова, который живет на соседней улице напротив колодца.

– Это в таком доме-то перекошенном? – уточнил Захар Иванович и метнул на дочь злобный взгляд.

– Да, у колодца, – подтвердила Валя.

– Ишь чего вздумала! Нам такие оборванцы лядащие не нужны! Заруби себе на носу! Герман тебя соглашается вообще без приданого взять! Они и сами люди богатые! А что твой Парамон? У них даже коровы нет! Голь перекатная! За Германа пойдешь! Как я сказал, так тому и быть! – отрезал отец и ушел в кабак, хлопнув дверью, – сегодня снова неожиданно представился повод напиться до чертиков: к его дочери-замухрышке сватался сам Герман Ляхов! И ничто не могло изменить решения Валиного папаши, поскольку о родстве с Ляховыми он мог только мечтать.

Мало того что Остап Германович отказался от приданого (которое, кстати сказать, ему никто и не предлагал), он считался человеком зажиточным и состоятельным. Помимо двух коров (одна из которых намедни отелилась бычком), он имел два десятка кур, жеребца по кличке Алмаз и свинью Хавронью. Но все это ничто по сравнению с каблучным заводиком, полноправным владельцем которого являлся будущий тесть Валиного отца. Так что Парамону с его чистой душой, огромным чувством к Валентине и пустым кошельком было бесполезно тягаться за свою любовь с Германом. Но как бы то ни было, Моня, узнав от Валентины печальное известие о ее скорой свадьбе с Ляховым, принарядился, надев лучшую свою рубаху, брюки, отцовский пиджак, и отправился свататься к родителю своей возлюбленной.

– Пшел вон! Не нужны моей дочери беспорточники да голоштанники! Ты посмотри на себя! Ляделый [2], малоличенький [3], невладелый! Все! Разговор закончен! – кричал Валин папаша, но Парамон не мог уйти просто так, чувствуя, как от него ускользает его любимая, ускользает к собственнику-каблучнику Герману, – он уговаривал, обещал, что будет работать и заработает денег больше, чем у Ляховых, он унижался, ползая перед Захаром на коленках, умоляя не ломать их с Валентиной судьбы, но тот только хохотал, держась за бока: – Ой! Не могу! Ой, насмешил! Вон возьми за это баранку со стола и укатывайся из моего дома! И от дочери моей отвяжись! Увижу хоть раз вместе – обоих прибью, как мух! – пригрозил он, а Парамону ничего не оставалось, как выйти вон.