Творения, том 12, книга 2 - Иоанн Златоуст

СЛОВО 8

О душе

Люди, украшенные добрыми делами, но не познавшие веры в Бога, подобны останкам мертвых, одетых в красивые одежды, но не чувствующих этой красоты. В самом деле, какая польза человеку иметь душу, облеченную в добрые дела, но мертвую? Добрые дела совершаются по надежде на воздаяние и венцы; но если ты не знаешь Подвигоположника, то ради чего трудишься? Как людям первее нужно жить, а затем уже питаться, так точно и надежда на Христа должна предшествовать нашей жизни, а сверх того должно питаться и добрыми делами. Не питающийся иногда может жить; но не живущий не может питаться. Ты не можешь представить мне человека, который, совершая без веры добрые дела, жил бы; а я могу показать тебе верующего без дел, который и жил, и удостоился царствия. Никто не жил без веры; а разбойник, только уверовав, получил оправдание. Не говори мне, что он не имел только времени для исправления жизни, так как, если бы он остался с верой, но пренебрег делами, то лишился бы спасения. И Корнилий получил свидетельство о своих милостынях и молитвах, но не знал Христа; и так как Око истины, великий Судия, видел, что эти дела хотя и хороши, но мертвы, потому что не соединены с верою, то посылает ангела, присуждающего награду за дела, чтобы увенчать прекрасно подвизающегося верой. "Корнилий", - говорит он ему, - "молитвы твои и милостыни твои пришли на память пред Богом" (10:3-4). Но если молитва услышана и милостыни приняты, то чего же недостает мне для праведности? Но "пошли", - говорит, - "людей в Иоппию и призови Симона, называемого Петром", который, пришед, "скажет тебе слова, которыми спасешься ты и весь дом твой" (ст. 5, 6). Если, таким образом, сам он и дом его спасается благодаря словам Петра, то, следовательно, он не имел еще спасения чрез дела, пока вера не присудила награды делам его. Рассказывают про одного языческого философа, что он, войдя в богатый дом, блещущий множеством золотых украшений, мраморов и колонн, и видя, что пол повсюду устлан коврами, плюнул в лицо господина дома; и когда затем его стали обвинять, сказал, что он вынужден был плюнуть ему в лицо, так как нельзя было сделать этого нигде в другом месте дома. Видишь ли, как смешон и презренен для всех, имеющих ум, тот, кто украшает только внешность? И вполне справедливо. В самом деле, когда ты стараешься украшать стены, пол и все прочее, а на душу, одетую в грязные лохмотья, томящуюся голодом, исполненную язв, терзаемую тысячами псов, не обращаешь внимания, то какому, скажи мне, не подвергнешься ты наказанию? Если ты потеряешь деньги, то можешь дать другие деньги, равным образом, если потеряешь дом, или раба, или что бы то ни было другое из имения; но если ты погубишь душу, то другой души дать не можешь, и хотя бы ты владел целым миром, хотя бы был царем вселенной, ты будешь не в состоянии купить одной души, отдав все, что есть во вселенной, вместе с самой вселенной. Имея болезненное от природы и неизлечимо больное тело, ты, хотя бы облечен был в тысячи диадем, не можешь сделать этого тела здоровым, хотя бы отдал все свое царство и присовокупил к тому бесчисленное множество тел, городов и денег. Если же так бывает с телом, то насколько более с душой? Бог все дал нашей природе в двойном числе: два глаза, два уха, две руки, две ноги, чтобы, если повредится один член, мы облегчали недостаток его чрез другой; но душу Он дал нам одну, и если мы погубим ее, то с чем будем жить? Душа, однажды плененная страстью сребролюбия, нелегко и не скоро отстанет и делать и говорить то, что прогневляет Бога, как ставшая рабою иного господина, повелевающего делать все противное Богу. Душа, раз отчаявшаяся в своем спасении, никогда не отстанет от безумия, но, отдав бразды своего спасения безрассудным страстям, носится всюду, внушая ужас встречным, так что все ее избегают и никто не осмеливается удержать; она бежит чрез все места нечестия, пока, наконец, увлекаемая в самую бездну погибели, не низвергнет своего спасения. Душа, раз вступившая в союз с грехом и ставшая бесчувственной, дает возможность недугу весьма усиливаться. Как свинья, валяясь в грязи, чувствует удовольствие, так и душа, одержимая дурной привычкой, даже и не чувствует зловония грехов. И как земля, не орошаемая дождем, сколько бы на ней ни сеяли, не может произрастить колосьев, так и душа, не просвещенная наперед божественным Писанием, не может показать какого-нибудь плода, хотя бы кто и излил бесчисленное количество слов. Подобно тому как земля, когда на ней ни сеют, ни насаждают, произращает просто лишь траву, так и душа, когда не знает надлежащего дела, так как не может оставаться в бездействии, а непременно желает что-нибудь делать, предается дурным делам. Чем бывает воспаление для тела, тем и гордость для души; а за гордостью обыкновенно следует пожелание неподобающего. И как люди, пренебрегающее телесными ранами, причиняют гнойные лихорадочные воспаления и смерть, так и те, кто не обращает внимания на малые грехи души, дозволяют образоваться большим. Для того Бог дал нам тело от земли, чтобы мы и его возвели на небо, а не для того, чтобы чрез него и душу совлекли на землю. О, дивное дело! Как все пристращены к настоящим делам, а о будущих никогда и не подумают; непрестанно спешат к телесным удовольствиям, а душе предоставляют томиться голодом; получая ежедневно тысячи ран, никогда даже и не замечают того бедственного положения, в котором они находятся, и, старательно заботясь о теле, на несчастную душу, загрязненную и обремененную тысячами зол, не обращают и внимания. И что всего прискорбнее, - они после столь многих трудов и забот не только смертное тело не делают выше смерти, но и бессмертную душу вместе с этим смертным телом подвергают вечным наказаниям. Вот почему, горько оплакивая объявшее души людей безумие и окружающий их густой мрак, я желал бы найти какое-нибудь высокое место, с которого мог бы видеть все роды людей, равно как желал бы иметь голос, который оглашал бы все концы земли и был слышен всем живущим на ней, и тогда встать и взывать, возглашая слова Давидовы: "Сыны мужей! доколе слава моя будет в поругании?" (Пс. 4:3). Не безумно ли, в самом деле, с нашей стороны, что когда приключится с нашим телом даже ничтожная болезнь, мы и врачей зовем, и деньги тратим, и проявляем терпение, и не перестаем принимать всякие меры, пока не удалим боль; а о душе, которая каждый день получает раны, свергается в стремнины и губит себя всяким образом, даже и немного не позаботимся? Не того, кто просто лишь имеет гнойную рану, нужно оплакивать, а того, кто, имея ее, бесполезно лежит и не находит рук врачей; про того же, кто подвергается резанию и прижиганию, мы сказали бы, что он-то именно и стоит на пути к выздоровлению, так как смотрим не на боль, происходящую от резания, а на здоровье, происходящее от этой боли. Так точно должно рассуждать и относительно души: нужно плакать и скорбеть не о тех, кто подвергается наказанию, - они ведь влекутся к здравию, - а тех, кто грешит безнаказанно. Кто питается благими надеждами и уповает на будущие блага, тот уже здесь вкусил царствия, потому что ничто так не обновляет и не возвышает обычно душу, как благая надежда на будущее. Те, кто все старание употребляет на украшение своего дома, богатея во внешнем, не заботятся о внутреннем и не обращают никакого внимания на свою заброшенную, загрязненную и покрытую паутинами душу; между теми душа тех людей, которые, оставив заботу о внешнем, обратили все свое старание на душу, чтобы отовсюду украсить ее, будет служить местопребыванием для Христа. А что же может быть блаженнее того, кто имеет обитающего в себе Христа? Итак, какое же будем иметь мы извинение или какое прощение, если мы при болезни тела, где нужно и деньги тратить, и врачей звать, и терпеть сильную боль, обнаруживаем такую заботливость, а душой пренебрегаем, несмотря на то, что нам не нужно в этом случае ни тратить денег, ни беспокоить других, ни подвергаться мукам, а мы сами без всего этого, чрез одно только произволение и пожелание, можем доставить себе исправление, и при том достоверно зная, что, если не сделаем этого, подвергнемся крайнему наказанию и неумолимым мукам и казням? Как сидящие в темнице, хотя всегда находятся в унынии и скорби, особенно испытывают их в тот день, когда должны быть выведены и предстать пред самыми дверями судьи, и стоя пред решеткой и слыша изнутри голос судьи, цепенеют от страха и становятся по виду нисколько не лучше мертвецов, так точно и душа, хотя и во время самого греха терзается скорбью и мучится, но гораздо более в то время, когда, влекомая отсюда к загробному отчету, должна предстать пред страшным судилищем. Вот почему она часто медлит и уходит внутрь, боится и трепещет, готовясь отлететь от тела. Тогда, - похитил ли кто, или присвоил обманом чужое, или обидел кого, или несправедливо стал чьим-либо врагом, или сделал вообще какое бы то ни было зло, - восстановляется весь рой грехов, является пред очами и стоит суровым обличителем совести. Для того у нас и бессмертная душа, равно как и тело будет бессмертным, чтобы мы могли наслаждаться нескончаемыми благами. Если же ты пригвожден к земле, тогда как тебе предлежат небесные блага, то подумай, какое великое оскорбление наносится Дарующему, когда Он предлагает тебе горние блага, а ты нисколько не ценишь их и промениваешь на землю блага небесные. Этих благ и да сподобимся все мы достигнуть, благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава и держава во веки веков. Аминь.